Воспламеняющая - Стивен Кинг

– Ты серьезно думаешь, что все это… – начал Кэп.

– Нет, не думаю. Надолго этого не хватит. Рано или поздно она потребует встречи с отцом. Но она всего лишь человек. Ей хочется чего-то и для себя. Она пройдет достаточно далеко по дороге, которую вы для нее выбрали, оправдывая свое поведение, говоря себе, что надо что-то дать, прежде чем что-то получить. Разумеется, со временем все упрется в ее отца. Эта девочка не продается. Она крепкий орешек.

– И это будет конечная остановка, – задумчиво произнес Кэп. – Все выходят. Конец проекта. Этого его этапа, во всяком случае. – И такая перспектива вызывала у него огромное облегчение.

– Не сразу. – Губы Рейнберда изогнулись в хищной улыбке. – У нас будет еще один козырь в рукаве. Еще один очень большой пряник, который мы пустим в ход, когда маленькие отработают свое. Не ее отец, не главный приз, но нечто такое, что удержит ее в проекте еще какое-то время.

– И что же это будет? – спросил Хокстеттер.

– Догадайтесь, – ответил Рейнберд и замолчал.

Кэп мог догадаться, несмотря на то что сильно сдал за последние полгода. Даже сейчас умом он превосходил большинство своих сотрудников (и всех претендентов на его трон), мозги которых работали в полную силу. Что касается Хокстеттера, тот не допер бы до этого никогда. Хокстеттер на несколько уровней превысил собственную некомпетентность – в государственных структурах это получалось особенно легко. Он не смог бы даже по запаху отыскать сэндвич с творожным сыром и дерьмом.

Впрочем, не имело значения, догадается ли кто-то из них, о каком прянике (можно сказать, призовом прянике) шла речь в этом маленьком состязании, потому что результата это не меняло. Так или иначе, на водительское сиденье усаживался он, Рейнберд. Он мог бы спросить у них: И кто, по-вашему, теперь ее отец, когда настоящего отца нет рядом?

Пусть догадываются сами. Если смогут.

Джон Рейнберд продолжал улыбаться.

4

Энди Макги сидел перед телевизором. Маленький янтарный огонек светился на прямоугольной коробке на телевизоре, подключавшей его к кабельному каналу «Хоум бокс офис». На экране Ричард Дрейфусс пытался построить в своей гостиной Чертову башню. Энди наблюдал за происходящим с мягким, вялым удовольствием на лице. Внутри он кипел от волнения. Критический день наступил.

Для Энди эти три недели после отключения электричества стали периодом невероятного напряжения со вспышками нервного возбуждения. Он понимал, почему КГБ мог внушать такой ужас и почему созданный воображением Джорджа Оруэлла Уинстон Смит наслаждался коротким периодом своего безумного тайного бунта. У него появился секрет, который грыз и разрывал его изнутри – все важные секреты всегда так поступают с разумом своих хранителей, – но благодаря ему Энди вновь ощущал себя цельным и сильным. Козырь в рукаве – большое дело. Один Бог знал, сколько он там пролежит и будет ли использован с толком, однако пока Энди удавалось ничем не выдать себя.

Было почти десять утра, а Пиншо, этот вечно улыбающийся человек, обещал прийти в десять. Они собирались на прогулку в сад, чтобы «обсудить его прогресс». Энди собирался послать Пиншо импульс… во всяком случае, попытаться. Он предпринял бы такую попытку и раньше, если бы не камеры и бесчисленные подслушивающие устройства. И ожидание дало ему время продумать стратегию атаки и снова и снова проанализировать все этапы в поисках слабых мест. Отдельные отрывки сценария он переписывал многократно.

Ночью, лежа в постели, в темноте, он мысленно повторял: Старший Брат смотрит. Постоянно тверди это себе, держи на первом месте. Они заперли тебя в мозговом центре Старшего Брата, и если ты действительно хочешь помочь Чарли, нужно продолжать обманывать их.

Он спал меньше, чем когда-либо в своей жизни, главным образом из опасения, что заговорит во сне. Иногда часами лежал, не решаясь шевельнуться, чтобы они не задумались, а с чего у наркомана такой беспокойный сон? Спал он очень чутко, видел странные сны (в них часто появлялся Долговязый Джон Сильвер, одноглазый пират с деревянной ногой) и легко просыпался.

Избежать приема таблеток оказалось проще простого, потому что его тюремщики верили, что он жаждет их получить. Таблетки приносили четыре раза в день, и после аварии никаких тестов не было. Энди не сомневался, что они сдались, и именно об этом собирался поговорить с ним Пиншо во время прогулки.

