Усто Мумин: превращения - Элеонора Федоровна Шафранская

— Брат, прими пришельца.

— Уже поздно, я не знаю тебя, кто ты. Ступай дальше.

Но в голосе юноши была такая мольба, и по виду он не походил на вора.

— Постой, — окликнул его старик, когда юноша робко отошел от дверей. — Иди сюда!

Затем пропустил его в дом, накормил хлебом и дал ему ночлег под навесом. Измучившись, юноша сразу заснул и спал так крепко, что <проспал утреннюю молитву, очнулся, когда>, очнувшись, увидел, что солнце было уже высоко. Желая <совершить омовение> умыться, он окликнул хозяина, и тот, выйдя из дому, вдруг в ужасе отпрянул от него:

— Как смел ты войти в дом мой, прокаженный! Скорей, скорей уходи!

Тотчас вышел юноша из дома бывшего слуги своего (ибо кто был он теперь, Абсамат узнал его). Закрыв лицо руками, шел он по улице, не отрывая рук, и все смотрели на него, смеясь. Кто этот чужестранец, который не смог даже вымыть руки и ноги свои в такой день, когда все жители надели лучшие одежды свои — ведь сегодня Оби-Рахмат, день, в который Азраил пролил свои первые очищающие слезы. Но юноша, горько рыдая, шел мимо празднично разодетой толпы все дальше и дальше, ища лишь места, где мог бы до ночи скрыть лицо свое от людей. Так шел он и пришел вскоре в Оби-Рахмат, и, выбрав себе уединенное место у ручья, прилег на розовый гранит. А так как усталость клонила его ко сну, то он незаметно уснул и проснулся, когда уже смеркалось. Тут только увидел <узнал он, что сегодня первая весенняя луна, и увидел он на вечернем небе тонкий нежный серп народившегося месяца, обратил к нему лицо и прочел установленную молитву. Затем всем сердцем своим воззвал он к Богу: Боже, верни мне> он молодой тонкий месяц на небе и вспомнил, что сегодня большой праздник и что по народному поверью в эту ночь особенно целебны обирахматские воды.

* * *

Текст не завершен, однако о его финале читатель может догадываться. Развязка по законам метатекста должна быть благополучной: раскаявшегося грешника излечат воды источника Оби-Рахмат, отец обнимет своего блудного сына…

Приложение 3. Автобиография Николаева Александра Васильевича[506]

Родился я в семье военнослужащего в г. Воронеже в 1897 г.

Отец мой прекрасно рисовал и разбирался в вопросах искусства. В развитии моем как художника благотворно сыграло то обстоятельство, что первым моим учителем рисования был Н. К. Евлампиев, окончивший Казанское художественное училище в мастерской Фешина. Евлампиев дал мне основу реалистического рисунка. Позднее, а именно в 1916–18 годах, известный воронежский художник академик Бучкури развил и укрепил во мне основы, преподанные Евлампиевым.

В 1919 г. я встретил в г. Воронеже художника Московского свободного театра Вячеслава Иванова, который увлек меня театрально-декоративным искусством. С его помощью я был направлен в Москву во 2-е Государственные художественные мастерские к Малевичу, занимавшему крайне левое крыло советского искусства. Однако сугубо формалистические изощрения рассеялись, как только я ближе столкнулся с жизнью.

Мобилизованный в Красную армию вместе с моим другом А. Г. Мордвиновым и находясь вплотную с красноармейской массой, я убедился во всей никчемности и лживости формалистического толка.

Прослужив политруком в Стрелковом полку 6-й Рязанской дивизии в начале 1920 г., я по мандату Комиссии Туркцика с группой молодых художников и архитекторов был направлен в Ташкент для укрепления и развития культуры и искусства в Средней Азии.

Самарканд, куда я приехал из Ташкента, произвел на меня совершенно чарующее впечатление. Поступив на работу в Самкомстарис, я с увлечением занялся зарисовками памятников старины и окружавшей жизни.

Работая одновременно с народными мастерами, я изучал на практике богатый орнамент народного искусства.

В 1925 г. я переехал в Ташкент. Наличие большой художественной среды дало мне возможность найти применение тому, что я нашел в Самарканде, а именно — знание быта и искусства узбекского народа. Участвуя на собраниях филиала АXРРа, я недолго в нем состоял, т. к. Ташкентский филиал только по названию был революционной организацией, а фактически объединял скорее пассивную часть художников — учителей рисования, дилетантов и т. д. Наиболее активная группа молодых художников сорганизовалась в обширном издательстве «Правда Востока» и «

Участвуя на всех республиканских выставках в Ташкенте и выставках узбекских художников в Москве, я раз от разу углублял тематику, стараясь отойти от стилизаторства и остатков бездушного формализма.

1-ая картина о хлопке «Белое золото» (Музей восточных культур в Москве) отмечена критикой как положительный шаг в раскрытии образа советского человека, так же как и портрет таджикского художника Ша-Хайдара (там же).

В 1938 г. я, находясь в Москве на работах ВСXВ, был арестован и решением Особого совещания направлен в г. Мариинск, где продолжал работать по своей специальности. После трехгодичного отсутствия я вернулся в Ташкент в начале Великой Отечественной войны и начал работать преимущественно в театре. Мною оформлен патриотический спектакль — опера «Улугбек», получивший высокую оценку (Андижан, Наманган и др.). Большую значимость представляет создание Уйгурского театра, в котором первые две постановки выполнены мною.

За художественное оформление юбилейной (XX-летие) выставки Узбекистана мне вручена Почетная грамота ЦИК УзбССР. За участие в создании Уйгурского театра мне вручена вторая Почетная грамота, а за плодотворную художественную деятельность в Узбекистане мне присвоено звание Заслуженного деятеля искусств УзбССР.

В связи с 70-летием Иосифа Виссарионовича Сталина мне было поручено сделать эскизы и провести руководство по изготовлению подарка Вождю от узбекского народа.

В настоящее время я работаю над альбомом рисунков о жизни и деятельности 1-го всеузбекского старосты товарища Ахунбабаева.

Подпись (Николаев)

Приложение 4. Протоколированная беседа комиссии в лице тов. Страздина с художником Николаевым 9 декабря 1937 г.[507]

1. В. Подтверждаете ли вы все сказанное вами на 2-ом Республиканском пленуме Орг. Ком. художников по вопросу о своей автобиографии?

1. О. Подтверждаю все, за исключением одного. Я говорил или, правильнее сказать, выразился так, что можно было понять, что мусульманство я принял из идейных целей и побуждений. — Этого не было. Вступил я в мусульманство по чисто экзотически-романтическим побуждениям. Мне нравился декоративизм одежд и украшений. Была еще одна причина: в это время, в 1921–1922 году, я только что в Оренбурге развелся с женой, но она