Ночи и рассветы - Мицос Александропулос

Крестьянки, ругая связного, разбегались по домам. На улице появился рассерженный Керавнос.

— Поскорее уведите их в дом! Если генерал увидит…

Как ни старался Керавнос скрыть это происшествие, генерал дознался. Он отчитал Керавноса за то, что пленных конвоировал только один партизан, и приказал немедленно вызвать виновника. Перед изумленным генералом предстал подросток лет пятнадцати.

— Как тебя зовут? — смягчаясь, спросил генерал.

— Гермес…

— Ты что же это, Гермес, натворил? Издеваться над пленными нехорошо, нечестно. Разве это подходящая мера наказания?

— А я и не думал их наказывать, — оправдывался Гермес. — Я раздел их, чтоб не сбежали! Их трое, а я один! Вот я и велел им раздеться. Без порток не убегут!

V

За околицей их догнал Уоррен с «томпсоном» и солидным запасом патронов. Он сиял, как юнец, вырвавшийся из-под назойливой опеки.

Солнце спряталось за скалами. Сумерки слетали тихо и незаметно. Распростершуюся внизу долину постепенно заполняла ночь. Оттуда поднимались прохлада и туман. Вот уже заволокло реку, и только местами ещё поблескивают стеклянные глаза воды.

— Как мне наскучили эти унылые скалы! — вдруг признался Уоррен.

Он взглянул на Космаса и улыбнулся.

— Греки очень обидчивый народ. Стоит сказать что-нибудь дурное о вашей стране, как вы уже оскорблены в лучших чувствах. У всех народов есть своя гордость. Но у средиземноморцев это уже болезнь. Может быть, поэтому вы особенно симпатичны. Так вот, я не хочу тебя обидеть…

— Я не из обидчивых. Так что не ломай голову над выражениями, говори напрямик. Не такая уж беда, если наши горы пришлись тебе не по вкусу…

— Не могу сказать, что не по вкусу. Если бы я приехал в Грецию в мирное время, то не отказался бы провести несколько дней в горах. Несколько дней, а не лет. А я здесь уже два года.

Космас посмотрел на Уоррена. Неужели этот щеголеватый, подтянутый англичанин уже два года скитается по горам?

— У вас есть очень красивые места, — продолжал Уоррен, — скажем, на островах Эгейского моря, я побывал и там. Но какая повсюду бедность! И в больших городах то же. Я не так-то уж много путешествовал, но теперь, во время войны, был в Египте, Сирии, Турции, И там, как и у вас, страшная отсталость.

— Ты приехал к нам в трудное время. Мало стран так пострадало от войны и оккупации, как Греция.

— Это правда. Но ведь нищета здесь не временное бедствие, а давнее, постоянное зло. Возьмем деревни, те, что не пострадали от войны. Полуразвалившиеся хибары, огромные семьи… Едят травы! Ну, посуди сам — далеко ли они ушли от наших предков? Не станешь же ты говорить, что все это из-за войны?

— Ты забываешь, Уоррен, что грекам никогда не давали распорядиться своей судьбой по-своему…

— Знаю. Англия сыграла в вашей судьбе не лучшую роль… Но можно ли по сей день мириться с такой жизнью? Тот, кто склоняется перед несправедливостью и не пытается постоять за себя, лучшего и не заслуживает! Я могу его пожалеть, но я же буду его презирать!

Такой проповеди Космас не ожидал. Никогда бы он не подумал, что сдержанный и уравновешенный англичанин способен на такие резкие суждения… Закончить разговор им помешали.

Спуск был крутой и опасный, тьма сгущалась, и Керавнос то и дело окликал их — боялся, что они оторвутся от группы. Потом, когда опасность миновала, речь зашла о другом. Уоррен говорил, что война скоро кончится и он вернется к своей юриспруденции.

Из его слов Космас заключил, что в английской миссии он занимает довольно независимое положение. Ничего более определенного Уоррен не сказал. Внутренние дела миссии хранились в тайне, и он был явно не расположен затрагивать эту тему. Однако ни для кого в дивизии не составляло секрета, что английская миссия, по существу, находится в ведении контрразведки. Космас слышал, что существует некая «служба 133», тесно сотрудничающая с Интеллидженс сервис. Говорили, что большинство англичан, прикомандированных к партизанским частям, — агенты этой службы. Говорили, что есть еще одна служба — ISLD, штаб которой расквартирован в Палестине. Эта служба имела своих агентов в Греции, они контролировали работу английских миссий. У Космаса не было никакого желания копаться в этих загадочных вопросах, да и Уоррен при одном упоминании о них стал замкнутым и немногословным.

