Россия и мусульманский мир № 10 / 2010 - Валентина Сченснович

Сегодня Россия занимает 0,3 % в общем объеме мирового рынка высоких технологий, а на США приходится почти 40,0 %. Россия находится на 30-м месте в мире по доле затрат на НИОКР в ВВП и в семь-восемь раз отстает по их объему в расчете на одного занятого от Китая, Германии и Южной Кореи.

Вопреки официальному пиару такой мартиролог фундаментальных потерь дает основание включить Россию в число так называемых развивающихся государств. По сути, такую оценку дал В. Путин, охарактеризовав цель современной России как «баланс между стабильностью и элементами развития». Даже министр Э. Набиуллина констатирует, что «Россия уверенно идет по инерционному пути развития. Пути, который, как достаточно четко показывают наши прогнозы и прогнозы независимых аналитиков, ведет страну в тупик. Работавшая последние восемь лет модель роста себя практически исчерпала». Не утешают и декларации о социальной направленности развития российского государства. Даже по официальным данным, разрыв в доходах между 10 % самых богатых жителей страны и 10 % самых бедных, составлявший в 1992 г. 8:1, сейчас достиг 17:1.

Некогда Ф. Ницше с горечью заметил: «Мы растем, но не развиваемся». Нынешнее состояние российского общества и государства характеризуется риторическим вопросом: стабильность без развития? Это разрыв между декларацией «Россия, вперед!» и ее стагнацией в лучшем случае – не говоря уж о населении России. Могут ли ее союзники усмотреть в таком состоянии модель действительной модернизации?

Во взаимосвязанном мире Россия остро нуждается в надежных союзниках на так называемом постсоветском пространстве. Но создается впечатление, что «официальная доктрина НБ не содержит не только ответ, но даже постановку ряда ключевых вопросов, без реакции на которые невозможно определить место нашей страны в мире. Кто они, эти «союзники» у наших границ? Насколько перспективны… СНГ, ОДКБ, ЕврАзЭС?»

Однотипность базовых признаков постсоветских государств определяется следующими факторами: общностью исторических корней (не исключая, подобно Европе, нередких «домашних ссор»); однородностью производительных сил средней фазы индустриального общества; взаимно-узнаваемыми структурами государственности, хотя и с различной степенью их «просвещенности»; общим и толерантным культурным полем, в котором классическая русская культура продолжает играть (и уже без навязанного ей имперского прессинга, а также вопреки многоликим этнократам) транснациональную и консолидирующую роль; представительством титульных этносов одних государств в других; родственными связями и смешанными браками десятков миллионов людей; растущей национально-государственной самоидентификацией и вместе с тем осознанием необходимости консолидации сил с целью солидарного исхода из глобального провин-циализма; созданием гарантий против гегемонизма вестернизации. Этими фундаментальными факторами должен быть обусловлен содержательный ответ на вопрос о смысле региональной самоидентификации: во имя каких высших интересов и ценностей содружество существует и развивается?

В таком ключе смыслообразующим ядром стратегического проектирования и дальнейшей эволюции Содружества Независимых Государств могла бы стать интеграция как способ становления и свободного развития исторически сложившегося суперрегионального альянса новых независимых государств с целью формирования и динамичного воспроизводства высокого качества жизни и достижения глобальной конкурентоспособности на основе синтеза общецивилизационных достижений и уникальных культурных ценностей наших народов. Такая сверхзадача – отчасти «зов предков», общей исторической судьбы, но главное – это зов Современности.

Такова идеал-типическая картина перспективной эволюции постсоветского пространства. Но его реалии пока более contra, чем pro, этой траектории. Когда размышляешь над вялотекущими метаморфозами СНГ, поневоле вспоминается известный в психологии феномен «расщепленного сознания» – состояния пациента одновременно в разных мирах: реальном и идеальном. Парадокс «расщепленного» сознания в том, что его носитель не знает, какой из этих миров адекватен его интересам и ценностям, и действует по принципу ситуационной пользы «годится – молиться, не годится – горшки покрывать».

Такой феномен вписывается в более широкую картину противоречивой реальности, в которой действующие факторы уравновешиваются относительно друг друга. Это «противодействующие влияния», ослабляющие и даже способные парализовать действие общего закона. В конечном счете общественные законы «не имеют иной реальности, кроме как в приближении, в тенденции, но не в непосредственной действительности. Это происходит отчасти потому, что их действие перекрещивается с одновременным действием других законов». Во многом стагнация России на постсоветском пространстве также спровоцировала разнонаправленностъ и неопределенность интересов его участников. Эти тенденции нашли свое выражение в разноцелевой фрагментации содружества, ограничении его субъектов пределами сотрудничества или «партнерства». Лишь на конференции «Пять лет спустя после распада СССР и будущее содружества» (Минск, 1997) впервые был отмечен парадокс: всякая интеграция – сотрудничество, но далеко не всякое сотрудничество – интеграция.

