Воспламеняющая - Стивен Кинг

– Я предлагаю, – сказал он, поднимаясь на ноги и добродушно поблескивая единственным глазом на изуродованном лице, – не вносить никаких изменений в установленный порядок. Прежде вы исходили из того, что у девочки, вероятно, нет способности, наличие которой – и вы все это знали – раз двадцать подтверждалось документально, а если она есть, то слабая, а если не слабая, то девочка, возможно, никогда больше не продемонстрирует ее. Теперь вам понятно, что вы ошибались, и вы по-прежнему хотите огорчить ее.

– Это неправда, – раздраженно бросил Хокстеттер. – Просто…

– Это правда! – взревел Рейнберд, и Хокстеттер вжался в спинку кресла. А Рейнберд улыбнулся собравшимся. – Далее. Девочка снова начала есть. Она набрала десять фунтов и перестала напоминать костлявую тень. Она читает, разговаривает, рисует. Попросила принести ей кукольный домик, и ее друг-уборщик пообещал постараться его добыть. Короче, ее настроение меняется к лучшему. Господа, мы не собираемся нарушать выгодное нам положение вещей.

– А вдруг ей захочется поджечь квартиру, в которой она живет? – осторожно спросил сотрудник, отвечавший за видеозапись эксперимента.

– Если бы она хотела, то давно бы это сделала, – ровным голосом ответил Рейнберд, и комментариев не последовало.

И теперь, когда они с Чарли покинули пруд и по лужайке направились к красной с белым конюшне, Рейнберд громко рассмеялся.

– Думаю, ты их правда напугала, Чарли.

– А ты не испугался?

– А чего мне пугаться? – ответил Рейнберд и потрепал ее по волосам. – Я превращаюсь в младенца, только когда темно и нельзя выбраться.

– Джон, ты не должен этого стыдиться.

– Если бы ты хотела меня поджечь, – сказал он, немного изменив слова, произнесенные на совещании, – то давно бы это сделала.

Чарли тут же замерла.

– Мне бы хотелось, чтобы ты никогда… никогда такого не говорил.

– Чарли, извини. Иной раз мой язык бежит впереди мозгов.

Они вошли в конюшню, полутемную и пахучую. Вечерний солнечный свет наклонно падал в окна, в его полосах сонно покачивались пылинки-мотыльки.

Конюх, расчесывавший гриву вороного мерина с белой звездой во лбу, оглянулся, увидел Чарли и улыбнулся ей.

– Ты, должно быть, маленькая мисс. Мне сказали, что ты можешь к нам заглянуть.

– Она такая красивая, – прошептала Чарли. Ее руки дрожали от желания прикоснуться к шелковистой шерсти. Одного взгляда в темные, спокойные, добрые глаза коня хватило, чтобы влюбиться.

– Вообще-то это мальчик, – заметил конюх и подмигнул Рейнберду, которого видел впервые. – В определенном смысле.

– Как его зовут?

– Некромант, – ответил конюх. – Хочешь его погладить?

Чарли осторожно приблизилась. Конь наклонил голову, и она его погладила. Через несколько мгновений заговорила с ним. Чарли и не подумала, что согласится несколько раз зажечь огонь, лишь бы прокатиться на Некроманте в сопровождении Джона… но Рейнберд увидел это в ее глазах и улыбнулся.

Внезапно она повернулась к нему, заметила эту улыбку, и рука, которая гладила морду мерина, застыла. Что-то в этой улыбке не понравилось Чарли, а она думала, что в Джоне ей нравится все. Чарли посещали предчувствия в отношении большинства людей, и она даже не задумывалась над этим. Эта способность являлась ее составной частью, как синие глаза или большой палец. Обычно она воспринимала людей на основе этого чувства. Она не любила Хокстеттера, потому что чувствовала, что для него ничем не отличается от пробирки. Объекта исследования.

Однако ее хорошее отношение к Джону основывалось только на том, что он делал, на проявляемой доброте и, возможно, на изуродованном лице: она понимала, каково это, и сочувствовала ему. В конце концов, сама она оказалась здесь лишь по причине собственного уродства. Но при этом Джон – как и мистер Раухер, владелец кулинарии в Нью-Йорке, который часто играл в шахматы с ее папулей, – относился к редким, полностью закрытым от Чарли людям. Мистер Раухер был старым, носил слуховой аппарат, и на его предплечье синел тусклый вытатуированный номер. Однажды Чарли спросила отца, означает ли что-нибудь этот номер, и папуля пообещал объяснить ей позже, предупредив, что нельзя спрашивать об этом номере мистера Раухера. Но так и не объяснил. Иногда мистер Раухер приносил ей ломтики колбасы, которую она ела, сидя перед телевизором.

И теперь, глядя на улыбку Джона, которая выглядела такой странной и тревожной, Чарли впервые задалась вопросом: А о чем ты думаешь?

Но эти пустяковые мысли тут же как ветром сдуло: Чарли заворожил конь.

– Джон, что означает «Некромант»?

– Насколько я знаю, вроде бы «чародей» или «колдун».

