Кремень и зеркало - Джон Краули
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Это – Клонтибретская церковь и дорога из Ньюри. Вот это все – город Монаган. Тут – крепкий форт, в нем-то и стоит гарнизон. Припасов туда не подвозили уже много недель. Англичанам скоро придется бросить этот форт, иначе солдаты перемрут с голоду.
Три человека – сам О’Нил, Магуайр и Красный Хью – разглядывали карту, которую О’Нил расстелил на столе. Все было прорисовано и ярко раскрашено: и дома, и заборы, и большая церковь, и городские ворота. Крохотные солдатики в цветных мундирах, всадники со вздыбленными копьями, не по масштабу огромная пушка и даже работники, копающие рвы. На мгновение у графа закружилась голова, как давным-давно в Мортлейке, когда он увидел с высоты птичьего полета весь мир, изображенный на карте доктора Ди.
Магуайр, который, как и Лис, стал прекрасным кавалерийским вождем, но не уважал ружья, выступил на восток из Эннискиллена и взял город Монаган. Он вел свою собственную войну с англичанами и Бингемом, втайне отрекшись от клятв, которые принес перед чиновниками королевы и епископами, но не сообщив об этом ни графу Тирону, ни Красному Хью О’Доннелу (который, впрочем, и без того все понимал).
Разведка О’Нила донесла, что отряды, которые все это время собирали на подмогу злосчастному гарнизону, наконец-то выступают из Ньюри под предводительством сэра Генри Багенала. О’Нилу живо представилось, как они движутся колоннами по раскрашенной карте: красные мундиры, барабанный бой.
– Наши всадники из Ферманы возьмут этот гарнизон в два счета! – заявил Магуайр и взмахнул рукой, словно сметая нарисованную крепостцу с карты прочь.
– И верхом до нее – от силы три часа. – Что толку брать гарнизон? – пожал плечами Хью О’Нил. – Англичане, которые сейчас сидят в этом форте, беспомощны, как дети. И у них там ничего нет. Ни припасов, ни стволов, ни пороха, ни пуль.
– Так ведь Дублин на марше, и ведет их сам маршал, – возразил Красный Хью. – Ты сам это сказал, дядя.
– Так и есть. Но не всякое трудное дело решается толпой людей верхом на лошадях.
Наступил май, и деревья стояли в цвету, словно укрывшись снегом. На лугах уже пробивалась красная марь – «стелющаяся», как называют ее садовники: она жалась к земле, но расползалась стремительно, будто задавая темп отрядам, марширующим на Монаган. Подойдя к городу, сэр Генри Багенал заметил, что силы графа Тирона, его зятя, движутся в одну сторону с его войском, но держатся поодаль. И в тот самый миг, когда ирландские стрелки и конники развернулись по сигналу и обрушились на англичан, Багенал увидел среди ирландцев его самого, мужа своей сестры, на высоком черном коне и в черных чеканных латах, в которых его ни с кем было не перепутать.
На самом деле граф Тирон не сражался в битве за монаганский гарнизон. Маршал принял за него какого-то другого человека или вовсе не человека, а лишь видение, тень. Граф в тот день оставался дома – сидел в центре паутины, дергал за призрачные нити, крепкие или не очень. Холодную одинокую зиму он провел в Данганноне: писал бесконечные письма дублинским советникам, маршалу и в королевский Тайный совет; рано отходил ко сну (кровать, которую он когда-то делил с Мейбл, была завешена дорогими гобеленами, но никогда не согревалась толком) или играл сам с собою в шахматы у камина.
– С меня хватит, – сообщил он длиннолицему Педро Бланко. – Скажи мне, что я неправ.
– Кто я такой, чтобы указывать его светлости, прав он или нет, – ответил дон Педро. – Это вам подскажут собственные сердце и рука. А я здесь – лишь для того, чтобы поддерживать то и другое.
На его скорбном лице, казалось, были написаны все обещания, которые граф раздал за многие годы стольким людям – королеве, лорду маршалу, дублинскому Совету. Вправе ли человек просто взять и разбить свои клятвы, как глиняный горшок, и смести осколки в мусор? Люди, ожидавшие во дворе, встретили его радостными криками. Выглянув за ворота, Хью заметил пару молодых всадников, несшихся к замку во весь опор; подъехав к стенам, они спрыгнули с седел еще на скаку. Люди, дожидавшиеся под стенами, когда взойдет солнце, указали им на ворота и приняли взмыленных лошадей.
На следующее утро англичане – под гром барабанов и труб, как они это любят, – оставят монаганский гарнизон, который только что отвоевали (сообщили гонцы). Но вот что интересно: они собираются вернуться в Ньюри другим путем, не тем, что пришли…
Слушая, как молодые гонцы перебивают друг дружку, выкладывая новости, О’Нил ясно понял, что англичане пойдут старой дорогой, мимо церкви в Клонтибрете. Если поторопиться, то он как раз успеет поставить вдоль этой дороги на Ньюри, по обе стороны, ирландских стрелков и пикинеров. Из такой западни англичане смогут спастись разве что бегством. Хью послал Педро Бланко разбудить О’Хейганов, спавших во дворе: пусть поднимут своих бойцов и соберут по деревням всех, кто готов сражаться за О’Нила; пусть раздадут оружие тем, у кого его нет, и велят идти туда, где О’Нил задумал устроить засаду. Времени было в обрез, но дело того стоило. Хью пошел в оружейную и, уже отпирая двери, сказал двум юным гонцам, чтобы один из них вернулся в Монаган и передал Магуайру и О’Доннелу то-то и то-то; и вот им знамена с красной десницей Ольстера: кто выступает под таким, тому ничего не страшно. Ну, с Богом!
Ольстерские конники и стрелки выступили еще до полудня – это значило, что в Клонтибрет они доберутся, когда солнце будет еще высоко, и наверняка опередят неповоротливое английское войско. В полумраке оружейной Хью отыскал шитую бригандину – свадебный подарок от сэра Кристофера Хаттона, «танцующего советника» королевы[96] (вот уж от кого граф Тирон не чаял получить что-то в подарок!). На подкладку этого дублета из плотного холста были нашиты стальные пластины – внахлест, точно рыбья чешуя. Когда Хью протянул руку к деревянной колодке –
