Воспламеняющая - Стивен Кинг

Еще в одном доме в Лонгмонт-Хиллс, доме на склоне холма, с видом, о котором такие, как Хокстеттер и Пиншо, не могли и мечтать, Кэп Холлистер и Джон Рейнберд сидели в гостиной и пили из бокалов бренди. Стереосистема наполняла комнату музыкой Вивальди, одного из любимых композиторов жены Кэпа. Бедная Джорджия.

– Я согласен с тобой, – медленно произнес Кэп, вновь спрашивая себя, почему пригласил в свой дом человека, которого ненавидел и боялся. Девочка обладала необычайным могуществом, и, возможно, это могущество вело к странным союзам. – Сам факт, что она мимоходом упомянула «следующий раз», крайне важен.

– Да, – кивнул Рейнберд. – Похоже, у нас есть струна, чтобы на ней играть.

– Но не до скончания веков. – Кэп поболтал бренди в бокале, потом заставил себя взглянуть в поблескивавший глаз Рейнберда. – Думаю, я понял, как ты собираешься продлить этот процесс, пусть даже Хокстеттер не догадался.

– Поняли?

– Да. – Кэп помолчал, затем добавил: – Для тебя это опасно. – Рейнберд улыбнулся. – Если она выяснит, на чьей ты стороне, возможно, тебе удастся узнать, что чувствует стейк в микроволновой печи.

Улыбка Рейнберда стала шире, превратившись в безжалостный акулий оскал.

– И вы прольете скупую слезу, капитан Холлистер?

– Нет, – ответил Кэп. – Не буду лгать. Но уже некоторое время – с того самого момента, когда она действительно это сделала, – я чувствую присутствие призрака доктора Уэнлесса. Иногда он буквально висит над моим плечом. – Он посмотрел на Рейнберда поверх бокала. – Ты веришь в призраков, Рейнберд?

– Да. Верю.

– Тогда ты знаешь, о чем я. Во время нашего последнего разговора он пытался меня предупредить. Нашел подходящую метафору… дай вспомнить… Джон Мильтон в семь лет с трудом мог написать свою фамилию, а когда вырос, написал «Потерянный рай». Он говорил о ее… ее потенциале разрушения.

– Да, – кивнул Рейнберд, и его глаз сверкнул.

– Он спрашивал меня, что мы сделаем, если обнаружим, что девочка, сейчас зажигающая огонь, со временем вызовет атомный взрыв, который расколет планету. Я думал, он смешной злобный псих.

– Но теперь вы думаете, что он, возможно, был прав.

– Скажем так, иногда подобная мысль возникает у меня в три часа ночи. А у тебя – нет?

– Кэп, когда в рамках Манхэттенского проекта взорвали первую атомную бомбу, никто не знал, к чему это приведет. Некоторые ученые полагали, что цепная реакция не остановится, и миниатюрное солнце будет светить в пустыне до скончания веков. – Кэп медленно кивнул. – Нацисты были ужасными, – продолжил Рейнберд. – Японцы были ужасными. Теперь немцы и японцы – милые люди, а ужасные – русские. Мусульмане ужасные. Кто знает, кто станет ужасным в будущем?

– Она опасна. – Кэп поднялся на ноги. – Насчет этого Уэнлесс не ошибся. Она – тупик.

– Возможно.

– Хокстеттер говорит, что в том месте, где поднос ударился в стену, поверхность стала волнистой. Так на стальной лист подействовала температура. Поднос потерял форму. Чарли его расплавила. Эта девочка в долю секунды подняла температуру до трех тысяч градусов. – Он посмотрел на Рейнберда, но тот рассеянно оглядывал гостиную, будто потерял интерес к словам Кэпа. – Я хочу сказать, задуманное тобой опасно не только для тебя, но и для всех нас.

– Да, – самодовольно согласился Рейнберд. – Риск существует. Может, мы не должны этого делать. Может, Хокстеттер получит желаемое до того, как придется приступить… к плану Б.

– С Хокстеттером так не выйдет, – покачал головой Кэп. – Он же информационный маньяк. Никогда не удовлетворится достигнутым. И после двух лет экспериментов с ней скажет, что мы поспешили… забрав ее у него. Ты это знаешь, и я это знаю, так что оставим эти глупые игры.

– Мы поймем, когда придет время, – ответил Рейнберд. – Я пойму.

– И что тогда произойдет?

– Дружелюбный уборщик Джон придет к ней. – Рейнберд улыбнулся. – Поздоровается, поговорит, рассмешит. С дружелюбным уборщиком Джоном она почувствует себя счастливой, потому что он – единственный, с кем это возможно. А когда Джон ощутит, что наступил момент наивысшего счастья, он ударит ее по переносице, сломает кость и вгонит осколки в мозг. Все произойдет быстро… и я буду смотреть ей в глаза.

