Воспламеняющая - Стивен Кинг

3

– Я хочу увидеться с папой, – заявила Чарли, едва Хокстеттер переступил порог. Выглядела она бледной и уставшей. Сменила сарафан на старую ночную рубашку, расплела волосы.

– Чарли… – начал Хокстеттер и замолчал. Его сильно встревожила служебная записка Брэда Хека и распечатки показаний приборов. Сам факт, что Брэд решился написать два последних абзаца, говорил о многом и предполагал еще больше.

Хокстеттер и сам перепугался. Помимо переоборудования часовни в испытательный зал, Кэп также приказал установить кондиционеры «Келвинатор» вокруг жилища Чарли: только не восемь, а двадцать. Пока установили шесть. Но после эксперимента № 4 Хокстеттера это больше не волновало. Он подозревал, что и две сотни этих чертовых штуковин не справятся с ее мощью. Речь уже не шла о том, убьет она себя или нет. Вопрос стоял иначе: сможет ли она уничтожить весь комплекс Конторы, возникни у нее такое желание? А заодно и всю восточную Виргинию? Теперь Хокстеттер полагал, что сможет, если захочет. И завершающий пункт этой цепочки рассуждений был самым жутким: эффективно контролировать ее мог только Джон Рейнберд. А Рейнберд свихнулся.

– Я хочу увидеться с папой, – повторила Чарли.

Ее отец уехал на похороны бедного Германа Пиншо.

Уехал с Кэпом. По требованию последнего. Даже смерть Пиншо, вроде бы никак не связанная с происходящим здесь, действовала на Хокстеттера угнетающе.

– Думаю, это можно устроить, – осторожно ответил он. – Если ты покажешь нам чуть больше…

– Хватит и того, что я показала, – отрезала Чарли. – Я хочу увидеться с папулей. – Ее нижняя губа дрожала, глаза блестели от слез.

– Твой уборщик, – сменил тему Хокстеттер, – этот индеец, сказал, что после эксперимента ты не захотела отправиться на прогулку верхом на своем коне. Он тревожится о твоем самочувствии.

– Это не мой конь, – сипло ответила Чарли. – Ничего моего тут нет. Ничего, один только папуля, и я… хочу… увидеться… с ним! – Ее голос поднялся до злого, пронзительного крика.

– Не надо так волноваться, Чарли. – Хокстеттер вдруг испугался. В комнате и впрямь стало жарче – или это было его воображение? – Просто… не надо так волноваться.

Рейнберд. Рейнберд, черт побери. Это же его работа.

– Послушай меня, Чарли. – Он широко, дружелюбно улыбнулся. – Не хочешь съездить в «Шесть флагов» в Джорджии? Это самый большой парк развлечений на всем Юге, за исключением разве что «Диснейуорлда». Мы арендуем парк на день специально для тебя. Покатаешься на чертовом колесе, пройдешься по особняку с привидениями, покружишься на карусели…

– Мне не нужен парк развлечений. Я просто хочу увидеться с папулей. И я с ним увижусь. Надеюсь, вы меня слышите, потому что я с ним увижусь. – Стало жарче. – Вы потеете, – заметила Чарли.

Хокстеттер подумал о стене из шлакобетонных блоков, которая взорвалась так быстро, что языки пламени удавалось увидеть только при замедленном просмотре. Подумал о стальном подносе, который дважды перевернулся, пока летел через комнату, разбрасывая горящие деревянные кубики. Направь она свою силу на него, и он превратится в горку пепла и сплавленных костей, не успев понять, что с ним произошло.

Господи, пожалуйста…

– Чарли, ты ничего не добьешься, сердясь на ме…

– Нет, – прервала она его. – Нет, добьюсь. И вы рассердили меня, доктор Хокстеттер. Очень рассердили.

– Чарли, пожалуйста…

– Я хочу с ним увидеться, – повторила она. – А теперь уходите. Скажите им, что я хочу увидеться с моим папой. Потом они могут продолжить эксперименты со мной, если будет желание. Я не возражаю. Но если я с ним не увижусь, что-то может случиться. Так им и скажите.

Хокстеттер ушел. Он чувствовал, что должен ей ответить, чтобы хоть как-то спасти чувство собственного достоинства, компенсировать страх,

(вы потеете)

который она увидела на его лице, но в голову ничего не пришло. Он ушел, и даже стальная дверь, разделившая их, не смогла полностью нейтрализовать страх… или его злость на Джона Рейнберда. Потому что Рейнберд это предвидел, и Рейнберд ничего не сказал. Но если бы он обвинил в этом Рейнберда, индеец только улыбнулся бы и спросил: а кто здесь, в конце концов, мозгоправ?

Эксперименты ослабили психологический комплекс, запрещавший ей зажигать огонь, и теперь этот комплекс напоминал земляную дамбу, которая потекла в десятке мест. Эксперименты позволили ей попрактиковаться в зажигании огня, и грубый молот силы превратился в скальпель, который она могла направлять с убийственной точностью, совсем как метатель ножей в цирке.

