Постижение России; Опыт историософского анализа - Н Козин

Далее, к чему сводится прогностическая часть "теории стадий экономического роста" (У.Ростоу), "единого индустриального общества" (Р.Арон, Ж.Фурастье), "технотронного" (З.Бжезинский), "постиндустриального" (Д. Белл, Г.Кан), "открытого общества" (К.Поппер). В конечном счете, к признанию высочайшего уровня развития науки и техники в качестве технико-технологического базиса будущего общества. Это общество высоких технологий, в котором наука превращается в непосредственную производительную силу. Но все это знаковые черты марксистских представлений о производительных силах будущего общества. Совпадения наблюдаются и по другим параметрам понимания будущего общества: социализация собственности, массовое акционирование капитала, его рассеивание и демократизация, завершающаяся становлением так называемого "народного капитализма"; преодоление через становление феномена средних слоев крайностей классового деления общества - образование социально и экономически более однородного общества; революция управляющих в сочетании с глубинной демократизацией общества, приводящая к развитым формам общественного самоуправления взамен государственного - вот далеко не полный перечень основных проектных тенденций в развитии современного общества.

Но и они, если их брать со стороны их конечной исторической сути, мало чем отличаются от таковых в рамках коммунистического проекта преобразования общества: та же социализация собственности, то же преодоление классов и социальных различий, тот же примат общественного самоуправления над государственным, преодоление государства как социального института. И эти совпадения можно множить далее: будущее общество будет обладать особым потенциалом свободы - социальностью, при которой свободное развитие каждого станет необходимым условием свободного развития всех; в нем изменится статус семьи, она потеряет свою экономическую суть, усилив то, что делает ее семьей; иначе будут строиться отношения с природой - на принципах коэволюции; насилие перестанет быть повивальной бабкой истории, а потому исчезнут войны, как способ решения противоречий исторического развития?

Все эти и многие другие совпадения носят, конечно же, не случайный характер: у единого человечества не может быть разного формационного будущего. Формационные качества общества - это как раз те самые, которые являются едиными для всего человечества и, соответственно, формационные стадии развития - универсальные стадии исторического развития всего человечества. Во всяком случае, история человечества до сих пор не обнаружила, чтобы какой-то историко-географический регион Земли развивался по отличной, особой, только ему присущей формационной логике истории, чем все остальные. В этом смысле не может быть какого-то особого японского, арабского, китайского или американского капитализма, выпадающего из общей сущности капитализма как социально-экономической системы. Капитализм есть капитализм, и он не может быть чем-то иным по своей сущности. Другое дело те спецификации, которым он подвергается в тех или иных историко-географических регионах.

Но это та специфика, которая накладывается на любую формацию не формационной логикой истории, а цивилизационной и есть результат адаптации формации к основам локальности цивилизации - особенностям ее архетипов социальности, культуры, духовности, к специфике самого способа их проживания в истории и, следовательно, самой истории в геополитических пределах данной локальной цивилизации. Не формация, а локальная цивилизация, не формационная, а цивилизационная логика истории - вот что, в конечном счете, специфицирует историю, превращая ее в историю локальной цивилизации, в историю японского, арабского, китайского или американского капитализма. Формация и формационная логика истории - это логика универсалий и универсальных закономерностей, локальная цивилизация и цивилизационная логика истории - это логика спецификаций и локальных, специфических закономерностей.

В данном случае важно акцентировать и другое: все человечество стоит перед реальностью новых формационных изменений, с единой сущностью и с единой исторической направленностью, перед реальностью новой формации. Как она будет называться - коммунистической, посткапиталистической, постиндустриальной, постэкономической? - не суть важно. Коммунизм, как термин, основательно дискредитирован политической практикой. Но дело ведь не в названии, не в словах, а в сути вещей, в том, насколько марксистские представления о формационных качествах будущего общества совпадают со всеми остальными. А они, как показал анализ, совпадают и если не во всем, то в главном - сущности.

