Итальянцы - Джон Хупер

Его дело – яркий пример основополагающей особенности бесконечно противоречивой правовой системы Италии: при всей своей великодушной мягкости она может быть и крайне жестокой. И основе этой жестокости в значительной степени лежит ее медлительность. Судьи в Италии не только вершат правосудие; они также управляют судебной машиной – занимаются тем, для чего у них нет надлежащего образования. Ни одна партия левых или правых ни разу не решилась поднять эту проблему, но это главная причина крайней неэффективности работы судов.

Для начала: слушания проводятся не последовательно день за днем, а с произвольными интервалами в течение месяцев или даже лет. На первом слушании (скажем, в ноябре) судья обсудит с адвокатами обвинения, защиты и других сторон процесса даты, в которые они могут присутствовать. Так как все адвокаты одновременно занимаются и другими делами, то скорее всего первая удобная дата будет не раньше чем в декабре, и до закрытия судов на Рождество удастся провести не больше пары слушаний. Затем наступит новый год, процесс возобновится, обычно с регулярностью в одно слушание в неделю или даже реже. При таких темпах всем вовлеченным сторонам – и в особенности судебным заседателям – трудно удерживать внимание на всех деталях материалов дела. К тому же отправленные в тюрьму в ожидании суда ответчики, которые впоследствии оказываются невиновными в преступлении, в котором их обвиняли, находятся в заключении намного дольше необходимого.

В гражданском судопроизводстве все обстоит еще хуже. И это – важная причина, почему зарубежные инвесторы так неохотно размещают капиталы в Италии: если их обманут или просто не заплатят им за товары или услуги, то они смогут получить свои деньги обратно лет через 10, а то и позже. Гротескный пример такого рода стал известен в 2010 году, когда в одной деревне около Рима умерла 94-летняя женщина, которая 40 лет ждала урегулирования спора о завещании своей матери. Изведенная медлительностью судов, она начала судебное дело против государства и выиграла его: ей присудили 8000 евро в качестве компенсации. Но несмотря на многочисленные попытки с ее стороны, она так и не преуспела в том, чтобы получить эти деньги. Лишь малая часть средств, которую она все-таки получила, была выручена от продажи фотокопировальных устройств, конфискованных коллекторами в государственных учреждениях.

В 2012 году в очереди скопилось 3,4 млн уголовных дел и 5,5 млн гражданских.

Одна из глубинных проблем итальянской правовой системы в том, что в уголовном судопроизводстве она представляет собой неудобоваримое сочетание двух несочетающихся подходов. Большую часть своей истории она была, по определению юристов, розыскной. Исключительно важным этапом в судопроизводстве было расследование, известное как istruzione: судья-следователь, называемый giudice istruttore, пытался с помощью полиции установить, кто несет ответственность за преступление. До 1970-х, когда в судопроизводство были внесены изменения, ответчик и его адвокаты не имели права подвергать сомнению или противоречить информации, собранной судьей, не говоря уже о представлении собственных доказательств. Таким образом, открытые слушания в суде – dibattimento – были по сути пустой формальностью, и роль адвокатов защиты – avvocati – фактически ограничивалась подачей прошений о смягчении наказания. Судья, рассматривавший дело, мог основывать свое решение на материалах, записанных во время расследования, даже если они не подтверждались свидетелями, вызванными, чтобы давать показания на открытом заседании. Он – или, чрезвычайно редко в то время, она – редко приходили к решению, которое отличалось бы от выводов giudice istruttore.

Реформа 1989 года подразумевала внесение революционного изменения: преобразования итальянской розыскной системы, основанной на Кодексе Наполеона, в состязательную, такую же, как в США и Великобритании. Но, как часто происходит в Италии, итогом стал компромисс – стремление всегда искать золотую середину, даже если для этого приходится ограничиваться полумерами. В течение нескольких лет Конституционный суд отщипывал кусочки от вновь созданной системы и, среди прочего, восстановил право судьи, ведущего дело, основывать приговор на доказательстве, которое не было получено в суде. Не имея возможности оспорить решения Конституционного суда, парламент решил изменить конституцию, на которой они основывались. В 2001 году изменения были включены в отредактированный уголовно-процессуальный кодекс. Но система по-прежнему остается громоздким гибридом.

