Приди, полюби незнакомца - Кэтлин Вудивисс

— Ну, что еще?

— Миссис Лирин уехала совсем налегке, все вещи остались дома. Эти красивые платья, что вы ей купили, — все осталось дома. Она прямо как привидение исчезла, ничего не взяла.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Ленора или Лирин? Так кто же она? Женщина, перед которой стоял этот вопрос, обдумывала его с того самого момента, как оставила Бель Шен. В тяжком положении она оказалась. Как согласиться с тем, что ты Лирин, если отец утверждает обратное, да еще и доказательства представляет. А признать, что ты Ленора, значит поставить крест на Эштоне. Это была война чувств и фактов, и, как бы печально это ни было, приходилось признать, что весы явно склоняются в сторону Малкольма Синклера. Увы, голые факты не имеют обыкновения считаться с сердечными порывами. Эштон, как и многие другие, полагал, что жена его утонула. Тела он так и не нашел, и три года, что прошли с того несчастного дня, никто ее не видел, и никто о ней не слышал. Ясно, что, если бы Лирин любила его и была жива, она бы огонь и воду прошла, растопила бы арктический лед, лишь бы вернуться к мужу.

Теперь Малкольм Синклер. Еще до встречи с ним они с Эштоном услышали, что он ищет свою жену. Хозяин гостиницы, увидев ее, решил, что это она и есть. Судя по портретам, она больше походит на Ленору, чем на Лирин. Отец тоже уверяет, что Малкольм говорит правду. Какие же еще доказательства ей нужны?

По пути из Натчеза в Билокси у нее было достаточно времени поразмыслить обо всем этом. А между делом выяснилось, что напрасно она не взяла хоть одной смены белья. Если бы они отправились из Натчеза в Новый Орлеан, а оттуда в Билокси пароходом, дорога заняла бы куда меньше времени, но Роберт Сомертон приехал в город в отличном, доставшемся ему обманным путем экипаже, и хотел возвращаться тем же способом. По пути они дважды останавливались на ночлег, один раз просто посреди дороги, другой — в весьма сомнительной гостинице. И еще неизвестно, где было лучше.

Было душно, из-под колес поднималась пыль, но отец, казалось, ничего этого не замечал. Щеки и нос его к концу дня раскраснелись, но к жаре это имело мало отношения, скорее объяснялось тем, что он то и дело припадал к серебряной фляге. Добравшись до Пер-Ривер, он попытался было переправиться задаром, вызвав паромщика на спор, кто больше выпьет. Если бы пари состоялось, то оба, пожалуй, кончили бы под столом. Но дочь Роберта решительно запротестовала и так явно выразила свое неудовольствие, что ему пришлось примириться и раскошелиться.

Похоже, к полудню Сомертон всегда приходил в приподнятое состояние. Лирин поражалась его неиссякаемому репертуару: он читал длинные поэмы и короткие стихотворения в актерской манере, которая несколько смягчала его отрывистый английский выговор. Изрядно приняв, Роберт становился словоохотлив и начинал рассказывать истории, вряд ли имеющие отношение к жизни негоцианта; хихикнув, он взмахивал рукой, словно стирал только что начертанные письмена, и говорил:

— Все это было до того, как я познакомился с твоей матерью, дорогая.

Время от времени он впадал в дремоту и начинал похрапывать под стук колес уютного экипажа; тогда его дочери приходилось легким толчком будить его. Вот если бы и ей удалось так легко заснуть, мечтательно думала она. Но стоило закрыть глаза, как возникал Эштон. Его образ ежеминутно преследовал ее наяву, а когда все же удавалось задремать, возникал и во сне. Может, она так дорожила неделями, которые прожила с Эштоном, именно потому, что ничего из происходящего с ней ранее просто не помнила? Так или иначе, ее ужасно мучило то, что ни о чем другом, более легком, думать она не может.