Он улыбался – и в этой улыбке не было ничего акульего. Эта улыбка была мягкой, доброй… отеческой. Кэп одним глотком допил бренди. Оно ему требовалось. Оставалось только надеяться, что Рейнберд все сделает правильно, или они все узнают, каково приходится стейку в микроволновой печи.

– Ты безумец. – Слова сорвались с губ Кэпа прежде, чем он сумел их удержать, но Рейнберд не обиделся.

– Да, – согласился он и допил бренди, продолжая улыбаться.

20

Старший Брат. Старший Брат – это проблема.

Энди переместился из гостиной на кухню, заставляя себя идти медленно, с легкой улыбкой на лице: он под действием таблеток и всем доволен.

Пока он добился немногого: сумел остаться рядом с Чарли, выяснил, что ближайшая дорога – автострада номер 301, а вокруг – сельская местность. Все это произошло неделю назад. После аварийного отключения электроэнергии прошел месяц, а он так и не узнал планировку этого комплекса, разве что подсмотрел кое-что во время редких прогулок с Пиншо.

Ему не хотелось на кого-либо воздействовать в квартире, потому что Старший Брат постоянно слушал и наблюдал. Ему не хотелось снова «толкать» Пиншо, потому что Пиншо сходил с ума – Энди в этом не сомневался. После их прогулки к утиному пруду Пиншо похудел. Под глазами появились темные мешки, словно он не высыпался. Иногда он начинал говорить и замолкал, будто терял ход своих мыслей… или их что-то прерывало.

Все это только ухудшало положение Энди.

Как скоро коллеги Пиншо заметят, что с ним что-то не так? Возможно, они спишут все на нервное напряжение, но могут и вспомнить об Энди. Это поставит крест на и без того крошечном шансе выбраться отсюда вместе с Чарли. А ощущение, что Чарли в беде, продолжало нарастать.

Но что, во имя Иисуса, он мог поделать со Старшим Братом?

Энди достал из холодильника бутылку сока «Уэлчс грейп», вернулся в гостиную, сел перед телевизором, не видя экрана. Его мозг напряженно работал в поисках выхода. Но когда этот выход нашелся, он стал (как и аварийное отключение электричества) полнейшим сюрпризом. В каком-то смысле дверь эту открыл Герман Пиншо, который покончил с собой.

21

За ним пришли двое парней. Одного Энди узнал – видел на ферме Мандерсов.

– Идем, большой мальчик, – сказал этот парень. – Немного прогуляемся.

Энди глупо улыбнулся, но в его душе зашевелился ужас. Что-то случилось. Что-то плохое: таких парней не присылают, когда случается хорошее. Возможно, его раскрыли. Скорее всего.

– Куда?

– Просто иди.

Они привели его к лифту, но, выйдя в бальном зале, направились в глубь дома, а не к стеклянным дверям. Миновали секретариат, вошли в маленькую комнату, где секретарша что-то печатала.

– Заходите, – сказала она.

Дверь по ее правую руку привела их в небольшой кабинет с панорамным окном, из которого открывался вид на ольховые деревья и поблескивавший за ними утиный пруд. За старомодным бюро с деревянной шторкой сидел пожилой мужчина с проницательным, интеллигентным лицом. Щеки у него были красные, но не от спиртного, а от солнца и ветра, решил Энди.

Он посмотрел на Энди, потом кивнул агентам, которые его привели.

– Спасибо. Подождите в приемной.

Агенты вышли.

Мужчина за столом вгляделся в Энди, который ответил тупым взглядом и слабой улыбкой. Он очень надеялся, что не переигрывает.

– Привет, кто вы? – спросил он.

– Я капитан Холлистер, Энди. Можешь называть меня Кэп. Считается, что я руковожу всем этим родео.

– Рад с вами познакомиться, – ответил Энди. Позволил улыбке стать шире. Внутреннее напряжение усилилось.

– У меня для тебя грустные новости, Энди.

(Господи нет с Чарли что-то случилось с Чарли)

Кэп пристально наблюдал за ним маленькими проницательными глазами, которые так глубоко сидели посреди россыпи симпатичных морщинок, что не составляло труда упустить, какие они холодные и цепкие.

– Правда?

– Да, – подтвердил Кэп и замолчал. Повисла зловещая тишина.

Кэп принялся изучать свои руки, аккуратно сложенные на столе. Энди едва сдерживался, готовый перегнуться через стол и задушить Кэпа. Наконец тот поднял голову.

– Доктор Пиншо мертв, Энди. Он покончил с собой прошлым вечером.

У Энди отвисла челюсть в непритворном изумлении. Волны облегчения и ужаса попеременно захлестывали его. А над ними, словно грозовое небо над бушующим морем, висело осознание того, что все изменилось… но как? Как?

Кэп не спускал с него глаз. Он подозревает. Он что-то подозревает. Но обоснованны ли эти подозрения, или это просто часть его работы?