Стихи - Юрий Джанумов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Милая, нежная, я уже знаю…»
Милая, нежная, я уже знаюЧас расставанья и сердце твое…Вечер. Дымок над трубкой таетИ все о том же скрипка поет.
Столики, лица, цветы, стаканы —Так примелькалась земная юдоль!Мы, как актеры, под гул ресторанныйМучась ведем непосильную роль.
В городе шумном, другом, далекомМожет вот так же рыдает фокстрот,Может вот так же с прохладным сокомКто-то соломинкой боль свою пьет.
Брось, — не грусти. Разве новы разлуки?Что по несбывшимся снам тосковать?!Скоро найдутся другие руки,Чтоб эту горькую грусть заласкать.
Скоро забудутся тщетные встречи,Сердце привыкнет, станет грубей.Может однажды, в какой-то вечер,Без сожаленья припомнюсь тебе.
Дай же мне руку в неповторимый,В этот жестокий и чудный час…Я назову тебя — хочешь? — любимойИ поцелую в прощальный раз.
«Дождь моросит в ночную черноту…»
Дождь моросит в ночную черноту,Ворчит вода, стекая в недра стоков…Ах, иногда — грустить невмоготу,Как иногда тоскуется жестоко!
Не знает, нет, простуженная ночь,Куда себя от луж, от стужи спрятать…Чем можно сердцу бедному помочь,Когда оно такой тоской объято?!
Блуждать, шагать сквозь злые сквозняки,Стоять зачем-то на мосту канала…Когда б ты здесь была, — твоей рукиКоснуться лишь, и — сразу б полегчало.
«Сидеть в кафе и слушать под фокстрот…»
Сидеть в кафе и слушать под фокстротБеспечный вздор соседки благосклонной,Следить за тем, как танец пары гнет,Как вертит их вне смысла и закона.
Соломинкой, по капле, от тоскиТянуть тягучее недоуменьеИ ждать напрасно, чтоб твоей рукиХоть чье-нибудь коснулось сожаленье.
И дальше слушать, как растет прибойВ душе от слов, от лиц, от звуков этих…И вдруг понять, что для судьбы такойНе стоило бродить в тысячелетьях.
Растерянно тогда исторгнуть: О!И чувствуя, что больше нет уж мочи,Забыв соседку, вежливость, пальто, —Свой гнев повелевающий упрочить.
Вон выбежать — в ночной, пустынный двор,Где вся тщета взглумилась этажами,И жизнь свою — ничтожный этот вздор —С ожесточеньем размозжить о камень.
«Унылый ноябрьский ландшафт…»
Унылый ноябрьский ландшафт. НичегоОт чар сентября не осталось.С дождями, стеклярусною бичевой,Нисходит на землю усталость.
Усталость и старость… Состарился год,Пройдя испытанье земное,И вот он, изношенный, брошенный, ждетПоследнего сна и покоя.
Лысеют леса. Запустели поля.Дороги изрыли морщины.И дряблая, дряхлая дремлет земляПод рыжей и рыхлой периной.
Ни птицы, ни зверя. Закрыт и забытКиоск возле мертвых купален.И только рябина еще веселитСедые, холодные дали.
Ты помнишь? Совсем ведь недавно — на днях —Здесь май зеленел; золотилсяИюль на душистых, пушистых полях;Багрянцем сентябрь шелушился…
Ты помнишь? Совсем ведь недавно — вчера —Насколько моложе мы были!Ведь нас не страшил этот сумрак с утра.Иль крест — на случайной могиле.
«Праздник был. Фонарики пестрели…»
Праздник был. Фонарики пестрелиВ глубине аллей, в беседках над водой.Под веселый грохот каруселиНа лебяжьих крыльях плыли мы с тобой.
С каждым кругом от земли все вышеУстремлялись мы, скользя в прохладный мрак.Уменьшались, расплывались крышиБалаганов, будок, головы зевак.
Фейерверк взвился, зеленою дугоюОзаряя нас и наших лебедей,И казалось нам: все кончено с землею,Мы уж никогда не возвратимся к ней.
Нам казалось: понята и намиРадость птиц, начавших долгий перелет,Что и мы найдем за облакамиОстрова, где нас успокоенье ждет.
Забытье. Блаженная дремота.Нет ни памяти, ни времени…И вдруг — В недрах карусельного фокстротаПрогремел скрежещущий железный звук.
Рядом дико грянул грохот трубный,Чад земли коснулся белых, нежных крыл,И палач с улыбкой дружелюбнойПодошел и лебедей остановил.
«Поздно ночью направляются трамваи…»
Поздно ночью направляются трамваиДруг за другом в свой последний рейс.Как светящиеся рыбы уплываяПо железному теченью рельс.
Покидают город и во мглу предместийВходят стаей, жмутся все тесней;Там, в прохладном парке, скученные вместе,Цепенеют в бездыханном сне.
На стеклянном желтом диске циферблатаНочь колдует, стрелками кружа.Картами и пивом в будке полосатойКоротают время сторожа.
И чудесное проходит мимо… С грустьюЗамедляет шаг, минуя крайний дом,И над пустошью безлюдных захолустийГневным разражается дождем.
КЛОУН
Синий нос и губы до ушей —Это тоже маска Мельпомены…Позабудь на время о душе,Кувыркаясь на песке арены.
Надо дать смеяться над собойТем, кто заплатил за это право.Каламбур с пощечиной лихойСоздают хохочущую славу.
Скоморох, паяц, фигляр и шут —Сколько прозвищ и какая участь:Быть всегда посмешищем минут,Смехом проданным давясь и мучась!
Но когда коснется ночь пескаИ служители закроют входы,К зеркалу бездомная тоскаПодведет нелепого урода.
Что ж смеяться? В ворохе афишСмята жизнь, забытая галеркой…И хлопочет цирковая мышьНад судьбою зачерствевшей корки.
«Болезнь — привал. За долгий путь…»
Болезнь — привал. За долгий путьСоблазн устать кому неведом?Свалиться с ног, чтоб отдохнуть,Зарывшись в жар, забывшись бредом.
Болезнь — привал. Дорога ждет,А ты прилег в траве, под скатом.Дорожный, грузный тюк заботНа время снят и брошен рядом.
И ты мечтаешь, глядя в синь,Где облака как гроздь жемчужин;В ленивом счастье ты один,Тебе никто, никто не нужен.
Дорога ждет, но ты лежиС блаженным ядом в жарком теле.Под вечер рядом, в желтой ржи,Сверчок вдруг зачинает трели.
Как хорошо! Певучий звонКак дальний благовест — не звонче;Все дальше, глуше, тише онИ вот — умолк. Твой отдых кончен.
Но иногда — поет сверчок,А он все длится, лучший вечер!Твой, ставший легким, узелокДругой берет себе на плечи.
Тогда тебе не нужно словИ даже радости — не нужно…Перешагнув воздушный ров,В тех облаках бредешь жемчужных.
ВЕСЕННЕЕ
Многоголосый, звонкий, синийВесенний день… И в синеве —Легки все встречи на помине,Все лица кажутся новей.
Ах, хорошо бродить часами,Пить сладкий воздух как вино,Делиться счастьем с воробьямиИ знать, что все кругом пьяно.
О, первый ветер с первой пылью,О, грохот, пущенный волчком!Шалеет сердце от обильяУлыбок, взглядов и толчков.
Кому ж такое не знакомо,Беда такая не стряслась, —Когда вот в этот гул и гомонНесутся чувства не спросясь?
И чья с бунтарскою оравойЖеланий справится душа?О, в эти дни бесценно правоЛюбить, смеяться и дышать!
ВЕСНА