Отвергнутая - Екатерина Валерьевна Шитова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Тебе некуда деваться. Скоро ты станешь женой Мирослава и забудешь о Григории. Не плачь, Всемила, дорогая сестра. Пожалуйста, не плачь.
Она повернулась ко мне, бледная, измученная, с лицом, залитым слезами.
– Откуда Мирослав всё узнал? Это ты? Ты сказала ему?
– Я испугалась. Гнев духов всё равно настиг бы тебя, – сказала я, не поднимая на неё глаз.
– Григорий говорил, что не существует никакого гнева духов, всё это выдумки. Есть только люди, жизнь и любовь, – вздохнула Всемила.
– Ты знаешь, что это неправда. Потому что сама умеешь говорить с духами, – сказала я сквозь слёзы, мне очень хотелось, чтобы всё у нас стало так, как раньше, до появления Григория.
Всемила помолчала, а потом добавила, внимательно посмотрев на меня:
– Мирослав сказал, что убьёт меня, если выяснится, что я не чиста… Я жду не свадьбы, Всемира, а своей смерти.
– Может быть, попросить о помощи Ждану? Она всё умеете делать. Напоит его так, что он ничего и не заметит.
И тут сестра резко поднялась с лавки, вцепилась мне в плечи и прошептала с отчаянием в голосе:
– Как же ты не понимаешь, Всемира. Не будет так, как должно быть. Я понесла от Григория. До свадьбы ещё далеко, а у меня уже скоро живот будет заметен…
От удивления и страха я не могла вымолвить ни слова. Всемила носит ребёнка от чужака! Чем это может обернуться для нашей семьи – сложно представить. В лучшем случае отец прогонит нас обеих из Общины, и нам придется скитаться по лесам.
Я задрожала от страха. А сестра отвернулась. Глядя в тёмное окно, она произнесла, еле слышно:
– Я знаю, о чём ты сейчас думаешь, Всемира. Не волнуйся, я не допущу, чтобы ты пострадала из-за меня.
Все три месяца, которые оставались до свадьбы, Всемила учила меня обрядам и языку духов. Мы общались, как будто бы ничего и не произошло минувшим летом. Что самое удивительное – она словно и не злилась на меня вовсе за то, что я сделала.
Я молчала и старалась не думать о том, что знала. По-детски верила, что если не говорить об этом, то всё пройдет само собой, исчезнет.
Однажды я спросила её:
– Зачем ты меня учишь, Всемила? Ведь Пророчицей Общины станешь ты.
– Чтобы ты могла заменить меня. В тебе столько же силы, сколько и во мне, сестра, а, может быть, и больше, – ответила Всемила, немного поколебавшись, и в мою душу снова закрались нехорошие предчувствия, и не зря…
Вскоре Всемила исчезла. Отправилась с утра в лес и не вернулась. Её искали всей Общиной чуть ли не месяц. Но не нашли ни её саму, ни её следы. Она словно сквозь землю провалилась.
Я не представляла, куда она могла уйти. За Григорием? Может быть, он вернулся за ней? Нет, этого не может быть, я бы заметила. Она плакала до последнего дня.
Куда же она ушла? Леса у нас жестокие, непроходимые, а тёмные духи не терпят людского присутствия. Мне снились кошмары о том, что сталось с Всемилой в лесу, сцены её мучительной смерти преследовали меня. Но утром я утешала себя тем, что лесные духи знают и любят Всемилу.
В Общине все переживали огромное горе. Отец был безутешен: он не только потерял свою любимую-красавицу дочь, он потерял наследницу, Пророчицу Общины и жену будущего Старейшины.
Всю надежду сейчас возлагали на меня, а я и двух слов не могла связать от горя, которое обрушилось на всех нас. Тайна, которую я хранила, не давала мне спокойно спать. Я не могла поверить, что Всемила загубила и себя, и нерождённого ребёнка Григория.
Я часто доставала из тайника под кроватью бумажку с его адресом, мне хотелось написать ему письмо, но для этого нужно было снова бежать в Агеево, а за мной сейчас постоянно смотрели. Отец боялся, что духи уведут и меня. Да и на улице уже стояла зима. В наших краях она долгая, лютая.
Отец отправил меня на учение к бабке-знахарке Ждане. Я немного отвлеклась, учила всё то, что она мне рассказывала, применяла знания на практике. Это немного отвлекало меня от горестных мыслей. Бабка Ждана удивлялась моим способностям, а вскоре торжественно объявила отцу, что способности мои возросли и что я вполне могу стать Пророчицей Общины.
Я и сама чувствовала в руках силу, замечала, что иногда читаю чьи-то помыслы. Я постоянно мысленно звала Всемилу. И если бы она ответила мне хотя бы раз, я бы успокоилась, знала бы, что она мертва, что всё закончилось. Но она молчала, это значило только одно: что дух её не был свободен. Но где в таком случае была моя сестра?..
Мои предчувствия не обманули меня. Всемила была жива. Она пришла в Общину весной, когда в свои права вступал Ярило: тающий снег ручьями бежал по склонам, на дорогах была грязная каша, а в воздухе чувствовалось мягкое весеннее тепло.
Как-то на заре к нам в дом прибежала знахарка Ждана и зашептала отцу, выпучив глаза, что ночью к ней в избу постучалась покойница… Сама Всемила вернулась в Общину, да не одна, а с ребёнком на руках.
– С нечистью в лесу жила, за версту это чую. И ребёнка родила, наверное, от самого лешего! Гони её отсюда, пока Старейшина не узнал. Гони, беду она принесёт.
Отец, бледный, как снег, накинул фуфайку и побежал к избе знахарки. Все окна в избе были задёрнуты плотными занавесками. Внутри царил мрак. Всемила сидела на краю лавки с ворохом тряпья в руках: бледная, худая, измождённая. Волосы её были не рыжими, а грязно-серыми и спутанными.
Отец схватился за сердце при виде её и не мог вымолвить ни слова. А она, казалось, не узнавала ни его, ни меня. Или не хотела нас узнавать.
– Всемила… Сестра… Где ты была всё это время? – спросила я, но она молчала в ответ.
А потом из вороха тряпья раздался слабый писк. Я подошла ближе – в рваные тряпицы был завёрнут живой ребёнок, бледный и жалкий, с ярко-рыжим вихром над бледным личиком.
Всемила умирала. Отец запретил Ждане помогать несчастной и лечить её. Но обратно в лес всё же не прогнал, пожалел.
Коварный женский недуг быстро съедал сестру изнутри. Никакие лечебные травы и заговоры старой знахарки, сжалившейся над ней, не имели силы в борьбе с