Интеграция (от лат. integer – полный, целый, ненарушенный) – ведущий принцип действительно союзных отношений. Это способ достижения общности как целостности или внутренней, органичной взаимосвязи своих составных. Такая целостная взаимосвязь создает так называемый синергетический эффект (греч. synergeia – сотрудничество, содружество), который не только намного больше своих слагаемых, но и качественно иной в сравнении с их суммой. Однако реалии самой емкой из евразийских структур – СНГ пока далеки от такого императива. Характерно, что в идеале наиболее «продвинутая» структура – Союзное государство Россия-Беларусь – вообще не называется среди структур СНГ. Такая «фигура умолчания» подтверждает, что «для танго нужны двое». А. Лукашенко заявил о союзе так: это «долгострой, незавершенный проект, но не провал и не утопия»; а 9 мая 2009 г. в речи, посвященной Великой Победе, президент Беларуси впервые говорил об «особых отношениях» Республики Беларусь и России во множественном числе как о «союзных государствах» и предупредил, что «к совершенно обратному эффекту может привести синдром тяжеловесной “державности” в отношениях с близкими». В свою очередь Д.А. Медведев во время выступления в Принстонском университете (2009) на вопрос об отношении России к Беларуси как к «старшей сестре» сдержанно ответил, что она – «просто сестра». Если она просто подобна другим «сестрам» по СНГ, но одновременно поддерживаются иллюзии (и расходы!) Союзного государства – это типичный синдром расщепленного сознания. Фактически (пока опуская военную составляющую) перед нами парадокс союза без союзников. Дилемма такова: или Беларусь – все же не «просто сестра», и тогда проект Союзного государства должен обретать модельную зрелость в наднациональном парламенте, единой валюте и др. вплоть до создания конфедерации двух государств, или союз – жертва «тяжеловесной» великодержавности и должен быть денонсирован.

Дилемма именно такова, и Россия, видимо, решила пойти «другим путем» – в обход вялотекущего Союзного государства продвинуться в направлении ЕврАзЭС, в перспективе – ЕЭП (Единого экономического пространства) и с этой целью реанимировать Таможенный союз России, Беларуси и Казахстана. Фактически это уже третья попытка «союза трех», и в принципе видится не только целостная картина его строительства, но и будто бы начат его нулевой цикл. Как отметил В.В. Путин, недавно созданная «Комиссия Таможенного союза – это абсолютно новое качество начала работ по интеграции, это первый наднациональный орган, который создан на постсоветском пространстве».

Оказывается, уже после подписания Таможенного союза Беларусь и Казахстан не поддержали инициативу России по пересмотру формулировок понятий единого таможенного пространства, которые дали бы Кремлю право вводить экспортные пошлины на поставки российской нефти в Беларусь. Министр финансов Казахстана через десять дней после вступления союза в правовую силу заявил, что в проекте «единственное – там, где стоят проценты, там прочерки… Но принцип здесь один – каждая страна не должна ничего потерять и ничего не должна приобрести». Вообще надежным является союзник, который ради общей цели готов что-то потерять, но совершенно непонятен союз, в котором каждая из сторон «ничего не должна приобрести».

Запряженная заново «птица-тройка», похоже, летит, еще не зная куда. У ее «ездоков» нет не только согласованной «дорожной карты», но и карты вообще. Eсли TC-2010, подобно двум предшествующим, не принесет ощутимых приобретений для каждой из стран «тройки», это будет уже третье (и последнее) мертворожденное дитя. Россия на фоне ее перманентных нефтегазовых «войн» по всему периметру СНГ обречена стать не повивальной бабкой последнего Таможенного союза, а главным автором свидетельства о кончине идеи интеграции. Аналогичная ситуация в такой евразийской структуре, как ОДКБ. «Сейчас термин “равновесие” отражает скорее количественные параметры стратегических ядерных взаимодействий государств, а понятие “стабильность” характеризует ее качественное содержание». Ныне это новое содержание зависит не столько от того, что «танки наши быстры», сколько от состояния системы информационного обеспечения управления милитарным потенциалом. Если в 2008 г. военный бюджет России составлял менее 10 % американского, каков «асимметричный ответ»: насколько надежен потенциал безопасности России и ее союзников?