Воспламеняющая - Стивен Кинг

Улыбаясь, он не отвел взгляда.

12

Чарли Макги смотрела на зеркало и не видела ничего, кроме своего отражения… но явственно чувствовала устремленные на нее взгляды. Ей хотелось, чтобы за этим зеркалом стоял и Джон: тогда она бы немного расслабилась. Но ничто не говорило о его присутствии.

Она повернулась к подносу с деревянными кубиками.

И не «толкнула» – «швырнула». Подумала о том, что сделает это, и ощутила отвращение к себе и испуг, обнаружив, что ей этого хочется. От одной мысли она словно превратилась в разгоряченного голодного человека, перед которым стоит стакан с газировкой и шариком шоколадного мороженого и который представляет, как сейчас проглотит это лакомство. Который желает повременить, чтобы прочувствовать удовольствие.

Это желание вызвало у нее чувство стыда, и она сердито тряхнула головой. А почему бы мне не хотеть это сделать? Если у людей что-то хорошо получается, им всегда хочется это делать. Мама с удовольствием вышивала крестиком, а мистер Дорей на нашей улице в Порт-Сити выпекал хлеб. Когда его семье не нужен был хлеб, он выпекал его для соседей. Если ты что-то умеешь, тебе хочется это делать…

Деревянные кубики, с легким презрением подумала она. Могли бы предложить мне что-нибудь потруднее.

13

Техник почувствовал это первым. Ему и так было жарко и неуютно в асбестовой одежде, он обильно потел и поначалу не понял, что процесс пошел. Потом увидел высокие пики альфа-волн девочки, свидетельствующие о максимальном сосредоточении и активности центров мозга, отвечающих за воображение.

Ему становилось все жарче… и внезапно его охватил страх.

14

– Там что-то происходит, – крикнул один из техников в комнате наблюдения пронзительным, возбужденным голосом. – Температура подскочила на десять градусов. И ее альфа-волны выглядят как гребаные Анды…

– Вот оно! – воскликнул Кэп. – Вот оно! – Его голос срывался от восторга: он стоял на пороге триумфа, к которому шел долгие годы.

15

Она вложила в толчок всю силу. И деревянные кубики на металлическом подносе не просто вспыхнули – взорвались. Мгновением позже сам поднос дважды перевернулся, раскидывая пылающие кубики, и ударился о стальную стену, оставив вмятину.

Техник, стоявший за электроэнцефалографом, вскрикнул от страха и внезапно рванул к двери. Его крик вернул Чарли в аэропорт Олбани. Так кричал Эдди Дельгардо, когда бежал к женскому туалету в охваченных пламенем армейских ботинках.

Она подумала, с ужасом и восторгом: Боже, оно стало гораздо сильнее!

Стальная стена потемнела и пошла рябью. В другой комнате на электронном термометре, поначалу зафиксировавшем подъем температуры с семидесяти до восьмидесяти градусов, мелькали цифры. Девяносто, девяносто четыре[24], и только тут подъем температуры замедлился.

Чарли сбросила огнечудище в ванну: к тому моменту она находилась на грани паники. Поверхность воды пошла рябью, потом всколыхнулась множеством пузырьков. За пять секунд холодная вода превратилась в бурлящий кипяток.

Выбежавший из комнаты техник оставил дверь открытой. В комнате наблюдения царил хаос. Хокстеттер ревел. Кэп стоял у одностороннего зеркала с отвисшей челюстью, наблюдая, как в ванне кипит вода. Над ней поднимались облака пара, и зеркало начало запотевать. Только Рейнберд сохранял спокойствие и улыбался, заложив руки за спину. Он напоминал преподавателя, любимый ученик которого использовал сложнейшие уравнения для решения особо трудной задачи.

(хватит!)

Ее разум исходил криком.

(хватит! Хватит! ХВАТИТ!)

И внезапно все исчезло. Что-то высвободилось, покружилось секунду-другую и просто исчезло. Концентрация рассеялась и позволила огню уйти. Чарли огляделась, чувствуя, что от созданного ею жара кожа покрылась потом. В комнате наблюдения температура замерла на девяноста шести градусах[25], а потом упала на градус. Бурлящая ванна начала затихать: не меньше половины воды выкипело. Несмотря на открытую дверь, маленькая комната напоминала парную.

16

Хокстеттер лихорадочно проверял показания приборов. Его волосы, обычно аккуратно зачесанные назад, торчали во все стороны. Он напоминал Альфальфу в «Пострелятах».

– Получили! – вопил он. – Получили, мы получили все… все на пленке… температурный градиент… вы видели, как кипела вода в ванне?.. Господи!.. Мы получили звук?.. Получили? Боже, вы видели, что она сделала?

Он миновал одного из ассистентов, потом резко развернулся и грубо схватил мужчину за лацканы халата.