На третий день она была как выжатый лимон и переносить эту непрерывную внутреннюю борьбу больше не могла. Она всячески убеждала себя согласиться с тем, что мужчина, сидящий рядом, — ее отец, старалась отбросить мысли о том, что он может ошибаться, повторяла себе вновь и вновь, что она — Ленора. В конце концов, кому лучше знать, как не отцу? И тем не менее, слушая его не вполне трезвую болтовню, она задавалась вопросом: вполне ли он в здравом уме, чтобы ему безоговорочно верить?

Усилием воли она заставила себя зваться Ленорой, но в глубине души ее точили сомнения. Эти сомнения отнимали последние силы, и к тому моменту, когда экипаж, свернув с главной дороги, подкатил к большому дому на берегу, она была вконец измотана и физически, и душевно.

Роберт Сомертон неуклюже соскочил на землю и подал дочери руку. Из дома уже спешила служанка. Ленора оперлась о протянутую руку, но взгляда девушки избегала и сразу двинулась по дорожке к широким ступеням, пристально вглядываясь в красивый фасад двухэтажного дома. Раздвижные двери и окна, симметрично расположенные на обоих этажах, были задернуты темно-зелеными шторами. Между колоннами тянулись широкие перила. На верхнюю веранду вела витая лестница. С Бель Шен не сравнить, но свое обаяние у этого дома было, и она странным образом испытала к нему почти родственное чувство, словно когда-то он уже одаривал ее миром и покоем.

Подведя Ленору к ступеням, улыбчивая служанка сделала книксен. Ленора решила, что та по меньшей мере лет на десять старше ее, но вела она себя бодро и энергично, словно знала секрет вечной молодости. В голубых глазах ее плясали смешинки.

— Меня зовут Мейган, мэм, — объявила она. — Мистер Синклер нанял меня присматривать за домом, если, конечно, вы не против.

— Мистер Синклер? — Ленора удивленно изогнула бровь. — А я и не знала, что мистер Синклер распоряжается этим домом.

Мейган смешалась.

— Но разве ваш муж, мэм, не имеет права заниматься домом, когда вас нет?

Ленора повернулась и взглянула на отца с подозрением. Ее ведь уверяли, что здесь будут жить только они вдвоем да слуги.

Откашлявшись, Роберт поспешил вмешаться в разговор.

— Ленора, Малкольм сказал, что сразу же съедет отсюда, так что не о чем волноваться.

— Надеюсь, что так. — Прозвучало это не очень почтительно, но Леноре вовсе не понравилось, что ее пытаются провести. — Я ведь уже говорила, что мне нужно время, чтобы освоиться. — Произнося эти слова, она подумала: сколько уж раз приходилось повторять их в последнее время. По дороге сюда отец всячески восхвалял Малкольма, словно приучая ее к мысли, что жить ей придется с ним. Пока что у нее не было никакого желания быть его женой, ибо сердце ее все еще принадлежало Эштону; да и долго еще, думала она со страхом, будет ему принадлежать.

— Добро пожаловать, мэм, — мягко сказала Мейган. — Дорога была длинная, и вы, наверное, до смерти устали.

Она открыла дверь, и Ленора вошла. Остановившись на пороге, она дала глазам привыкнуть к полумраку, царящему в холле. Увиденное привело ее в глубокое отчаяние — ясно стало, что здесь ей приходилось нередко бывать. Все здание пересекал длинный коридор. Лестница начиналась у одной стены, а затем, изгибом, устремлялась к противоположной и вела на второй этаж. Мебели было не слишком много и подобрана она со вкусом — спокойные мягкие цвета создавали ощущение пространства и обилия воздуха. В холле и прилегающих комнатах полы были устланы разноцветными коврами. Самая большая из них представляла собой просторную гостиную, где были расставлены стулья, столики и диваны. В холле обращал на себя внимание неброский персидский ковер, на котором стояли стол и стулья.