Воспламеняющая - Стивен Кинг

– Уверена, что ждать осталось недолго, – ответила Чарли.

Они прошаркали обратно в гостиную и сели на диван.

– Они ничего не говорили тебе о твоем отце?

– Только то, что он в порядке, – ответила Чарли.

– Готов спорить, мне удастся его повидать, – сказал Рейнберд, словно эта идея только что пришла ему в голову.

– Правда? Ты действительно так думаешь?

– Я могу как-нибудь поменяться с Герби. Повидаюсь с твоим отцом. Скажу, что у тебя все хорошо. Точнее, не скажу, а передам ему записку.

– Разве это не опасно?

– Если делать это постоянно, то, конечно, опасно, детка. Но я у тебя в долгу. Я узнаю, как он.

В темноте она обняла его и поцеловала. Рейнберд обнял ее в ответ. По-своему он любил ее, теперь даже сильнее, чем раньше. Она принадлежала ему, а он, очевидно, ей. На какое-то время.

Они сидели рядом, практически не разговаривая, и Чарли задремала. Потом он произнес слова, моментально разбудившие ее, словно ведро холодной воды:

– Ты должна зажечь эти чертовы огни, если можешь.

Чарли с шумом всосала воздух, потрясенная, словно Рейнберд внезапно ударил ее.

– Я же говорила тебе, – ответила она. – Это все равно что… выпустить дикого зверя из клетки. Я дала себе слово никогда больше этого не делать. Этот солдат в аэропорту… и эти люди на ферме… Я их убила… сожгла! – Ее лицо пылало, она вновь едва не плакала.

– Судя по тому, что ты мне рассказала, это была самозащита.

– Да, но это не извиняет…

– Если исходить из твоих слов, ты скорее всего спасла жизнь своему отцу. – Чарли молчала. Но Рейнберд чувствовал охватившую ее тревогу, замешательство, печаль. И поспешил добавить, чтобы она не вспомнила, как едва не убила Энди Макги: – Что до этого Хокстеттера, я его встречал. Я встречал таких на войне. Выскочка, царь Говнюк со Сраной горы. Если он не сможет получить желаемое одним способом, будет искать другой.

– Это и пугает меня больше всего, – тихим голосом призналась Чарли.

– Вот уж кто заслуживает, чтобы ему подпалили жопу.

Чарли оторопела, но захихикала: такие шутки часто смешили ее, потому что были неприличными. Справившись со смехом, ответила:

– Нет, огонь я зажигать не буду. Я дала себе слово. Это плохо, и я не стану этого делать.

Все, пришло время остановиться. Рейнберд думал, что может двигаться дальше на чистой интуиции, но признавал, что и она способна подвести. Опять же, он устал. Работа с девочкой оказалась не менее утомительной, чем вскрытие одного из сейфов Раммадена.

Слишком легко пойти дальше и допустить непоправимую ошибку.

– Да, конечно. Наверное, ты права.

– Ты действительно сможешь увидеть моего отца?

– Я попытаюсь, детка.

– Мне очень жаль, что тебя заперли здесь со мной, Джон. Но я этому очень рада.

– Да.

Они еще поговорили о всякой ерунде, и она положила голову ему на руку. Он чувствовал, что Чарли засыпает – было уже очень поздно, – и когда сорок минут спустя дали электричество, она крепко спала. Ударивший в глаза свет заставил ее шевельнуться, и она повернула голову, уткнувшись в руку Джона лицом. Он задумчиво смотрел на тоненькую шею, ее нежный изгиб. Такая мощь в столь хрупкой костяной колыбели. Неужели это правда? Разум все еще сомневался, но сердце уже поверило. Это раздвоение казалось Рейнберду странным и удивительным. Сердце чувствовало, что это правда, совершенно невероятная правда, и даже слова безумного Уэнлесса – совсем не фантазия.

Он поднял девочку и отнес в кровать. Когда накрывал одеялом, она пошевелилась. Он импульсивно наклонился к ней и поцеловал.

– Спокойной ночи, детка.

– Спокойной ночи, папуля, – ответила она сиплым, сонным голосом. Повернулась на бок и затихла.

Рейнберд смотрел на нее еще несколько минут, потом вышел в гостиную. Десять минут спустя примчался Хокстеттер.

– Отключилось электричество, – сообщил он. – Из-за грозы. Чертовы электронные замки, блокируются намертво. Она…

– Она будет в порядке, если ты захлопнешь пасть, – прошипел Рейнберд. Огромные руки схватили Хокстеттера за лацканы белого халата и подтянули так близко, что перепуганное лицо врача оказалось в дюйме от лица индейца. – И если ты еще раз поведешь себя так, будто знаешь меня, будто я совсем не уборщик с формой допуска «D», я тебя убью, разрежу на куски, пропущу через мясорубку и скормлю кошкам. – Хокстеттер бессильно хрипел, в уголках его рта пузырилась слюна. – Ты меня понимаешь? Я тебя убью. – И он дважды тряхнул Хокстеттера.

