От Калигари до Гитлера. Психологическая история немецкого кино - Зигфрид Кракауэр

Великолепный актерский ансамбль во многом обеспечил успех "Девушек в униформе". Мануэла в исполнении Герты Тиле — существо своеобразное: она по-детски чиста, мнительна, пуглива, ее душу обуревают смешанные чувства. И если Мануэла — воплощение ранимой и мятущейся юности, то фрейлейн фон Бернбург — Доротея Вик еще полна кипучих сил молодости, которая невозвратимо от нее уходит. Каждый жест этой дамы говорит о ее проигранных жизненных сражениях, утраченных надеждах и сублимировавшихся желаниях. Режиссура Леонтины Саган, скорее традиционная, нежели новаторская, богата тонкими оттенками. Атмосфера Потсдама мастерски воссоздается на экране при помощи простых образов — таких, как статуя прусского солдата, схожий с ней шпиль приходской церкви и звуки гарнизонных труб. В конце фильма величественная княгиня-патронесса в огромной шляпе с перьями обозревает выстроившихся пансионерок — трудно было тоньше передать на экране иронию над показной благожелательностью этой дамы. Но, вероятно, самый совершенный образчик скромной выразительности фильма — постоянно возникающее изображение красивой и старой школьной парадной лестницы. Первые кадры просто демонстрируют ее зрителю. Когда же в середине картины она появляется снова, пансионерки забавляются тем, что бросают в пролет какие-то предметы, а затем в ужасе отшатываются от перил, чтобы дать публике понять, какая перед ними пропасть.

Повторяющиеся кадры лестницы помогают зрителю проникнуть в смысл финального эпизода, когда Мануэла, решив покончить с собой, поднимается вверх по ступенькам: ее фигура, возникающая над пролетом, сразу же вызывает в памяти зрителей пансионерок, в ужасе отступающих от перил. Чтобы подчеркнуть особое значение образа Мануэлы, свет в фильме наделяется такой же символической выразительностью, как и в "Эмиле и детективах". Во всех эпизодах "Девушек в униформе" лицо Мануэлы, словно излучающее свет, возникает на ярком фоне, так что она чуть ли не сливается с ним. Эта прозрачность Мануэлы сообщает ее облику особую трогательность.

Картина "Девушки в униформе" повсеместно пользовалась огромным успехом. В Германии она считалась лучшим фильмом года, в Америке все критики восторженно встретили ее. Газета "Нью-Йорк геральд трибюн" видела в фильме "драму девушки, томящейся по нежности и сочувствию, которые противопоставляются суровой насильственной системе воспитания в закрытых школах". Но Гарри Потамкин опять пошел дальше этих общих и поверхностных отзывов. Он счел "Девушек в униформе" специфически немецким свидетельством времени и критиковал за социальную робость. "Эта картина искренняя, но осторожная, она не рискует вторгаться в немецкую действительность, а держится на почтительном расстоянии от ее общественных проблем".

Критическое замечание Потамкина справедливо. То, что поначалу выглядит в картине серьезными нападками на жестокость прусских порядков, при ближайшем рассмотрении оказывается лишь просьбой об их смягчении. В самом деле, начальница выговаривает фрейлейн фон Бернбург за то, что та сеет смуту среди воспитанниц, и называет ее бунтовщицей. Но эта странная бунтовщица довольно терпимо относится к системе воспитания, сломившей ее волю. В последнем разговоре с Мануэлой она даже пытается убедить дрожащую девушку в том, что начальница движима добрыми чувствами. Эта классная дама не желает уничтожать "дух Потсдама" — она лишь борется с его крайними проявлениями. Соблазнительно предположить, что ее чуткость и почти материнское отношение к воспитанницам питаются патриархальными представлениями, составляющими неотъемлемую часть авторитарного режима. При всем своем инакомыслии фрейлейн фон Бернбург даже не помышляет об изменении традиций. В них она верит вместе с начальницей.

В фильме нет и намека на то, что авторитарное поведение уступит место демократическому. И это превосходно подтверждает следующую мысль Потамкина: "Фильм не поколебал веры в княгиню-благодетельницу, которая избавила бы девушек от гнета жестокой дисциплины, если бы она знала о его существовании, — в "Девушках в униформе" есть несомненная тоска по ушедшему прусскому дворянству". Правда, финал картины сосредоточивает свое внимание на символическом поражении начальницы. Когда она исчезает в темном коридоре, освобождая залитую светом площадку для фрейлейн фон Бернбург с воспитанницами, этот кадр вроде бы символизирует, что со старым прусским духом навсегда покончено. Но в конце этого эпизода у зрителя ослабляется ощущение того, что начальница сдалась. Когда черные тени поглощают ее, из казарм снова доносятся звуки сигнальных труб. В фильме им предоставляется последнее слово. Возникновение этого мотива в столь важный момент несомненно свидетельствует о том, что принципы авторитарной власти остаются в силе и начальница по-прежнему держит в руках свой скипетр. И любое возможное смягчение авторитарного порядка будет способствовать лишь его укреплению[129].

