Рыбалка в Пронькино (СИ) - Александр Шлёнский

— Ну что, Жень, поправится теперь наш адмирал? — осведомился Толян.

— Хуй его знает… — уклончиво ответил озёрный житель.

— Пока не знаю. — возразил Дуэйн.

Профессор аккуратно поставил порожнюю посудину по-русски под стол. Её надлежало сдать обратно в магазин чтобы получить взамен полную бутылку водки. Новая реальность быстро приучила людей экономно использовать любую тару.

— I am sorry, professor, where is your restroom? — спросил адмирал, который чувствовал себя так как будто в нём сидело как минимум полбутылки водки. — I need to use it real quick.

— Shruthi will show you. — спокойно ответил профессор, в котором приятно циркулировала вторая половина той же бутылки. Для бывшего аспиранта покойного профессора Григорьева полбутылки белой была вообще не доза.

— Черноволосая ассистенка провела адмирала по коридору и указала на дверь с надписью MEN.

Адмирал запер дверь туалета изнутри на задвижку, стремительно подошёл к писсуару и без всяких предисловий обильно помочился полным мочевым пузырём. Затем на его лице появилось выражение крайнего сосредоточения: адмирал глубоко вздохнул и начал энергично дрочить, периодически меняя руки и проверяя качество эрекции путём сжимания и сгибания дрочимого органа, пока накопившая сперма не брызнула мощной струёй на решётку писсуара. Адмирал аккуратно смыл следы своей жизнедеятельности, тщательно сполоснул под раковиной мистера Пекера, неожиданно разжалованного в обычный мочеполовой орган, привёл себя в порядок, и причесал волосы, глядя в зеркало. Теперь, когда сомнения в собственной мужской состоятельности были отброшены напрочь, адмирал Шерман увидел в зеркале подтянутого собранного морского офицера со стальным блеском в глазах. Адмирал был холоден и готов к борьбе.

Дуэйнова душа успела удрать из опасной зоны, и покружившись под потолком кафедрального туалета, влезла поглубже внутрь адмиральского тела через знакомое отверстие. Адмиральская душа была занята делом, она что-то выговаривала телу, что-то терпеливо объясняла. Тело почтительно слушало её, как бы стоя по воображаемой стойке смирно, то есть не физически, а внутренне.

— Yo, Tecumseh, how are you doing buddy? — обратился Дуэйн к своему коллеге. — Можно я тут чуток с тобой посижу?

— Слушай, капрал, а не пойти ли тебе на хуй! — весьма нелюбезно отозвалась адмиральская душа. — Ты чё, не видишь что ли, я тут, на минуточку, делом занимаюсь!

Дуэйн, мысленно вздохнув, поплёлся на отведённую ему в адмиральском теле территорию, размышляя над странной взаимосвязью человеческого языка и манеры поведения. Не успела адмиральская душа сказать пару слов по-русски, как сразу в ней откуда-то хамство проявилось. А пока говорила по-английски, такая была душка…

Капрал Робинсон быстро переключился на какие-то другие мысли, а автор сего повествования ещё довольно долго размышлял над этим вопросом, пока не пришёл к заключению что всё дело в том что в русском языке человека можно называть на ты, а в английском — нет. В самом обращении на ты уже заложена определённая доля панибратства, которое проистекает в равной степени из сердечной близости к другому человеку и из хамского отношения к нему же. Поэтому человек, говорящий по-русски, считает своим долгом нахамить собеседнику, чтобы таким образом выразить своё самое сердечное к нему отношение.

— Дядя Женя, а что если эта дрысня, которая перебаламутила всю Землю и наше озеро, и нас с тобой съела, так и не научится людей делать? Вообще никогда? Мне тогда всю жизнь так в крабе и сидеть? А тебе в каколине?

— Не бойся, Федька! Рано или поздно научимся. И не только людей. Люди, Федька, это херня на постном масле! Мы что-нибудь ещё и поинтереснее придумаем.

— А если я, дядя Женя, не хочу поинтереснее? Если честно, я и крабом уже не хочу, даже разведчиком… Я назад хочу, в свою деревню. И чтобы опять быть в своём теле, и чтобы Валька тоже… И чтобы наши все тоже были живы, и тоже в свои телах, а не в лягушачьих. Чтобы опять с пацанами в лес ходить, грибы собирать, рыбу ловить, костры жечь… А потом стать взрослым мужиком, пить водку и ебать красивых баб. Хочу, чтобы всё как раньше!

— Как раньше, Федька, теперь уже никогда не будет, это точно. Будет или лучше или совсем никак. И это, Федька, от тебя тоже зависит. Если ты будешь хотеть лучшего, значит будет лучше обязательно. А если будешь хотеть как раньше, значит ничего не будет.

— А как я могу хотеть как лучше, если я никогда лучше не пробовал?

