Власть предыстории - Игорь Узиельевич Ачильдиев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Со временем, я уверен, служба человеческой константы станет одной из важнейших задач психологов. Некоторые современные гипотезы показывают, что состояние этой константы в значительной степени влияет на саму Историю, возбуждая в ней волны, образующие резонансные пики и влияющие на судьбы миллионов людей. Я имею в виду, прежде всего, гипотезу доктора географических и исторических наук Л. Н. Гумилева.
Он обращает внимание на то, что вспышки исторической активности во многом зависят от внутреннего состояния больших групп людей, называемого им пассионарностью. Раскрывая смысл этого явления, Гумилев показывает, что в его основе лежат большая целеустремленность и способность к сверхнапряжениям[255]. Он ищет некий «фактор-Х», который влечет за собой возбуждение этноса, образование в нем исторической активности. «Как для пускового момента, так и для достижения акматической фазы, а равно и для регенерации, требуется способность возникшей популяции к сверхнапряжениям»[256]. Эта способность некоторое время поддерживается на высоком уровне, затем начинает падать и в конце концов исчезает. Вместе с ней падает и историческая активность возникшего этноса, он начинает переживать фазу упадка. Гумилев рассматривает пассионарность как некое «непреоборимое внутреннее стремление к целенаправленной деятельности, всегда связанной с изменением окружения, общественного или природного, причем достижение намеченной цели, часто иллюзорной или гибельной для самого субъекта, представляется ему ценнее даже собственной жизни»[257]. Постепенно, однако, происходит утрата пассионарности, вызываемая гибелью в войнах пассионариев, носителей этого свойства в высшей степени, что приводит к падению активности всего этноса. Поколение за поколением, слабея в борьбе с окружением и средой, вырубается физически, не передавая свойства пассионарности по наследству. Пассионарии сменяются гармоническими личностями, а те — вырожденцами. Эта внутриэтническая эволюция свидетельствует об угасании этноса, о спаде волны возмущения в общественной сфере.
Гумилев делает вывод, что в природе существует специфичрское поле этнической активности, подобное электромагнитному[258], в этом понимании пассионарность — «органическая способность организма абсорбировать энергию внешней среды и выдавать ее в виде работы. У людей эта способность колеблется настолько сильно, что иногда ее импульсы ломают инстинкт самосохранения»[259]. Гумилев полагает, что происхождение импульса возникновения пассионарности планетарное, оно зависит от «ударов из космоса»[260].
Если отречься от биоэнергетических посылок, которые не находят подтверждения в космическом излучении, то в целом гипотеза Гумилева верна: пассионарность и ее изменения есть не что иное, как толповость и вариации ее коэффициента под влиянием биосферных возмущений, затрагивающих все стороны: и общественную, и биологическую, и «мертвую» природу.
Гипотеза Гумилева, подкрепленная им огромным количеством исторических фактов, на самом деле опирается на изменение коэффициента толповости, и в этом аспекте имеет большое философско-историческое значение.
Отправная точка Истории — дивергенция палеоантропов и людей — обнаружила и другое свойство объединений человека: умение создавать коллективы, основанные не только на толповом подражании друг другу, но и в значительной степени на сдерживании эмоций, на проявлении воли, настойчивости, мужества, упорства в достижении поставленной цели. Недооценивать значение коллективистических начал в Истории было бы столь же неоправданным, как и не замечать влияние толповых моментов. Только точное знание человеческой константы, фиксирующей соотношение толповости и коллективизма, дает нам подлинное знание возможностей Истории, ее Вызова и результата.
Следует сказать и о «разрушительной» стороне АСгенетики: базовая теория антропосоциогенеза вынуждает критически пересмотреть многие постулаты, затверженные нами со школьных времен относительно первобытности. Если человек появился всего 100—50 тысяч лет назад, то бессмысленно искать его более древние цивилизации — их не было вообще. Как не существовал и первобытно-общинный строй. Рабы и свободные — вот что определяло жизнь людей на протяжении многих тысячелетий. Кастовость, разделение людей на категории по их демографическим и прочим особенностям было и остается основой общества, дополняясь все более глубоким разделением по способностям, по имущественному положению, по отношению ко всем аспектам жизни. Первобытность начала свое существование с кастовости и углубила ее максимально, разделив человечество на слои, группы, племена, народы, роды и т. п.
В Истории не существовало первобытного коммунизма, когда все во всем были равны друг другу. Это представление исходит из неверного понимания первоначала Истории.
Жизнь в страхе перед палеоантропами, бегство от них породили и закрепили в человеке мощную тенденцию к социальной свободе. Стремление к ней сделалось символом человечества как биологического вида. Всю Историю поэтому следует рассматривать как движение — порой противоречивое, с попятными ходами и возвратами — к свободе.
Жажда социальной свободы — от пут личной зависимости человека от человека, от тягот пропитания, от иных связывающих нашу волю забот — вот что обнаруживается в основе любых массовых движений на протяжении всех периодов Истории. Начало ее послужило заданному направлению. И хорошо ли оно или плохо, но мы следуем первоначальному вектору, определенному эпохой дивергенции людей и палеоантропов.
В этом и состоит смысл прямого влияния наследства, оставленного нам неандертальцами: вот уже несколько десятков тысяч лет мы бежим от палеолита в сторону, ведущую к социальной свободе.
II. Доминанты ИсторииВ финале предыстории зародилась группа древнейших явлении, ставшая ядром общественного сознания, своеобразным комплексом фиксированных действий (КФД), который хотя и не вошел в человеческий генотип, но настолько прочно усвоен людьми, что без него они не мыслят себе человеческого существования. Ни один строй, ни один политический режим не в состоянии обойтись без них или вытравить древнейшее ядро социума из сознания своих подданных. Все подобные попытки обречены на неудачу и способны вызывать не только серьезное противодействие, но и восстановить гонимый социальный феномен в другом обличье. Как бы ни запрещались, ни объявлялись вне закона — они