А еще эксперименты стали идеальным наглядным уроком. Они показали ей, да так, что не осталось и тени сомнений, кто здесь хозяин.

Она.

4

После ухода Хокстеттера Чарли упала на диван и разрыдалась, закрыв лицо руками. Противоречивые эмоции волнами прокатывались по ней: вина и ужас, негодование, даже что-то вроде злорадства. Но страх перекрывал все остальное. Ситуация изменилась, когда она согласилась участвовать в экспериментах, и Чарли опасалась, что навсегда. Теперь она не просто хотела повидаться с отцом – ей требовалось общение с ним. Только он мог сказать, что ей теперь делать.

Поначалу все ограничивалось поощрениями: прогулки с Джоном, знакомство с Некромантом, потом верховая езда. Она любила Джона и любила Некроманта… если бы этот глупый Хокстеттер только знал, какую причинил ей боль, сказав, что Некромант – ее, хотя Чарли понимала, что этого не будет никогда. Большой мерин принадлежал ей только в тревожных, наполовину забытых снах. Но теперь… Теперь… Сами эксперименты, шанс использовать свою силу, ощущение, что она возрастает… Все это само по себе становилось поощрением. Превращалось в ужасную, но захватывающую игру. И она чувствовала, что это лишь начало. Чарли казалась себе малышом, который только-только научился ходить.

Ей требовалась встреча с отцом, она хотела, чтобы он объяснил, что правильно, а что – нет, продолжать ей или прекратить раз и навсегда. Если…

– Если я смогу прекратить, – прошептала она сквозь пальцы.

Это пугало больше всего: отсутствие уверенности, что она сможет остановиться. А если не сможет – что тогда? Что будет тогда?

Чарли снова начала плакать. Еще никогда она не чувствовала себя столь невыносимо одинокой.

5

Похороны оказались плохой идеей.

Энди думал, что все будет хорошо: головная боль ушла, и только благодаря похоронам он мог снова остаться наедине с Кэпом. Энди не любил Пиншо, хотя для ненависти тот был слишком жалким. Благодаря едва скрываемому высокомерию и выставляемому напоказ удовольствию, которое Пиншо получал, распоряжаясь судьбой другого человека – не говоря уже о нарастающей тревоге за Чарли, – Энди практически не испытывал угрызений совести из-за рикошета, возникшего благодаря его «толчкам» в разуме Пиншо. Рикошета, приведшего к самоубийству.

Эхо случалось и раньше, но он всегда успевал внести необходимые коррективы. Он неплохо этому научился к тому времени, когда им с Чарли пришлось бежать из Нью-Йорка. Мозг каждого человека напоминал минное поле, с глубоко укоренившимися страхами, чувством вины по самым разным поводам, суицидальными, шизофреническими, параноидальными тенденциями… даже стремлением убить. Импульс вызывал состояние крайней внушаемости, и если воздействие задевало темную струну, это могло привести к фатальному исходу. Одна из домохозяек, записавшихся на курсы похудания, вдруг начала впадать в ступор. Один из управленцев признался в нездоровом желании достать из шкафа армейский револьвер и сыграть в русскую рулетку. Каким-то образом в его голове это желание связалось с рассказом Эдгара Аллана По «Вильям Вильсон», который он читал еще в старших классах. Энди сумел остановить эхо, прежде чем оно переросло в смертоносный рикошет. В случае с управленцем, спокойным светловолосым мелким банковским служащим, хватило еще одного импульса с посылом, что этот рассказ По он вообще никогда не читал. Связь, что бы она из себя ни представляла, разорвалась. Но в случае с Пиншо возможности остановить эхо у Энди не было.

Кэп нервно говорил о самоубийстве Пиншо, пока они ехали на похороны под холодным шелестящим осенним дождем. Он, похоже, пытался как-то с этим сжиться. По его словам, он и представить себе не мог, что человек способен… удержать руку в измельчителе отходов после того, как эти стальные лезвия начнут рубить и измельчать. Но Пиншо оказался способен. Пиншо с этим справился. Вот тут похороны и начали давить на Энди.

Они приняли участие только в погребении, стояли у могилы чуть в стороне от небольшой группы друзей и родственников, укрывшихся под россыпью черных зонтов. Энди обнаружил, что одно дело – помнить высокомерие Пиншо, комплекс Цезаря у маленького человечка, не имеющего реальной власти, его постоянные раздражающие улыбки. И совсем другое – смотреть на бледную, подавленную горем жену в черном костюме и шляпке с вуалью, держащую за руки двух оцепеневших мальчиков (младший был примерно одного возраста с Чарли), и знать – как знала она, – что всем друзьям и родственникам известно, в каком виде нашли Пиншо: в женском нижнем белье, с правой рукой, отрубленной почти по локоть, заостренной, как карандаш. Кровь забрызгала раковину и кухонные шкафчики, ошметки плоти…