Автоматная баллада - Андрей Уланов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— То есть?
— Они вокруг тебя, эти доказательства! Смотри, разуй глаза! — девушка взмахнула рукой. — Здесь, в этом подвале, жили те, кто сумел пережить Апокалипсис и не опуститься при этом на четвереньки… во всех смыслах. Люди, которые не просто цеплялись за жизнь, а продолжали делать свою работу. Не для себя — для других.
— Пока что я вижу лишь одно — крысы сюда не проникли, — буркнул Шемяка. — Что не может не радовать. А люди… для кого же они, по-твоему, старались?
— Для человечества…
— Интересно… это что ж у них за работа была такая?
— А чем, — задала встречный вопрос Анна, — по-твоему, могли заниматься метеорологи?
Они прошли в следующую комнату. Факел уже догорал, и я торопливо повёл стволом, оглядываясь по сторонам. Опять полки на всю стену… большой стол, заваленный книгами, школьными тетрадями и просто исчёрканными вдоль и поперёк отдельными листиками, среди которых мутировавшей вороной смотрелся гранёный стакан… забитый карандашными огрызками. В углу на одной ножке и трёх стопках кирпичей затаилась кровать.
— Вот уж о чём понятия не имею, — равнодушно проговорил Сергей. — Хоть и пытаюсь самообразовываться по мере, — насмешливо хмыкнул он, — скудных возможностей.
— Они изучали климат.
— Эмма, — вновь окликнул я «M16», — ты ведь говорила, что Гришин учил твою хозяйку математике.
— Говорила, — подтвердила Эмма. — Он был доктором физико-математических наук и учил Анну математике.
— При чём же тут климат?
— Алекс, я винтовка, не электронный вычислитель. С чего ты решил, что я знаю о докторе Гришине много больше тебя?
— Но я-то о нём не знаю ничего!
— Прибавь к своему «ничего» сведения о его существовании, — насмешливо скрипнула Эмма, — и ты получишь исчерпывающее представление о моих знаниях.
Я задумался. Математика и климат. Интересно, что общего может быть у самой точной из наук и одной из самых малопредсказуемых?
— Климат? — перепросил Шемяка. — Постой… а, теперь вспомнил. Это ведь их контора погоду предсказывала, на манер старых бабок? Ну-ну… этот твой Михаил Дмитриевич ничего не говорил о том, почему ж они, умные такие, Зиму и Лето не предсказали? А то ведь те, главные, могли б и одуматься и пульнуть не всеми ракетами, а половиной или вообще четвертью…
«Молодец, хозяин, правильно мыслишь, — с гордостью подумал я. — Не совсем, правда, прицельно, но, как говорится, направление выстрелов избрано верно. Предсказания — вот ключ. Чтобы что-то предсказать, нужно это что-то… правильно сосчитать».
— Эмма, кажется, я понял, — тихо сказал я. — Они здесь пытались рассчитать погодные процессы.
— Они просто не успели.
— Ну да, как же, — зло процедил Шемяка. — Первые атомные когда бабахнули? В 45-м! И что, считай, за сорок лет «не успели»? Чем же они занимались-то все эти годы, дождик в четверг предсказывать учились?!
— Представь себе — да!
Тайна— Это безумие, — тихо проронил Старик.
— Наверное, ты прав, — безмятежно отозвался Швейцарец. — Но это настолько безумно, что просто не может, не имеет права не сработать.
— Снова твоя любимая логика идиотизма?
— Ты видишь другой выход?
— Да.
— Оставить всё как есть, — зло возразил Швейцарец, — это не выход! Это — трусливая низость!
— Возможно, — после короткой паузы добавил он, — признательные потомки выпишут за неё благодарность в учебниках истории. Что-нибудь вроде: «На фоне всеобщей раздробленности Орден был, по сути, единственной структурой принципиально более прогрессивного типа. И нет ничего удивительного в том, что именно ему довелось стать главной консолидирующей силой общества постапокалипсиса, противовесом дальнейшему распаду и скатыванию во тьму». И про торжество идей общественного блага над личными интересами чего-нибудь напишут… так ведь, Старик? Историю ведь пишут победители, одна из твоих любимых фраз — а у них очень хорошие, просто отличные шансы на победу.
Тайна почти не вслушивалась в их спор — затаив дыхание, она с ужасом и восторгом смотрела на огромную угловатую тень в глубине ангара. Там, где, надёжно закутанная брезентом, дремала в ожидании машина, способная расколоть небеса ударом сверхзвукового грома…
— Когда ты в последний раз держался за штурвал? — сухо осведомился Старик.
— Ты знаешь это не хуже меня самого, — усмехнулся Швейцарец. — За неделю до.
— Ох, Павел, Павел…
— Павел… дядь Паша был Человек-Птица, этим всё сказано! Для него «не летать» означало то же, что и «не дышать», «не жить».