– У тебя есть хоть малейшие сомнения, что она это сделала? – крикнул он.

Техник, взволнованный не меньше Хокстеттера, покачал головой.

– Никаких сомнений, шеф. Никаких.

– Святой Боже. – Хокстеттер отвернулся от техника, разом забыв о нем. – Я думал… что-то… да, что-то… но этот поднос… улетел…

Его взгляд упал на Рейнберда, который по-прежнему стоял у одностороннего зеркала, заложив руки за спину, с расслабленной, мечтательной улыбкой на лице. Хокстеттер забыл о прежних трениях. Подскочил к здоровяку индейцу, схватил за руку, крепко пожал.

– Мы получили доказательства. – В голосе Хокстеттера звучала яростная удовлетворенность. – Мы получили доказательства, которые можно представлять в любой суд. Даже в гребаный Верховный суд!

– Да, вы их получили, – мягко согласился Рейнберд. – А теперь пошли кого-нибудь, чтобы забрали ее.

– Что? – Хокстеттер тупо уставился на него.

– Парень, который там находился, – продолжил Рейнберд ровным голосом, – вероятно, внезапно вспомнил о свидании, про которое напрочь забыл, потому что выскочил из комнаты как ошпаренный. Оставил дверь открытой, и твоя воспламеняющая просто ушла.

Хокстеттер вытаращился на одностороннее зеркало. Оно сильно запотело, но не было сомнений, что в испытательной комнате остались только ванна, электроэнцефалограф, перевернутый стальной поднос и россыпь пылающих кубиков.

– Кто-нибудь, приведите ее! – крикнул Хокстеттер группе из пяти или шести ассистентов, стоявших у приборов. Ни один не шевельнулся. Очевидно, лишь Рейнберд заметил, что Кэп вышел в коридор одновременно с девочкой.

Рейнберд улыбнулся Хокстеттеру, потом оглядел единственным глазом остальных мужчин, чьи лица внезапно стали почти такими же белыми, как халаты.

– Понятное дело, – хмыкнул он. – Так кто из вас хочет пойти и привести эту девочку?

Ни один не шевельнулся. И это было смешно. Рейнберд подумал, что так же будут выглядеть политики, когда осознают, что все наконец свершилось, что ракеты уже в воздухе, бомбы падают дождем, леса и города в огне. Это оказалось настолько забавным, что он начал смеяться… и смеялся… и смеялся.

17

– Они такие красивые, – прошептала Чарли. – Здесь все такое красивое.

Они стояли на берегу пруда для уток, неподалеку от того места, где несколькими днями раньше беседовали ее отец и Пиншо. Правда, этот день выдался куда более холодным, и отдельные листья уже начали менять цвет. От легкого, но прохладного ветерка по пруду бежала рябь.

Чарли подняла лицо к солнцу и закрыла глаза, улыбаясь. Стоявший рядом Джон Рейнберд до отправки во Вьетнам провел шесть месяцев, охраняя ракетную базу «Кэмп-Стюарт» в Аризоне, и видел такое же выражение на лицах людей, поднимавшихся на поверхность после долгой вахты под землей.

– Тебе хочется пройти к конюшне и взглянуть на лошадей?

– Да, конечно, – без запинки ответила Чарли. А потом застенчиво посмотрела на него. – Если ты не против.

– Не против? Мне тоже здесь нравится. Для меня это каникулы.

– Тебе поручили сопровождать меня?

– Нет, – ответил он. Они пошли вдоль кромки воды к конюшне, которая находилась по ту сторону пруда. – Они вызывали добровольцев. Не думаю, что набралось много, после вчерашнего.

– Они испугались? – спросила Чарли сладким голосом.

– Думаю, да, – ответил Рейнберд, и это была чистая правда. Кэп догнал Чарли, когда она в одиночку брела по коридору, и проводил в ее квартиру. Молодого парня, покинувшего свой пост у электроэнцефалографа, ждал перевод в Панама-Сити. Совещание после эксперимента прошло сумбурно, ученые показали себя и с лучшей, и с худшей сторон: высказали сотню новых идей и тревожились – запоздало – о том, как удержать девочку под контролем.

Предлагалось обшить стены ее комнат огнеупорным материалом, выставить круглосуточную охрану, вновь посадить ее на психотропные препараты. Рейнберд слушал, пока у него не лопнуло терпение, а потом начал громко стучать тяжелым перстнем с бирюзой по краю стола для совещаний. Стучал, пока не привлек всеобщее внимание. Из-за того, что Хокстеттер недолюбливал (можно даже сказать, ненавидел) Рейнберда, остальные ученые тоже не питали к нему теплых чувств, но звезда Рейнберда все равно взошла. В конце концов, именно он добрую часть каждого дня проводил в компании человека-горелки.