— Ты знаешь, Федька, чем отличается душа, которая хоть раз побывала в человеческом теле от всех прочих душ?

— Так это же любой дурак понимает, дядя Женя! Завистью конечно! Курица не завидует, свинья не завидует, кошка, собака, тоже не завидует. А человек — всему завидует! Ревновать и обижаться любая скотина умеет, а вот завидовать — это только человек.

— Правильно, Федька. А как ты думаешь, отчего человек может завидовать, а скотина не может?

— Не-а! А отчего, дядя Женя?

— Это потому что в человеческом теле у души развивается дар воображения. Человек может вообразить себе как чувствует себя другой человек, который красивее его, умнее его, удачливее, смелее, решительнее… Так почему бы тебе не вообразить более совершенное тело чем у человека, которое чувствует мир тоньше, которое понимает вещи глубже, которое даёт душе возможность соединять разум с любовью, которое не стареет и живёт вечно! Почему тебе не обратить свою человеческую зависть себе на пользу и не начать завидовать этим будущим разумным существам, в которые мы когда-нибудь переселим все души, которые этого пожелают?

— Дядя Женя, ты умный, ты учителем был, ты можешь думать про то что никогда не видел, и тебе от этого легче делается. А я — простой деревенский пацан. Я умею завидовать только тому что я вижу своими глазами. Может быть мне в этом будущем теле и правда понравится. А что мне сейчас-то делать? Тоскливо мне в этом панцыре с клешнями. И в лягушку тоже не хочется.

— Ну хочешь, на денёк другой можешь попробовать рыбьё тело. Мы тебя посадим в тело воздушного патрульного. Полетаешь над озером, научишься лавировать в воздушных струях, петли всякие делать. А ещё если хочешь, можем тебя в осьминога посадить. Мы его специально для тебя сделаем. Освоишь реактивное движение в воде, щупальца с присосками.

— Ну давай. А то мне как-то тошно уже всё крабом да крабом. Дядя Женя, а разве человек не самое разумное творение природы как нас в школе учили?

— Нет, Федька. Неправильно вас в школе учили. Природа вся разумна, в каждом своём проявлении. А вот человек — далеко не всегда. Человек разумен, но при этом человек — раб своих желаний, а желания человеческие к разуму глухи. Ладно, Федька, не горюй! Сиди себе под камнем до утра, а утром в небе полетаешь.

— Это ты прав, дядя Женя, что человек — краб своих желаний. То-то он всегда лезет своими клешнями куда его не просят. Вот и долазился…

— Жень, ты там чё в озере делаешь? Не спишь? Скучаешь? Как там наш дракон, готов уже?

— Я теперь, Толян, никогда не сплю. Я же теперь не человек с телом, и даже не обычная человеческая душа, так что спать — это не ко мне. Дракона я вам строю, как договорились. Скоро закончу, Петровича пилотом посажу и к вам отправлю.

— А я думал, озеро само дракона делает, а ты сидишь на дне и хуй дрочишь. Как в песенке: «сидит Садко на дне морском, шлифует жопой грязь»…

— Толяныч, я тебе уже сто раз объяснял, я — это и есть озеро. Ну не всё, конечно, а малая часть. А ты всё никак не вкуришь.

— Да ладно, Жень, я просто пошутил, а ты вместо того чтобы поржать, занудничаешь как профессор. Я тебя давно спросить хотел. Вот у вас там в озере всё настолько сложно. Нам никогда не понять… И человека вы хотите усложнить, усовершенствовать, да? Ну там, мозгов ему добавить, тело придумать какое получше. Это понятно. Но мне главное непонятно — зачем это всё нужно? Ведь всякие букашки-таракашки, микробы всякие живут, они совсем простенькие. Но ведь живут как-то! И счастливы поди, раз вы их от нас защищаете. И человек тоже, может и не такой сложный как вы там все, и понимание у него детское, но ведь и дети счастливы. И не факт что когда он вырастет взрослый и поумнеет, у него счастья добавится. То есть, счастье, оно как бы от сложности и не зависит. Так зачем вам нас усложнять, если оно нам счастья нисколько не прибавит? А может и совсем наоборот.

— Ну, разведчик, ты даёшь! То вроде такой весь земной, деловой, минно-взрывное дело знаешь, и тактику разведгруппы в тылу врага, и даже разведку в легальных условиях, а тут вдруг ни с того ни с сего философом заделался.

— Ладно, начхим, ты мне зубы-то не заговаривай, ты на вопрос отвечай!

— Да в том-то всё и дело, Толян, что нечего мне ответить. Подловил ты меня капитально. Подумать надо.

— Подумать вам надо было прежде чем к нам на матушку Землю влезать. Надо было сперва поизучать нас получше, потом прикинуть хуй к носу, стоит или не стоит, а потом уже начинать эксперименты над нами ставить, а?