Это дает основание более трезво и взвешенно подходить к оценке реальности коммунистической перспективы и самого коммунистического проекта переустройства общества. Не следует быть ангажированным советским опытом строительства коммунизма больше, чем он того заслуживает, тем более что он и не был опытом строительства самого коммунизма, обретением в истории его формационных качеств. Его с большим трудом можно связать даже с опытом строительства социализма, ибо, если критерием социалистичности считать степень преодоления в обществе отчуждения человека от собственности и власти, то есть определять мерой реальных собственников и реальной демократии, то советская действительность была очень далеко стоящей от реального, а не вербального социализма, который больше прокламировался, чем утверждался в самой исторической реальности.

Не стоит извращенной исторической реальностью извращать представления о ней, в частности, о ее перспективах. А они у человечества не просто есть, их наличие есть непременное условие собственно человеческого бытия. Человек вообще есть то, что есть его будущее, ибо уже в своих представлениях о нем человек объективирует то, что он есть. Кроме того, трудно оставаться человеком, не имея будущего. Тот, кто пытается жить без будущего, обречен уже сегодня, хотя бы потому, что лишается оснований подлинно человеческого бытия - смысла, то, ради чего, собственно, и стоит жить, начинать ее в каждый новый момент бытия. Нельзя жить в истории, сохраниться в ней и сохранить саму историю, не имея и не сохраняя исторических перспектив развития.

В своей формационной части они очень близки к коммунистическим, не к способам достижения этих перспектив, они неизбежно будут многоразличными и это дело конкретной истории, а к их исторической сущности. И если мы ее признаем в качестве сущности будущей исторической реальности, то с формационной точки зрения Октябрьская революция, коль скоро она признается неотъемлемой частью коммунистического исторического проекта, не выглядит феноменом с сомнительным историческим смыслом. Он есть, другое дело как он был реализован. С позиций исторического опыта, приобретенного за XX столетие, нет оснований говорить о его исторической оптимальности. И вот почему.

Россия воистину уникальная страна, ибо революционная часть ее населения, непомерно возбужденная идеей всеобщего и близкого счастья на Земле, социального освобождения не больше и не меньше как всего человечества, впервые в истории человечества вознамерилась стереть различия между учением и практикой жизни, теорией и историей - реализовать в исторической реальности "единственно верное учение", которое при этом было поднято в ранг новой всеобщей религии со всеми присущими всякой религии свойствами абсолютной непогрешимости. Но, во-первых, вопрос о наиболее эффективных способах бытия и развития в истории - это вопрос не столько теории, сколько самой практики исторического творчества. Он не может быть решен только посредством простой дедукции его принципов, методов и средств из какой-либо теории - экономической, социальной, политической, философской, а строго исторически, то есть исходя из тех исторических реальностей и тенденций исторического развития, которые сложились за предшествующий период истории, из их наиболее эффективных форм.

Во-вторых, марксизм и, тем более, в догматизированной форме - это всего лишь навсего теория, система взаимосвязанных философских, экономических и социально-политических взглядов, идей, представлений. Это один из способов понимания мира, его неисчерпаемости, всего лишь один из возможных, но никак не единственный и, тем более, не такой, которым можно исчерпать неисчерпаемое. Теория, даже самая хорошая не может отразить всего, она всегда есть огрубление и упрощение реальной жизни. Между теорией и практикой жизни всегда остается зазор, момент неадекватности, который невозможно преодолеть никакой теорией, а только самой практикой жизни.

Попытка не видеть всего этого, с маниакальным упорством внедрять в практику жизни принципы "единственно верного учения" не чем иным, как насилием над действительностью, закончиться не может, что мы и имеем в нашей истории. Россия - исторически изнасилованная теорией страна, изнасилованная, как говорится, из самых лучших побуждений. Но мы знаем, какими побуждениями выстилается дорога в ад. Россия получила свой ад в истории за излишнюю доверчивость и преданность идее. Правда, никто особо и не спрашивал ее согласия. "Особо мыслящая часть" российского общества, всегда уверенная в своей непогрешимости, просто навязала всему обществу ограниченность своих представлений на всемирную историю, Россию и место России в истории, навязала бескомпромиссной гражданской войной, открытым и массовым террором на протяжении десятков лет советской истории.