Вместе с "Девушками в униформе" на немецком экране появился другой фильм, предлагавший ту же психологическую модель поведения: "Капитан из Кёпеника" (1931). Он был поставлен Рихардом Освальдом по одноименной пьесе Карла Цукмайера (1928), а в основе ее лежала подлинная история о знаменитом сапожнике Вильгельме Фойгте, благодаря которому весь мир узнал о вопиющих нелепостях прусской военщины. Актер Макс Адальберт создал образ, исполненный местного колорита, что несомненно способствовало успеху фильма в Германии и за ее пределами.

Хотя "Капитан из Кёпеника" рабски следует букве пьесы, критика прусского полицейского режима выражена в нем более резко. Полиция, не желая выдать паспорт старому Фойгту, много раз сидевшему в тюрьме, выселяет его из городка Кёпеника, чтобы одним безработным стало меньше. Фойгт понимает, что оказался в заколдованном кругу: ведь имей он работу, власти выдали бы ему паспорт, а поскольку паспорта нет, он не может найти себе места. Достать паспорт — эта мысль мучает Фойгта (его мучения позже хорошо поймут миллионы европейцев, которых Гитлер превратил в изгоев). В отчаянии предприимчивый сапожник решает, наконец, устроить свои дела с помощью офицерского мундира — ведь его магические чары одинаково действовали на немецких солдат и гражданское население. Фойгт покупает потертый мундир, переодевается в общественной уборной и выходит оттуда полубогом. Этот маскарад изобличает Фойгта на каждом шагу, но кто посмеет проверить личность, облаченную в волшебный мундир? Встретив по дороге к ратуше два солдатских подразделения, капитан-самозванец "приказом Его Величества" арестовывает офицеров, которые, обалдев от напора, не выказывают малейших сомнений относительно его полномочий. Капитан встает во главе взвода, а затем спрашивает, где находится паспортное бюро, ради которого он и предпринял свое переодевание. К несчастью, оказывается, что в Кёпенике нет паспортного бюро. Фойгт попадает впросак и бросается наутек. Но рассказ о его подвиге быстро облетает город, и все жители потешаются над "капитаном из Кёпеника". Фильм особо подчеркивает тот исторический факт, что сам кайзер хохочет над этой историей. В конце фильма сапожник отдается в руки полиции. Его сразу же прощают и жалуют вожделенный паспорт — "приказом Его Величества".

Будучи смутной смесью комедии и сатиры, этот фильм еще более двусмысленный, чем "Девушки в униформе". Он высмеивает немецкое благоговение перед военным мундиром и в то же время оправдывает прусский милитаризм. Ведь смех кайзера и его милостивое прощение превращают цепь нелепейших событий в мелкие недостатки крепкого и разумного режима, с которым можно легко мириться. Более того, в фильме есть эпизод, показывающий, что эти недостатки коренятся в самом мировоззрении, поддерживающем прусскую милитаристскую власть. Когда Фойгт получает предписание убраться из Кёпеника, он в испуге показывает бумажку своему добросердечному деверю Фридриху, изо всех сил старавшемуся ему помочь. Фридрих — городской чиновник, преисполненный гордости за свое отечество, армию и кайзера. То, что в глазах других выглядит вопиющей несправедливостью, он считает обыкновенным невезением. Разговор Фойгта с Фридрихом превращается в ожесточенный спор двух концепций авторитарной власти и когда Фойгт прямо говорит о своем отчаянии, Фридрих возражает ему так: "Я отказываюсь слушать твои крамольные речи. Нами управляет справедливость, и если нас постигает неудача, мы должны примириться с ней. Тебе следует сидеть тихо — тогда ты станешь стопроцентным прусским гражданином".

Эта патетическая тирада прирожденного сторонника авторитарной власти приводится в "Капитане из Кёпеника" без тени иронии. Фильм даже стремится доказать, что Фойгт живет согласно жизненным принципам Фридриха. В конце фильма Фойгт заявляет на полицейском допросе, что не убежал за границу только потому, что хочет умереть на родной земле. Этот непокладистый, бунтарски настроенный человек, оказывается, страстно желает быть "стопроцентным прусским гражданином". И то, что в душе он такой же милитаристски настроенный пруссак, как его деверь, недвусмысленно следует из финального эпизода картины, где снова возникают начальные кадры: солдатское подразделение марширует под звуки полкового оркестра. Ставший свободным человеком с паспортом, Фойгт присоединяется к солдатам и уходит вместе с ними. Армия "фридрихов" одерживает над ним верх.