Дьявол и Дэниэл Уэбстер - Стивен Винсент Бене

там, – добавил он с заметной неловкостью. – Ну последние годы выдались для меня несколько бурными. Очень мало кого волновали изысканные воплощения наших пернатых певцов, в том числе росчерки молнии. Мне показалось, что я заслужил покой. Но спустя некоторое время… словом, я устал быть свободным.

– И что случается, когда устаешь? – спросил док Меллхорн.

– Выясняешь, чем хочешь заниматься, – ответил дядя Фрэнк.

– Мой вид работы?

– Твой вид работы, – подтвердил дядя. – Чтобы быть при деле, верно?

– М-да, – сказал док Меллхорн. – Но здесь… Если нет даже ни единого случая свинки…

– А без нее никак? – спросил дядя. – Разумеется, если ты не можешь без свинки, пожалуй, это можно устроить. Но как думаешь, сколько новых душ мы принимаем здесь ежедневно?

– Полагаю, множество.

– А сколько из них появляются здесь в превосходном состоянии? – торжествующе продолжал дядя Фрэнк. – Да я сам видел, как доктор Раш, Бенджамин Раш, возвращался после дневного обхода настолько уставшим, что перья толком не мог сложить. Так что если этой работы ты хочешь… и потом, конечно, есть еще земля.

– Погоди, – сказал док Меллхорн, – я не собираюсь являться на крыльях и с арфой какому-нибудь юному интерну. Не в этой жизни. И вообще, он же лопнет со смеху.

– Да нет же, – возразил дядя Фрэнк. – Ты послушай. Ведь у тебя остались дети и внуки, верно? И для них все продолжается?

– Да, – сказал док Меллхорн.

– То же самое и с тем, чем ты занимался. В смысле, с его сутью – она никуда не делась. Я говорю не про всякие забавные явления – голоса в голове и так далее. Но неужели тебе никогда не случалось вымотаться полностью и все же черпать силы из источника, о котором ты даже не подозревал?

– Вздор, такое случалось с каждым, – заявил док Меллхорн. – Но возьмем адрена…

– Бери что хочешь, – благодушно разрешил дядя Фрэнк, – я с тобой спорить не собираюсь. Не моя это епархия. Но ты еще поймешь, что дело не только в адреналине. Нравится здесь? – вдруг спросил он. – Доволен?

– Да, а что? – удивился док Меллхорн. – Доволен. – Он оглядел увитую виноградом беседку и вдруг осознал, что счастлив.

– Нет, прибывают они сюда далеко не все в превосходном состоянии, – сказал он себе. – Значит, где-то должно быть место… – Он повернулся к дяде Фрэнку. – Кстати, – нерешительно произнес он. – Я… словом, я вернулся так быстро – нет ли возможности время от времени бывать в том, другом учреждении? Откуда я только что прибыл? На Смит и Фергюсона можно положиться, но я хотел бы поддерживать связь.

– Что ж, – ответил дядя Фрэнк, – можешь обсудить этот вопрос с делегацией. – Он поправил носовой платок в нагрудном кармане. – Они должны быть здесь с минуты на минуту. Из-за этого сестра весь день как на иголках. Твердит, что стульев всем не хватит, но она всегда так говорит.

– С делегацией? – повторил док Меллхорн. – Но…

– Ты не понимаешь, – с сочным смешком перебил дядя Фрэнк. – Ты же знаменитость. Ты нарушил чуть ли не все правила, если не считать правил пожарной безопасности, и первым делом отверг врата. Они просто обязаны по этому поводу что-либо предпринять.

– Но… – Док Меллхорн дико огляделся по сторонам в поисках путей к бегству.

– Ш-ш! – зашипел дядя Фрэнк. – Держи голову поднятой и смотри так, будто тебе предлагают деньги. Это ненадолго, просто в знак приветствия. – Он приставил ладонь ко лбу, закрываясь от солнца. – Ну и ну, – с нескрываемым восхищением продолжал он, – ты их определенно задел. А вот и Раш, к слову.

– Где? – встрепенулся док Меллхорн.

– Второй слева в третьем ряду, в парике. А вон там…

Тут он умолк и отступил. К увитой виноградом беседке направлялся рослый и осанистый бородатый мужчина с мудрым величественным лицом, который носил мантию естественно, а не так, как, по опыту дока Меллхорна, их носят на университетских церемониях. Его голову окружала тонкая золотая ленточка, а в левой руке док Меллхорн не без удивления увидел крылатый посох, обвитый двумя змеями без клыков. За ним шла целая толпа. Док Меллхорн невольно выпрямился.

Бородатый мужчина остановился перед ним.

– Приветствую, брат, – произнес Эскулапий.

– Для меня честь познакомиться с вами, доктор, – отозвался док Меллхорн и пожал протянутую руку. А потом извлек серебряные полдоллара из пасти той змеи, что была слева.

Рассказ Анджелы По[30]

В то время я был очень молодым человеком в издательском деле – моложе, наверно, чем нынешние молодые люди, – ведь это было еще до войны. Диана целилась из лука в небо над Мэдисон-сквер-гарден, который действительно находился на Мэдисон-сквере, и сотрудники в нашей нью-йоркской редакции, которые постарше, еще донашивали бумажные нарукавники и люстриновые пиджаки. Редакции бывают молодые и старые: кипучие, сверкающие, самонадеянные новые редакции, гудящие голосами неопытных экспертов, и смирившиеся, печальные маленькие редакции, которые уже поняли, что настоящих успехов им не добиться. Но под вывеской «Трашвуд, Коллинз и Ко» царила атмосфера прочной традиции и солидного достоинства. По выцветшему ковру в приемной в разное время шагало множество знаменитых ног – может быть, чуть меньше, чем я уверял молодых людей от других издателей, но легенды, несомненно, были. Легенда о Генри Джеймсе, об Уильяме Дине Хоуэлсе[31] и еще о молодом человеке из Индии по фамилии Киплинг, которого приняли за мальчика из типографии и бесцеремонно выпроводили вон. На новых авторов наша атмосфера всегда производила большое впечатление – пока они не заглядывали в свои договора и не обнаруживали, что даже их австралийские права каким-то образом стали неотъемлемой собственностью фирмы «Трашвуд, Коллинз и Ко». Но стоило им лично свидеться с мистером Трашвудом, и они убеждались, что самые удачные их произведения выпущены в свет из строжайшего чувства долга и, безусловно, в ущерб издательскому карману.

Мой стол стоял дальше всех других и от радиаторов, и от окна, так что летом я жарился, а зимой замерзал и был совершенно счастлив. Я был в Нью-Йорке, я участвовал в выпуске книг, я видел знаменитостей и каждое воскресенье писал об этом письма своему семейству. Правда, порой знаменитости во плоти выглядели не так внушительно, как в печати, но они давали мне чувствовать, что я наконец-то вижу Настоящую Жизнь. А мою веру в человека неизменно поддерживал мистер Трашвуд – его худое, усталое лицо-камея и седая прядь в темных волосах. Когда он касался моего плеча и говорил: «Так, так, Роббинз, потрудились», я чувствовал, что меня посвящают в рыцари. Лишь много позже я узнал, что работаю за троих, но даже если б