Военное просвещение. Война и культура во Французской империи от Людовика XIV до Наполеона - Кристи Пичичеро
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Трудно переоценить значение, которое придается патриотизму, и довольно наивную веру в его воздействие. Он является главным элементом успешного ведения войны и успешного государства, как поясняли Жокур, Монтескьё и другие, обращаясь к английской, греческой и римской истории. Военные мыслители тоже задействовали патриотизм в качестве источника военной эффективности и стремились привить его членам французской армии во второй половине века. В своем благородном бескорыстии и благородной увлеченности общественными интересами патриотизм считался таким чистым чувством, что мог стать основой коллективной нравственной реформы, того, чего стремились достичь medecins philosophes. В своем эссе “Le patriote anglais” («Английский патриот», 1756) Жан-Бернар, аббат Ле Блан (1707–1781), представлял патриотизм в качестве самой структуры гражданского общества:
Истинная мудрость наряду с истинным счастьем состоит в связи со своими обязанностями всякого рода, из которых первая есть любовь и, как следствие, защита Patrie. Безусловно, патриотизм, который есть не что иное, как любовь к родине, – самая выдающаяся добродетель, которая может украсить любого человека; вернее говоря, это главная добродетель, на которой основано гражданское общество. Хороший патриот – обязательно хороший гражданин. <…> Он предпочитает общественное благо собственному [Tell Truth 1756: IV–V].
В утверждении Ле Блана патриотизм претендует на многогранное превосходство: моральное («самая выдающаяся добродетель»), интеллектуальное («мудрость»), эмоциональное («счастье»), политическое («хороший гражданин») и социальное («общественное благо»). Подобно humanite и sensibilité, истинный патриотизм является активным и даже воинственным. Существует семиотическая система речи и действий, через которые человек проявляет патриотизм. Это находит самое естественное выражение в военном действии: защите patrie. Считалось, что любовь к родине порождает войну, по крайней мере оборонительного типа. Таким образом, патриот стал воплощением «идеального героя», который сочетает в себе добродетели grand homme и heros. Честь и превосходство, связанное с патриотизмом, сделали неотъемлемой частью военных реформ стремление к извлечению из патриотически настроенной армии практической пользы. Как отмечал Ле Блан, vincit amor patriae («любовь к родине побеждает») [Ibid.: 2]. Эти предпосылки касательно патриотизма сделали его ключевым аспектом военных перемен, реабилитации образа воина и общего морального восстановления во Франции после потерь Семилетней войны.
Но средства разжигания патриотизма во французской армии и обществе в целом не были очевидными. Монтескьё, энциклопедисты и другие уже отмечали, что патриотизм присущ гражданам республиканских государств, а не безмолвным подданным абсолютных монархий. Без надежды на масштабные политические перемены в ближайшем будущем многие соглашались, что лучшим способом привить патриотизм является подражание образам и историям великих людей:
В последние 30 лет Старого порядка французы жили в блестящей компании призраков. Человек не мог принадлежать к научным кругам, гулять по улицам центрального Парижа, посещать художественный салон или книжную лавку, не столкнувшись с речами, одами, статуями, картинами, гравюрами и книгами, прославлявшими «великих людей» французского прошлого. Катина и Байяр, Дюгеклен и Сугерий, д’Агессо и Тюренн, а также многие другие непрерывно были на виду. Их панегиристы безгранично верили в способность образов национального величия вдохновить на дальнейшее национальное величие [Bell 2003: 107][272].
Как показывают Белл, Дзимбовски и Смит, патриотическая программа – Белл считает ее националистической – была создана короной и легко подхвачена philosophes, писателями и военным руководством. Патриотическая и националистическая программа обрела множество форм: песни, речи, картины, гравюры, скульптуры, эссе, пьесы, антологии о великих французах и француженках, конкурсы красноречия и не только. Все они прославляли французскую историю, ее главных героев и их героические качества.
Хотя исследователи доказали, что патриотическими считались все больше направлений деятельности, военное служение patrie продолжало занимать главное место. В 1758 году Французская академия объявила, что «выдающиеся люди нации» станут предметом concours deloquence (конкурсов красноречия), которые ранее посвящались религиозным темам. Белл проницательно отмечает, что это новшество произошло именно в тот момент, когда события Семилетней войны начали складываться не в пользу Франции. Конкурс прошел с определенным военным привкусом, поскольку выдающимся человеком, выбранным в качестве его темы, был не кто иной, как Мориц Саксонский. Это заложило новую тенденцию. Из 16 человек, которых восхваляли на конкурсах в период с 1759 по 1787 год, четверть были военными деятелями, крупнейшей профессиональной группой в concours (в два раза больше по сравнению с французскими монархами) [Ibid.: 111–112]. Такие военные лидеры, как Николя де Катина (1637–1712), Анн Иларион де Костантен, граф де Турвиль (1642–1701), Тюренн и Франсуа-Анри де Монморанси, герцог Люксембургский (1628–1695), составляли треть среди отобранных для будущих скульптур, которые заказал де-факто министр искусств Шарль-Клод Флао де ла Бийярдери, граф д’Анживийе (1730–1810), на престижных художественных салонах в период между 1777 и 1789 годами [Ibid.: 109–111]. И снова военные личности затмили остальные представленные группы.
В дополнение к большому количеству воинов, представленных в этом пантеоне патриотов, не меньшее значение имело то, как эти лица и их героизм представлялись в хвалебных речах. Антуан Леонар Тома (1732–1785), победивший в конкурсах с панегириками о Морице Саксонском и офицере морского флота Рене Дюге-Труэне (1673–1736) в 1759 и 1761 годах соответственно, вписал этих военных деятелей в новый шаблон просвещенного «идеального героя». Мориц Саксонский и Дюге-Труэн были одновременно grands hommes и heros, высоконравственными людьми, преданными человечеству и patrie, а также образцами боевой удали, чье безрассудство заслуживало эпических поэм.
Помимо восхваления военной доблести, Тома собрал ряд характеристик и условий, которые приобрели широкое значение в описании grand homme. Аббат Сен-Пьер выразил эти качества в эссе 1739 года, в котором сравнивал grand homme и homme il-lustre. Сен-Пьер перечислил три условия, необходимых для того, чтобы считаться grand homme: 1) огромную мотивацию или стремление к общественному благу; 2) преодоление огромных трудностей благодаря непревзойденному постоянству терпеливой и храброй души, а также выдающимся талантам справедливого и широкого ума (esprit), изобретательного в средствах; и 3) выдающиеся достоинства для общества в целом и patrie в частности [Saint-Pierre 1739: XXI–XLIV]. Тома упомянул в своих речах все три условия. Он постоянно описывал мотив преодоления трудностей, рассказывая, как простолюдин Дюге-Труэн сталкивался с многочисленными испытаниями в море – штормами, сражениями, болезнью, смертью брата у него на руках, – но при этом
