Вне зоны доступа - Келли Хармс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я прислонилась спиной к краю стола и засмотрелась на звезды. Здесь так хорошо – мама была права. Всегда так раздражающе права. Что еще она знает такого, чего я сама еще не поняла? Я пыталась вспомнить все способы, которыми она обижала и хаяла меня последние десять лет. Их было много. Слишком много, чтобы вспомнить все. Неудобная обувь. Забавная диета. Городская жизнь. Бездетность. Если бы она только понимала, как из-за этой стремительной ленты неодобрения так трудно услышать то, что мне действительно нужно было знать.
Я услышала звук автомобильных колес.
Я повернулась и увидела слепящие фары.
Я подумала, вернее понадеялась, что это был Дьюи. Тогда я рассудила, что лучше поразмышлять об этом позже и пойти посмотреть, кто приехал и собирается ли он убить меня.
Машина остановилась, фары погасли. Я моргнула, прогоняя пятна, оставшиеся перед глазами после яркого света. В фокусе моего зрения оказалась машина. Это был грузовик. Грузовик с табличкой на двери «ОРГАНИЧЕСКИЕ ЯЙЦА» и номером телефона ниже.
Я попыталась скрыть свою радостную улыбку, но потом решила, в духе моих ста восьмидесяти градусов, не делать этого.
– Привет! – прошептал Дьюи, выходя из грузовика. – Это я, Дьюи. Все спят?
Вероятно, мою фигуру высвечивает огонь, но я все равно сказала:
– Иди сюда. Это Миа.
Его ботинки тихо захрустели, когда он направился ко мне.
– Что ты здесь делаешь? – тихо спросила я.
– Кемпинг, – ответил он. – Сегодня я доделал новый курятник, и все курицы остались внутри на ночь. Койотам придется поискать новый ресторан.
Я взглянула на него. На нем снова были эти джинсы с низкой посадкой, фланелевая рубашка с закатанными рукавами и ленивая улыбка.
После всей той информации, которую он только что сообщил, я смогла только спросить:
– Где ты собираешься спать?
– Разве не между тобой и твоей мамой? – поинтересовался он, и теперь, когда он стоял достаточно близко к огню, я заметила, как его улыбка превратилась в ухмылку.
– Она храпит, – заметила я. А потом, так как он вроде бы будет здесь всю ночь и утаить это не получится: – Вообще-то, скорее всего, мы обе.
Он засмеялся.
– Посплю в своем гамаке. Подготовлю его к ночи примерно за тридцать секунд и никого не разбужу.
Я в недоумении посмотрела на него.
– Ты собираешься провести ночь в гамаке прямо здесь?
Он пожал плечами.
– Я слишком ленивый, чтобы ставить раскладушку, и слишком слаб духом, чтобы спать на земле. Кстати говоря, как у тебя получилось заставить мою дочь лечь спать здесь?
Я печально покачала головой.
– Да у меня и не получилось. Она спит в Приусе.
Он громко рассмеялся.
– Тсс! – зашипела я. Но мама даже не пошевелилась.
– Извини, – добавила я. – Просто не хочу будить маму.
– Очень мило с твоей стороны, – ответил он.
Он и не подозревал, что это был не совсем альтруистичный поступок. Какой бы мудрой ни была моя мать, в данный конкретный момент мне не нужна была ее критика.
– Эй, раз уж ты здесь, – начала я, – не мог бы ты помочь мне сделать этот огонь немного более… похожим на огонь?
Он перевел взгляд с меня на костер. Я протянула ему свою кочергу, но он просто положил ее на стол и вместо этого схватил два полена. Одно, поменьше, он использовал, чтобы откидывать горящие поленья с центральной части костра. Он помешал маленькие тлеющие угли под ними, сдул немного пепла, а затем положил бревна на место, перевернув вверх дном так, чтобы черная часть смотрела вверх, в аккуратном порядке. Бревно побольше легло поперек. Он положил правое полено обратно в кучу, а затем низко наклонился, встал лицом к огню и подул одним долгим, медленным выдохом на угли.
Огонь вспыхнул с новой силой. Пламя подпрыгнуло на высоту колена, и я услышала шипение и хлопки, а затем этот чудесный звук большого костра: потрескивание, шипение и щелчки. Искры стали загораться в двух футах над огнем, и дым начал подниматься вверх по-настоящему. Я почувствовала, как тепло поднимается по всему моему телу и снова села на свой спальный мешок, чтобы впитать в себя все это.
– Отлично сработано, – похвалила я. – Спасибо.
– Брось, – отмахнулся он. – Мне нравится играть с огнем.
– Это что, метафора? – спросила я.
– Нет. Мне буквально нравится играть с огнем. Мне нравится разводить костры, смотреть на огонь, разжигать его палочками.
– Мне начинать беспокоится о поджигателе?
– Ни в коем случае. В общем-то не больше, чем ты беспокоишься о ком-то с моими генами. Я почти уверен, что эта конкретная черта находится в Y-хромосоме.
Я приподняла бровь.
– Ты так думаешь? Многое из того, что связано с полом, просто пошло от культуры, – возразила я. Я понимала, что сейчас буквально цитирую свою маму. – В любом случае, мама может развести огонь получше многих.
– Я в этом не сомневаюсь. И Азалия будет такой же. Ей нравится узнавать, как делать что-нибудь, что угодно. Это отличная черта для дочери птицевода.
Я заметила это в ней. Она хотела определить дорогу по компасу туда и обратно по четко обозначенной тропе. Она внимательно выслушала мамину лекцию о съедобных грибах и о том, как приготовить чай из жгучей крапивы. Она переворачивала свой зефир над огнем так, как будто равномерное его подрумянивание было смыслом жизни.
– Мне так нравится это в ней, – призналась я ему.
– Я тоже был таким в детстве, – сказал он.
– И я. Множество хобби, научных документальных фильмов и море энциклопедий. Думаю, это прошло в подростковом возрасте. Мне стало интереснее узнавать саму себя.
– Взрослая жизнь – это выбор того, что впускать в себя, а что не впускать. Но Леа находится в нескольких милях от этой точки. Я говорю ей: «Если тебе интересно, делай это. Двигайся к цели. Посмотрим, на что ты способна».
– Говоришь, как моя мама. Она – король помощников для ботаников.
Дьюи скорчил гримасу.
– Не называй Леа ботаником. Она примет это близко к сердцу, и, на мой взгляд, в том, чтобы быть эрудитом, нет ничего занудного.
– Кто такой эрудит?
– Кто-то, кто хорош во многих областях знаний.
– А! Ну, я не буду. Но, для протокола, занудство для меня не оскорбление. Я бы хотела быть эрудитом. Быть человеком, который и без объяснений знает, что такое эрудит.
– Когда ты великолепная двадцатилетняя девушка, живущая свою «la belle vie» в Лос-Анджелесе, тебе может польстить, что тебя называют
