Очерки жизни и быта нижегородцев XVII-XVIII веков - Дмитрий Николаевич Смирнов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Петр сделал военные наборы регулярными, привлекая к поставке солдат все сельское население и низшие слои городского (точнее — всех, плативших подушную подать).
В первое десятилетие XVIII века нет еще определенных правил для набора людей: нет постоянного числа призываемых, нет указаний, как раскладывать на население военную повинность. В одних присылавшихся в Нижний царских указах велено «набирать столько-то человек», в других — с «такого-то количества душ», в третьих — «с такого-то количества дворов». В 1705 году требовалось «с осмнадцати дворов одного человека», в 1706 году — со ста дворов по одному человеку, в том же 1706 году еще раз — с пятидесяти дворов одного.
Но какое бы количество людей ни отнимали от дома, от сохи, от родителей и близких — по всем нижегородским селам и деревням стоял стон и плач великий. Неограниченный срок службы с ее тяжестью вселял ужас. Человек, уйдя солдатом из родных мест, пропадал на всю жизнь. В деревню возвращались только старики, калеки и увечные. В солдаты боялись идти еще и потому, что они подвергались в казарме бесчеловечному обращению и не каждый день бывали сыты.
Набор рекрутов в Нижнем происходил по раз установленному Петром порядку. Никакого поголовного осмотра и выбора годных для армии людей правительство не производило. Отбирать рекрутов предоставлялось крестьянскому «миру» и крестьянским начальникам в государственной деревне, помещику в своей вотчине, городским властям среди мещан и ремесленников. Отобранные рекруты доставлялись в «рекрутское присутствие» для осмотра и приема. Лиц, стоявших на рекрутской очереди, задолго до набора держали взаперти, а на медицинский осмотр в губернском городе их привозили с караульными.
Рекрутам при наборе выдавалось вперед двухмесячное жалованье — один рубль. Сейчас же по выдаче целкового в правую руку на левой накладывалось клеймо, или, как тогда говорили, «пятно». «Пятнали» людей особые, обученные этому делу мастера. В коже тыльной части ладони, у большого пальца, острым шилом накладывали четыре отверстия, образующие крест. Ранки натирали порохом, после чего зажившее место надолго сохраняло рисунок. Клеймение русских рекрутов производилось систематически восемь лет, а затем было отменено.
Но вместо клеймения придумали другое средство, чтобы опознать при побеге. Принятому при наборе (признанному годным) немедленно выбривали на голове, повыше лба, квадратную площадку. Людям, забракованным при наборе, тут же выбривалась такая же площадка на затылке около шеи. Цирюльник со своими инструментами присутствовал на осмотре призванных людей и быстро приступал к действиям после возгласа члена приемной комиссии: «лоб!» (годен) или «затылок!» (не годен).
В нижегородской губернско-административной практике отмена клеймения рекрута вызвала довольно значительные злоупотребления, сделавшиеся затем предметом некоторого правительственного внимания.
Боясь ответственности за рекрутские побеги, местные власти придумали ни много ни мало как заковывать отправляемых на службу рекрутов в кандалы или запирать в колодки. После прихода второй такой партии в Москву Сенат занялся расследованием, которое и запечатлено было в его «приговорах» за 1714 год: «А в нынешнем 1714 году отправлены из Нижегородской губернии с отводцем Михаилом Доможировым рекрутов 604 человека, которые приведены к Москве не по указу, а в колодках. Офицер Доможиров в Канцелярии Сенатского правления показал: тех рекрут он в Нижнем принял по приказу ландрихтера Тимофея Кутузова у подьячего Григория Малкова в колодках, и в чем принял, в том и вел».
Малков, привезенный арестованным в Сенат, оправдывался тем, что урядники в уездных местах получили рекрутов уже забитых в колодки и таких доставили в губернский город. Притянутый к ответу нижегородский вице-губернатор князь Путятин сообщил, что рекрутов набрали и заперли в колодки еще до разделения Нижегородской и Казанской губерний по приказу казанских властей, которые числились старше нижегородских. Казанские военные власти к тому времени сменились и выехали в другие места службы, а новые офицеры резонно заявили, что за прежних они не ответчики.
В конце 1714 года Сенат констатировал, что «по оному делу виновных не найдено», и постановил «предать дело руце божьей».
Другое рекрутское дело, показывающее печальную судьбу молодого нижегородского солдата Сергея Григорьева, рассматривалось в Сенате в 1715 году. В доношении стряпчего Мерлина написано, что он вел из Нижегородской губернии в С.-Петербург рекрутных солдат десятого набора (1714 г.) 1003 человека и одиннадцатого набора (1715 г.) 338 человек. «…Идучи дорогою и по приезде в С.-Петербург бежало в разных числах 10 набора 403 человека, 11 набора 124 человека, да два человека умре. За тем в остатке ныне налицо из бывших 1341 всего 815 человек».
Конечно, приняты были все меры отыскать беглецов. Но пойман был один-единственный рекрут нижегородский крестьянин Григорьев. На допросе он сказал: «Зовут меня Сергеем, из вотчины я Нижегородского уезда Троицы Сергиева монастыря, деревни Перовой… В прошлом 1714 году апреля в первых числах оный вотчины старец Прохор Спесивцев, который живет для надзирания той монастырской вотчины, отдал меня с 20 дворов в рекруты в Нижнем коменданту князю Якову Львову без мундира. И по приеме был я в Нижнем недель с 12, а из Нижнего послали меня с другими рекрутами всего человек с 1000 в С.-Петербург. Шли мы с отводчиком Мерлиным до С.-Петербурга недель с 5, а пришед в С.-Петербург, поставили нас по лазаретам у Малой Невы, и в тех лазаретах я, Сергей, волею божией заболел и лежал недель с шесть. А как от болезни освободился, жил в тех лазаретах еще недели с две, а в полк меня никуда не определяли и мундир не выдали. Из тех лазаретов от голода я, Сергей, бежал в ночи один и, переехав через Большую Неву в лодке, тою же ночью пошел лесом и хотел идти по-прежнему в Нижний Новгород, в дом свой… Пришед в Копорский уезд, кормился христовым именем по чухонским деревням недель с десять, а в Филиппов пост на 5-й неделе (середина декабря) пришел в вотчину светлейшего князя Меньшикова в Гостилицкую мызу к кабацкому целовальнику ради милостыни. Оный целовальник стал у меня спрашивать, откуда пришел и чей человек, и я сказался ему посошениным (т. е. человеком, набранным с сохи для государевой работы). Но целовальник сказал, что у посохов раскатов (крепостные сооружения) людей не бреют — знатно, ты-де беглый рекрут».
Сергей Григорьев