– Чародей. Колдун, – мягко произнесла она, словно пробуя слова на вкус, продолжая поглаживать черный шелк морды Некроманта.

18

– Тебе надо попросить у Хокстеттера разрешения покататься на этом коне, раз он так тебе понравился, – предложил Рейнберд, когда они вышли из конюшни.

– Нет… я не могу, – ответила она удивленно, глядя на него широко раскрытыми глазами.

– Конечно, можешь, – возразил он, делая вид, что не понимает. – Мне мало что известно о меринах, но я точно знаю, что нрав у них кроткий. Он выглядит ужасно большим, но я не думаю, что он убежит с тобой, Чарли.

– Нет… я не про это. Они просто мне не позволят.

Рейнберд остановил девочку, положив руки ей на плечи.

– Чарли Макги, иногда ты на удивление глупа. Ты оказала мне огромную услугу, когда отключили свет, и никому ничего не рассказала. Теперь слушай меня, и я окажу услугу тебе. Ты хочешь снова увидеть своего отца? – Она тут же кивнула. – Тогда ты должна продемонстрировать, что настроена серьезно. Это как покер, Чарли. Если ты не чувствуешь себя сильной… лучше не садиться за стол. Всякий раз, зажигая огонь для их экспериментов, ты получаешь что-то взамен. – Он легко тряхнул девочку за плечи. – Это говорит твой дядя Джон. Ты слышишь, что я тебе говорю?

– Ты действительно думаешь, что они мне позволят? Если я попрошу?

– Если попросишь? Может, и нет. Но если ты им скажешь, то да. Я иногда слышу их разговоры, когда захожу, чтобы очистить мусорные корзины и пепельницы. Я для них что мебель. Этот Хокстеттер едва не обмочился.

– Правда? – Она слабо улыбнулась.

– Правда. – Они зашагали дальше. – А что насчет тебя, Чарли? Я знаю, как ты боялась этого раньше. Что ты чувствуешь теперь?

Она долго молчала. Потом ответила задумчивым, взрослым голосом, которого Рейнберд прежде не слышал:

– Сейчас все по-другому. Оно стало намного сильнее. Но… я контролирую его лучше, чем раньше. В тот день на ферме… – она содрогнулась и заговорила тише, – …оно просто… оно просто вырвалось на какое-то время. И… и понеслось во все стороны. – Ее глаза потемнели. Внутренним взором она увидела кур, вспыхивающих, как жуткие живые фейерверки. – Но вчера, когда я велела ему уйти, оно ушло. Я сказала себе, это будет маленький огонь. Так и вышло. Я послала его по прямой.

– А потом втянула назад?

– Господи, нет, – ответила она, поднимая взгляд. – Сбросила в воду. Если бы втянула назад… Наверное, сгорела бы.

Какое-то время они шли молча.

– В следующий раз воды должно быть больше.

– Но теперь ты не боишься?

– Не так сильно, как прежде, – сказала она. – Когда, по-твоему, они разрешат мне увидеться с отцом?

Он дружески обнял ее за плечи.

– Сначала ты должна им что-то дать, Чарли.

19

Во второй половине дня небо затянули облака, а к вечеру пошел холодный осенний дождь.

В одном из домов маленького, закрытого для посторонних поселка Лонгмонт-Хиллс, располагавшегося рядом со штаб-квартирой Конторы, Патрик Хокстеттер в мастерской собирал модель судна (модели кораблей и восстановленный «ти-берд» были единственным его хобби, и жилище Хокстеттера заполняли десятки китобойцев, фрегатов и пакетботов) и думал о Чарли Макги. Он пребывал в исключительно хорошем настроении. Чувствовал, если они смогут раскрутить ее еще на дюжину экспериментов – хотя бы на десяток, – о будущем можно не волноваться. Остаток жизни он сможет провести, исследуя свойства «Лота шесть»… и получая за это значительно больше денег. Он осторожно приклеил на место бизань-мачту и начал посвистывать.

В другом доме Лонгмонт-Хиллс Герман Пиншо натягивал трусики жены на стоявший колом член. Его глаза потемнели и затуманились. Жена ушла на домашнюю презентацию посуды. Один из образцовых детей отправился на собрание бойскаутов, второй чудесный ребенок участвовал в школьном шахматном турнире. Пиншо аккуратно застегнул на спине бюстгальтер жены. Тот повис на его чахлой груди. Пиншо посмотрел на себя в зеркало и решил, что выглядит… очень красивым. Словно лунатик, прошел на кухню, не обращая внимания на открытые окна. Остановился у раковины, заглянул в пасть недавно приобретенного измельчителя «Король отходов». Долго стоял, задумавшись, потом включил измельчитель. Под шум вращающихся блестящих стальных лезвий взялся за член и принялся онанировать. После оргазма вздрогнул и огляделся. Глаза Пиншо наполнял ужас, будто он вырвался из кошмарного сна. Он выключил измельчитель и метнулся в спальню, низко пригибаясь, когда пробегал мимо окон. Голова болела и гудела. Что, черт побери, на него нашло?