Иногда он выплевывал таблетки изо рта в подставленную руку и клал в остатки еды, которые затем сбрасывал в измельчитель отходов. Другие таблетки отправлял в унитаз. Третьи «запивал» имбирным элем, проталкивая таблетку в полупустую банку, а банку «забывал» на столе и через некоторое время выливал в раковину.

Бог свидетель, он не был профессионалом в этом деле в отличие от наблюдавших за ним людей. Но Энди не думал, что за ним пристально следят. Иначе его бы уже поймали. И все.

Дрейфусс и женщина, сына которой инопланетяне прокатили на летающей тарелке, карабкались на Чертову башню, когда коротко загудел зуммер: открылась входная дверь. Энди не позволил себе вскочить.

Вот оно, подумал он.

Герман Пиншо вошел в гостиную. Он был ниже Энди и очень худой. Энди с первой встречи мерещилось в нем что-то женственное, но он никак не мог определить, что именно. Сегодня Пиншо выглядел особенно стильно в тонком сером кашемировом свитере под горло и легком пиджаке. Разумеется, он улыбался.

– Доброе утро, Энди, – поздоровался он.

– О, – ответил Энди и умолк, словно задумавшись. – Привет, доктор Пиншо.

– Не будешь возражать, если я это выключу? Мы собираемся на прогулку. Помнишь?

– О. – Лоб Энди сморщился, потом разгладился. – Конечно. И этот фильм я видел три или четыре раза. Но мне нравится конец. Это так красиво. Летающая тарелка увозит его. К звездам.

– Точно. – Пиншо подошел к телевизору и выключил его. – Можем идти?

– Куда? – спросил Энди.

– На прогулку, – терпеливо ответил Герман Пиншо. – Помнишь?

– А-а, – кивнул Энди. – Конечно. – Он встал.

5

Дверь квартиры Энди выводила в широкий коридор с плиточным полом. Освещение было рассеянным.

Неподалеку располагался коммуникационный или компьютерный центр: люди неспешно заходили с перфокартами, выходили с распечатками, слышался негромкий машинный гул.

Молодой человек в приталенном пиджаке, непременном атрибуте федерального агента, топтался у двери. Пиджак под его рукой топорщился. Агент был частью официальной процедуры; он будет следовать за ними, оставаясь вне зоны слышимости. Энди полагал, что проблем он не создаст.

Они с Пиншо двинулись к лифту, агент последовал за ними. Сердце Энди билось так гулко, что ему казалось, будто сотрясается вся грудная клетка. Втайне он внимательно наблюдал. В коридор выходило не меньше десятка дверей без табличек. В некоторые помещения ему удалось заглянуть во время прошлых прогулок по этому коридору. За одной, к примеру, находилась небольшая библиотека, за другой стояли копировальные аппараты, но куда вели остальные двери, он не имел ни малейшего понятия. Возможно, прямо сейчас он проходил мимо комнат Чарли… а может, ее держали совсем в другой части подземного комплекса.

Они вошли в кабину лифта, в которой могла бы разместиться больничная каталка. Пиншо достал ключи, вставил один в замочную скважину, повернул и нажал одну из немаркированных кнопок. Двери закрылись, кабина плавно пошла вверх. Агент Конторы стоял в глубине. Энди сунул руки в карманы джинсов, на его лице отразилась глупая и довольная улыбка.

Двери лифта открылись в бывшем бальном зале с вощеным дубовым паркетом. У противоположной стены винтовая лестница изящным двойным витком уходила на верхние этажи. Слева застекленные двери вели на залитую солнцем веранду, за которой располагался сад камней. Справа из-за приоткрытых дубовых дверей доносился стрекот пишущих машинок, выполнявших свою дневную норму.

И отовсюду накатывал запах свежих цветов.

Пиншо провел Энди через освещенный солнцем бальный зал, и Энди, как всегда, сказал несколько слов о паркете, словно заметил его впервые. Они вышли сквозь застекленную дверь, агент Конторы тенью следовал за ними. Было очень тепло и влажно. Лениво жужжали пчелы. За садом камней росли гортензия, форцизия и рододендрон. Гудели непрерывно кружившие по лужайке газонокосилки. Энди с неподдельной благодарностью подставил лицо солнцу.

– Как самочувствие, Энди? – спросил Пиншо.

– Хорошо. Хорошо.

– Знаешь, ты здесь почти полгода. – Эти слова Пиншо произнес с легким удивлением: как-однако-быстро-летит-время-когда-у-тебя-все-хорошо. Они повернули направо, на одну из гравийных дорожек. Ароматы жимолости и сассафраса наполняли застывший воздух. На противоположной стороне пруда, рядом с другим особняком, лениво скакали две лошади.

– Так долго, – ответил Энди.