Проклятая игра - Клайв Баркер

— Прадва, фто ты ковмила ставика вчева вечевом?

Перл ответила, не отрывая глаз от своего занятия:

— Он не ел вчера вечером. Я оставила ему рыбу, но он даже не притронулся к ней.

— Но он обедал, — сказал Марти. — Я даже прикончил остатки. И клубнику.

— Он, наверное, спустился и приготовил себе сам. Всегда эта клубника, — проворчала она, — он когда-нибудь подавится ей.

Марти припомнил слова Уайтхеда о гостях и их угощении.

— Что бы это ни было, это было вкусно, — задумчиво произнес он.

— Я не готовила, — сухо ответила Перл, словно жена уличившая мужа в измене.

Марти оставил попытки беседы — бесполезно было пытаться поднять ее дух, когда она находилась в подобном настроении.

Закончив с едой, он поднялся к комнате Кэрис. В доме царила мертвая тишина — после смертоносного фарса, разыгранного ночью, дом, казалось, восстановил свое самообладание. Картины, висящие на лестнице, ковры под ногами — все не допускало ни малейшего признака отчаяния. Беспорядок здесь был немыслим, как толпа в картинной галерее, — любая неожиданность исключалась.

Он легко постучал в дверь Кэрис. Ответа не последовало и он постучал еще раз, погромче.

— Кэрис?

Может быть, она не хотела говорить с ним? Он никогда не мог определить были ли они сегодня возлюбленными или врагами. Однако ее двусмысленность больше не тяготила его. Это был ее способ проверки его, как он полагал, и ему было легко и приятно с того дня, как она сказала ему, что любит его больше, чем любого другого на земле.

Он подергал ручку, дверь была незаперта. Комната была пуста. В ней не только не было Кэрис, в ней не было никаких ее следов. Ее книги, ее туалетные принадлежности, одежда, украшения — все признаки того, что комната принадлежала ей — исчезли. С кровати были сорваны простыни, с подушек сняты наволочки. Голый матрас выглядел довольно уныло.

Марти закрыл дверь и отправился вниз. Он уже не раз просил объяснений и получил только несколько уклончивых ответов. Но это было уж слишком. Господи, как бы он хотел, чтобы Той был по-прежнему здесь — по крайней мере он воспринимал Марти как думающее существо.

В кухне был Лютер, его ноги покоились на столе среди кучи немытых тарелок. Перл, очевидно, оставила свою епархию на милость варварам.

— Где Кэрис? — был первый вопрос Марти.

— Ты никогда не угомонишься, правда? — Лютер загасил сигарету о тарелку, оставшуюся от обеда Марти, и перевернул страницу своего журнала.

Марти почувствовал, что сейчас взорвется. Лютер никогда не нравился ему, но он терпел в течение долгих месяцев язвительные замечания этого ублюдка, потому что система запрещала отвечать так, как он бы хотел. Сейчас система рушилась, и быстро. Той ушел, собаки мертвы, каблуки на кухонном столе… Кому теперь какое дело, черт возьми, что он сделает теперь отбивную из Лютера?

— Я хочу знать, где Кэрис?

— Здесь нет дамы с таким именем.

Марти шагнул к столу. Лютер, видимо, почувствовал, что его остроумие зашло слишком далеко. Он отложил журнал, улыбка исчезла.

— Расслабься, парень.

— Где она?

Лютер разгладил журнальную страницу, проводя ладонью по глянцевой наготе.

— Она уехала, — сказал он.

— Куда?

— Уехала, парень. Вот и все. Ты глухой, глупый или и то и другое?

Марти одним прыжком пересек кухню и сбил Лютера со стула. Как в любом спонтанном и безрассудном насилии, в нем не было грации. В яростной атаке они оба потеряли равновесие. Лютер наполовину упал назад; пытаясь удержаться, он взмахнул рукой, которой задел и перевернул чашку кофе и она разбилась, пока они катились по кухне. Восстановив первым равновесие, Лютер двинул коленом в пах Марти.

— Боже!

— Убери на хер свои руки от меня, парень! — взвизгнул Лютер, перепуганный неожиданной вспышкой гнева. — Я не хочу драться с тобой… — Требования стали перерастать в мольбы — Ну успокойся, парень, успокойся…

Вместо ответа Марти набросился на него: его кулаки летали, удар, скорее по случайности, нежели по намерению, достиг лица Лютера, Марти добавил к нему еще три-четыре по животу и груди. Лютер, пытаясь избежать избиения, отступая, поскользнулся на холодном кофе и упал. Задыхаясь и истекая кровью, он оставался на полу, где был в безопасности, пока Марти, со слезящимися от боли в яйцах глазами, растирал свои ноющие руки.

— Просто скажи мне, где она… — выдохнул он.

Лютер выплюнул кровавый комок, прежде чем заговорил.

— Ты просто гребнулся, парень, ты знаешь об этом? Я не знаю, куда она уехала. Спроси своего большого белого отца. Это ведь именно он кормил ее этим блядским героином.

Конечно, именно в этом откровении лежал ключ к половине загадок. Это объясняло ее отказ оставить старика, объясняло ее вечную усталость, неспособность планировать следующий день, следующее действие.

— Так ты снабжал ее порошком? Так?

— Может, и так. Только я никогда не сажал ее на него, парень. Я никогда не делал этого. Это все он, только он! Он делал это, чтобы удержать ее. Чтобы так вот удержать ее. Ублюдок!

Все это говорилось с неподдельным презрением.

— Каким же отцом надо быть? Я говорю тебе, этот мудак может преподать нам обоим несколько грязных уроков. — Он остановился, чтобы покопаться пальцем у себя во рту, и явно не намеревался вставать с пола, пока кровожадность Марти не уймется. — Я ни о чем не спрашивал, — сказал он. — Все, что мне нужно было сделать, это убрать ее комнату сегодня утром.

— А где все ее вещи?

Некоторое время Лютер молчал.

— Большинство я сжег, — наконец был ответ.

— Ради Бога, зачем?

— Указание старика. Ты закончил?

Марти кивнул:

— Закончил.

— Ты и я, — сказал Лютер, — мы никогда не нравились друг другу, с самого начала. Знаешь почему?

— Почему?

— Мы оба дерьмо, — сказал он жестко. — Бесполезное дерьмо. Только я знаю об этом. Я даже могу жить с этим.

Но ты, несчастный ублюдок, ты думаешь, что если будешь всюду совать свой вонючий нос достаточно долго, то когда-нибудь тебе простят это.

Марти утер сопли и вытер руку о джинсы.

— Правда глаза колет? — спросил Лютер.

— Все нормально, — ответил Марти. — Если ты такой правдолюбец, то, может быть, ты объяснишь мне, что происходит вокруг.

— Я сказал уже: я не задаю вопросов.

— И тебе никогда не было интересно?

— Конечно, мне было охренительно интересно. Мне было интересно каждый день, когда я приносил порошок девочке или когда видел, как старик начинал потеть с наступлением темноты. Но есть ли смысл во всем этом? Он спятил — вот тебе ответ. Он потерял всю свою твердость, когда умерла его жена. Слишком внезапно. Он не перенес. Он уже тогда тронулся умом.