— Я не возражал против его полётов, — проворчал Старик. — А вот зачем он тащил в кабину тебя…
— Но ведь ты ни разу не сказал нет, — улыбнулся Швейцарец. — И, кажется, я знаю — почему. Ты просто не мог… разве можно было лишить мальчишку неба?
— Должен был. Планёр ещё этот ваш дурацкий… только парашюты зря перевели.
— Нет. Если бы ты это сделал… это был бы не ты. А планёр — ну как же зря, если он — летал.
Старик тяжело вздохнул.
— Ты ведь прекрасно понимаешь всю степень риска, — сказал он. — По пунктам: состояние машины…
Они неторопливо шли к самолёту, и Тайне вдруг показалось, что какое-то неведомое волшебство перенесло её назад, в прошлое — в дни, когда полёт на этой стальной птице считался не чудом, а был всего лишь работой. Кто-то пропалывал огород, а кто-то мчался сквозь облака. Всего лишь обычной работой…
— Издеваешься?
— Ничуть.
— Павел был пилот, — повысил тон Старик, — лётчик, а не техник!
— Он был влюблён в эту машину, — возразил Швейцарец. — И потому знал её, знал о ней больше, чем любой техник, да что там — любой инженер вашего бывшего полка.
— Блажен, кто верует. Пункт два: топливо.
— Топливо, благодаря кое-чьей предусмотрительности, есть, и ты об этом прекрасно знаешь.
— Если ты думаешь…
— Я думаю, что пробы ты будешь брать лично.
— Не сомневайся. Далее — полоса.
— Проползём. На четвереньках. Вдвоём. Каждый метр. Мне ведь только взлететь, за посадку ответит «К-36ДМ»[18].
— Ну, хорошо, — досадливо сказал Старик. — Предположим, нам вдвоём каким-то невероятным чудом удастся расконсервировать машину и приготовить её к вылету. Предположим — только предположим, — что тебе и впрямь удастся оторваться от земли. И что дальше? Как ты выйдешь на цель? По пачке «Беломора»? Он шёл на Одессу, а вышел к Херсону…
Старик особо выделил слово «цель», оно прозвучало хлёстко, словно одиночный выстрел, и лишь тогда девушка, наконец, поняла…
…что хищная стремительная птица рядом с ними — это война… смерть…
…и она точно знает — для кого.
— Ты, — слова выходили с трудом, как тяжёлый груз, — хочешь разбомбить Храм.
— Я уничтожу их, — просто ответил Швейцарец. — Сотру с лица земли. В пыль, в прах.
— А как же… — Тайна не окончила фразы.
— Что «как же»?
— Как же девушки… те… которые — как я.
— Никак.
Слово упало в тишину… которая с каждой секундой казалась всё более давящей.
— Никак, — повторил Швейцарец. — Те… тем, кто уже оказался там… им я не могу помочь. Я могу лишь думать о тех, у кого ещё всё впереди, и сделать так, чтобы это «всё» не включало в себя выпавшее на твою долю.
Сашка— Они собирали данные для Москвы, для Академии наук, и не просто собирали, а проводили также их первичную обработку, понимаешь? — Анну будто прорвало, она тараторила взахлёб, словно боясь, что вот сейчас, когда мы дошли до цели, произойдёт нечто, а она так и не успеет рассказать. — Михаил Дмитриевич говорил, что, наверное, это всё делалось по заказу военных. Тогда почти любой крупный научный проект был так или иначе завязан под «войну».
Шемяка слушал её вполуха — большую часть его внимания сейчас аккумулировал обнаруженный нами механизм.
— Котёл здесь был изначально, — бормотал он себе под нос. — Они его просто переделали с угля… ну-ка… ага, тут открываем, здесь закрываем… а в бочке у нас мазут…
— Ядерные взрывы происходили регулярно. Оружие совершенствовалось. Но это были единичные взрывы, а главное — испытания велись в пустынных местностях…
— Хоть на это ума хватило…
— Да, только именно поэтому никто не мог предвидеть все последствия. Боялись радиоактивного заражения, но военные уверяли, что их новые бомбы «чистые»…
— Чистые?! Млин, в ЗКЗ бы их на пять минут, больше и не надо…
— Это тоже никто не предвидел, но главное — главное было в том, что никто, почти никто не знал, какие последствия могут вызвать пожары.
— Пожары? — с удивлением переспросил Айсман.
— Ну да. Ты ведь помнишь Зиму, Тёмные Дни…
— Ещё б не помнил… все запомнили, кто выжил. Небо чёрное, холод и тьма, чуть не вымерли на хрен. Только, — добавил Сергей, — при чём здесь пожары-то? Если атом бабахает, он сам по себе такой дымный грибок даёт, что всякие там мелкие пожарчики в округе уже ничего толком не добавят.