– Я п-п-понимаю.

– Тогда пошли отсюда. – Рейнберд вышвырнул Хокстеттера, бледного, с округлившимися глазами, в коридор.

Огляделся в последний раз, потом выкатил тележку и закрыл за собой дверь с автоматическим замком. В другой комнате спала Чарли, так крепко, как не спала многие месяцы. А может, и годы.

Маленькие огни, Старший Брат

1

Яростная гроза осталась в прошлом. Минуло три недели. Лето, влажное и жаркое, по-прежнему царило в восточной Виргинии, но учебный год уже начался, и неуклюжие желтые школьные автобусы катили по ухоженным сельским дорогам Лонгмонта. В не столь далеком Вашингтоне, округ Колумбия, начинался очередной год законодательной деятельности, слухов и намеков в привычной атмосфере шоу уродов, столь любимой национальными телеканалами, с запланированными информационными утечками и обволакивающими облаками паров бурбона.

Все это никак не отражалось на прохладе кондиционированных помещений подземного комплекса, расположенного под двумя старинными особняками. Единственное изменение коснулось Чарли Макги: она тоже пошла в школу. Идея принадлежала Хокстеттеру. Чарли поначалу воспротивилась, но Джон Рейнберд ее уговорил.

– А что в этом плохого? – спросил он. – Такой умной девочке, как ты, негоже отставать от сверстников. Это дерьмо… извини, Чарли, но, клянусь Богом, я иногда жалею о том, что бросил учебу после восьми классов. Тогда я бы не мыл полы, будь уверена. А кроме того, учеба помогает скоротать время.

И она это сделала – для Джона. Появились учителя: молодой мужчина учил ее английскому, женщина постарше – математике, женщина помоложе, в очках с толстыми стеклами, – французскому, мужчина в инвалидном кресле – естественным наукам. Она их слушала и вроде бы училась, но делала это для Джона.

Трижды Джон рисковал своей работой, чтобы передать записки ее отцу, и она чувствовала себя виноватой, а потому хотела сделать хоть что-то, что могло понравиться Джону. Он приносил ей новости от отца: тот в порядке, рад, что Чарли жива-здорова, и он участвует в их экспериментах. Это ее опечалило, но теперь она достаточно повзрослела, чтобы понимать – во всяком случае, немного, – что лучшее для нее – не всегда лучшее для ее отца. И уже начала задумываться над вопросом: а может, именно Джон знает, что лучше для нее? Он был искренним, забавным (всегда ругался и тут же просил прощения, вызывая у нее смех) и очень убедительным.

Десять дней после отключения электричества он даже не заикался о поджогах. О серьезном они говорили только на кухне, где, по его словам, не было «жучков», и всегда шепотом.

В тот день он спросил:

– Ты еще не думала об этих огнях, Чарли? – Теперь он называл ее исключительно Чарли – не «детка». Она попросила его об этом.

Ее начало трясти. После случившегося на ферме Мандерсов такое происходило с ней при одной мысли о зажигании огня. Она вся холодела, тело напрягалось, ее трясло. В отчетах Хокстеттера это называлось «мягкой фобией».

– Я тебе говорила, – ответила она. – Я не могу этого сделать. И не буду.

– Не можешь и не будешь – это не одно и то же. – Джон мыл пол, очень медленно, чтобы успеть поговорить с ней. Швабра шуршала. Он едва шевелил губами, как заключенные в тюрьмах.

Чарли не ответила.

– У меня есть на этот счет кое-какие мысли, – продолжил Джон, – но если ты не хочешь слушать, если уже все для себя решила, я просто заткнусь.

– Нет, ничего, – из вежливости ответила Чарли, но на самом деле ей хотелось, чтобы он заткнулся, не говорил, даже не думал об этом, потому что ей становилось просто дурно. Однако Джон так много для нее сделал… и Чарли совершенно не хотелось обижать его или оскорблять его чувства. Ей нужен был друг.

– Я просто подумал, что они должны знать о том, как все это вырвалось из-под контроля на ферме. Они, вероятно, будут очень осторожны. Не думаю, что они устроят тест в комнате, заваленной бумагой и промасленными тряпками, правда?

– Наверное, но…

Он поднял руку.

– Выслушай меня до конца, выслушай.

– Хорошо.

– И они точно знают, что это единственный раз, когда ты устроила… Как это сказать?.. Пожар. Маленькие огни, Чарли. Вот в чем суть. Маленькие огни. И если что-то случится… А я в этом сомневаюсь, потому что, думаю, ты контролируешь себя лучше, чем тебе кажется… Но допустим, что-то случится. Кого они будут винить? Тебя? После того, как эти говняные головы полгода выкручивали тебе руки, чтобы ты это сделала? Ох, черт, извини.