Наступила ночь. Они с трудом различали спину впереди идущего. Под ногами хрустел снег. Космас поднял глаза и только сейчас заметил, что небо усеяно мелкими частыми звездочками. За густой мглой он угадывал массивные громады незнакомых гор, внизу клокотал поток.

Керавнос приостановился, подождал, пока они поравняются.

— Как дела? Не выдохся еще англичанин?

Уоррен был бодр и полон сил.

— Пусть он запишет меня в свой взвод! Нужны ему добровольцы?

— Отчего не записать? Запишу! Но здесь его не будут кормить котлетками, пусть подтянет ремешок! Голод не тетка!

— Ничего, привыкну! — смеялся Уоррен.

Реку перешли вброд. Река была широкая, дно в мелкой гальке. Потом полезли в гору. Подъем оказался глинистым, ноги вязли в грязи. В голове цепочки о чем-то оживленно спорили, Космасу даже показалось, что ссорились.

— Нет, не ссорятся, — сказал Керавнос. — Фокоса, наверно, дразнят.

Фокос был самым старшим во взводе Керавноса и среди молодежи казался совсем стариком. Однако держался он бойко и за словом в карман не лез.

— Зелены вы еще, — доносился его хрипловатый голос. — Разве можно одних мальчишек посылать? Поэтому меня к вам и приставили… Старая гвардия — это вам не шутка!

— Что за человек этот Фокос? — спросил Керавноса Космас.

— Морской волк из Пирея! Болтун, каких свет не видывал!

Трудный подъем остался позади. Керавнос объявил Привал. Уоррен угощал сигаретами.

— Мерси! — поблагодарил Фокос. Он посмотрел на марку, понюхал табак и остался доволен. — Дамская! Чего только не напоминает мне этот аромат! Помню, первый раз попробовал я дамскую сигарету в Лондоне в двадцать четвертом…

— А ты много, наверно, поездил, товарищ Фокос? — спросил Космас.

Старик улыбнулся, задумчиво и грустно. Его маленькие хитрые глазки еще глубже ушли под тяжелые рыжеватые брови.

— На море родился, на море вырос, на море жизнь свою прожил. Поскитался на своем веку. Если надумаешь объехать те моря, что я избороздил, всю жизнь проездишь, помрешь, а до конца не доберешься.

Черноволосый и смуглый, с дубленной ветрами и морем кожей, он чем-то напоминал Космасу выброшенный на сушу старый, рассохшийся баркас.

Привал был коротким. Керавнос торопился. К рассвету он рассчитывал добраться до места. Территория, контролируемая партизанами, осталась позади, и группа двигалась в полной тишине, соблюдая все меры предосторожности. Так, без единой передышки, они шагали всю ночь, пока не вышли к заброшенной лесной сторожке. Здесь им предстояло переждать день.

— Костер не разжигать, из сторожки не выходить, говорить шепотом, — приказал Керавнос. — Единственный наш козырь — внезапность. Если нас заметят, дело проиграно. Ударим ровно в полночь. Вон там, за холмом, шоссе. Возле моста жандармский пост. Пост нужно снять, мост взорвать, а дорогу заминировать. За полчаса управимся. Если не управимся, замешкаемся — пиши пропало.

Атака на мост произошла ровно в полночь. Захваченные врасплох, жандармы сопротивлялись слабо. Сначала они отстреливались, но потом оставили пост и бежали. Несколько человек сдались в плен. Космас и Уоррен спустились к мосту вместе с саперами. В мешках они несли взрывчатку и мины.

— Давайте помогу, — с готовностью предложил Уоррен. — Я в этом неплохо разбираюсь.

Саперы отказались наотрез. Они сложили свой опасный груз возле развороченного партизанскими гранатами домика жандармов. Посторонним велели отойти. Командир саперов Пелопидас ловко и проворно, совсем как фокусник, вынимал мины из мешка, вставлял головки, подводил шнур. Под опорами моста уже рыли гнезда. Несколько саперов пошли минировать дорогу.

— Запаздываем, — нервничал Керавнос. — Как бы нас день не застал!

Холодный ветер пронизывал насквозь. Здесь, в низине, и воздух был какой-то особенно промозглый. Керавнос и Космас присели у стены жандармского домика. Керавнос достал трофейную пачку сигарет.

Вдруг с высотки, где дежурили наблюдатели, раздалась отрывистая пулеметная очередь. По этому звуку партизаны узнали свой пулемет. Полчаса назад туда, в сторожку, увели под конвоем пленных жандармов.

— Пытались, наверно, удрать! — сказал Керавнос. — Раз наши больше не стреляют, значит, не упустили.

Занимался рассвет. За низкими серыми облаками начали вырисовываться горы. Когда наконец потный от напряжения Пелопидас доложил, что все готово, прибежал один из сторожевых. Партизанский патруль заметил на дороге автобус.