Для понимания противоречий вокруг судебной системы – и, по сути, всей политической истории Италии с начала 1990-х – нужно учитывать роль обвинителя, называемого pubblico ministero (PM) или procuratore. По мнению многих итальянцев, полномочия, которые они унаследовали от giudici istruttori, по-прежнему дают им хорошие шансы в противостоянии со стороной защиты. Более того, многие считают, что отдельные обвинители злоупотребляют полномочиями, имеющимися в их распоряжении, чтобы приобрести известность, особенно если они надеются однажды оставить юриспруденцию и начать политическую карьеру. Как и во множестве других вопросов, в отношении к этой проблеме итальянцы делятся на два лагеря. Критики PM называют себя garantisti и именуют тех, кто в этом споре находится по другую сторону баррикады, giustizialisti.

После того как в 1994 году премьер-министром стал Сильвио Берлускони, спор, который ранее не затрагивал партийных интересов, приобрел яркую политическую окраску. Медиамагнат всегда утверждал, что пришел в политику, чтобы спасти свою страну от коммунизма или, скорее, от наследников старой Итальянской коммунистической партии[106]. Его критики полагали, что он пришел в парламент, чтобы спастись от возможного банкротства и тюрьмы. Tangentopoli тем временем продолжал развиваться. Многие другие крупные фигуры делового мира находились в тюрьме, и политический спонсор Берлускони, Беттино Кракси, уже бежал из страны, чтобы избежать тюремного заключения. У нового лидера итальянских правых были все основания опасаться, что он и сам вскоре может быть предан суду: миланские прокуроры уже проверяли информацию о том, что он подкупил сотрудников налоговой полиции, которые проводили проверку в его компаниях, и что он использовал офшорные компании и фиктивный счет для незаконного финансирования Итальянской социалистической партии[107] Кракси.

Берлускони утверждал, что это лишь доказывает его заявление, будто он стал жертвой «охоты на ведьм», организованной обвинителями левого крыла, и оправдывает его борьбу за реформирование судебной системы с целью ограничить полномочия PM. Совершенно неожиданно дело garantisti стало делом его партии и, само собой, других правых. С тех пор многие деятели левого крыла резко прекратили критику итальянской судебной системы, хотя, возможно, в других обстоятельствах они могли бы дать ей беспристрастную оценку.

Возьмите, например, заявления о неправомочном прослушивании телефонных разговоров. С начала 1990-х этот вопрос очень занимал garantista, но с тех пор еще большее внимание ему стали уделять сторонники Берлускони, поскольку именно перехваченные разговоры использовались, чтобы обвинить – или просто поставить в сложное положение – их лидера. Прокуроры и их сторонники возражают, что в стране мафии прослушка – важное оружие в арсенале следователей. Но этот аргумент с трудом выдерживает критику после того, как Институт Макса Планка установил, что число ордеров на прослушивание, выданных в Италии, пропорционально количеству населения больше чем в 100 раз превышает их количество в Соединенных Штатах, в которых тоже есть организованная преступность. Еще одну брешь в аргументах giustizialisti пробили официальные данные по распределению между городами Италии расходов на организацию прослушивания. Эти данные показали лишь незначительную корреляцию между объемом перехвата и присутствием мафии. На верху списка вполне предсказуемо оказался Палермо. Но следом идут Милан и Варезе, расположенный немного севернее деловой столицы Италии. Тренто, один из наиболее спокойных городов в стране, оказался 11-м – на четыре позиции выше Катандзаро, столицы Калабрии, вотчины Ндрангеты. Возникает подозрение, что прокуроры и полицейские дружно приобрели нездоровую зависимость от прослушивания как замены более трудоемких, но не так посягающих на частную жизнь методов расследования.

Больше всего garantisti выводит из себя то, что распечатки перехваченных разговоров без труда находят путь в СМИ, что вдвойне нарушает право на неприкосновенность частной жизни тех, чьи беседы были записаны. Иногда это люди, которые не совершили никаких нарушений, а просто поговорили по телефону с подозреваемым. Бывает, что публикация производится на вполне законных основаниях: если, например, распечатка перехвата была прикреплена к прокурорскому запросу на розыск, арест или иной ордер или к отчету, который прокуроры обязаны подавать после дознания в поддержку вынесенного ими обвинительного заключения. Но довольно часто данные перехватов уходят на сторону, когда расследование еще идет, и иногда публикуются отрывки щекотливых или постыдных разговоров, не имеющие никакого отношения к существу дела. Утечки могут происходить через адвокатов защиты, работников судов, полицейских чиновников и т. д. Но, хотя доказать это невозможно, широко распространено мнение, что самые пикантные фрагменты попадают в руки репортеров благодаря PM.