Том 8. Усадьба Ланиных - Борис Зайцев

Игумнов. За идиота меня считаете… Разумеется, понимаю. И все же…

Лапинская. Ах, ничего не за идиота. Просто я все острю, острю. И что это, правда, со мной такое?

Игумнов. Вам захотелось посмеяться. Больше ничего.

Лапинская (как бы про себя). Да, на самом деле, чего это я все острю?

Игумнов (улыбаясь). Все равно. Расскажите, как варенье варили.

Лапинская. Это глупо. Варили и варили. Ничего интересного.

Игумнов. Полоумие! Нет, позвольте, почему же по утрам, когда я прохожу под окном, где вы спите, то снимаю шляпу, и кланяюсь, с идиотическим видом? И в душе у меня звон в колокола?

Лапинская (свистит, как мальчишка, сквозь зубы). «Честь имею вас поздравить со днем ваших именин».

Игумнов. Начинает разводить!

Лапинская. Хорошо, друг мой, я вас понимаю. Я сама такая же шальная, когда влюблена.

Игумнов. Вы и сейчас влюблены. В кого? В кого вы влюблены?

Лапинская. Oh-Ia-Ia!

Игумнов. Свистите, острите, издевайтесь сколько угодно, запускайте французские слова, все равно, вы так же очаровательны и знаете это, и, как настоящей женщине, вам нравится, что около вас человек пропадает.

Лапинская. И вовсе не очень нравится.

Игумнов (резко). От кого письма получаете? Почему все время…

Лапинская (спокойно). От друга.

Игумнов. Да, ну…

Лапинская. И как допрашивает строго! Прямо помещик с темпераментом.

Игумнов (глухо). Глупо, до предела. Разумеется, как болван себя веду. (Помолчав.) В Москве вы будете рассказывать приятельницам, как летом в вас влюбился мужлан и приревновал… ха… скажите, пожалуйста, какой чудак! Комическая фигура…

Лапинская. Ничего не буду рассказывать. Совершенно не буду.

Игумнов. Во всяком случае, должны. Да и правда, смешно. Жил-был человек. Попробовал то, другое, женился на скромной девушке, поповне…

Лапинская. Только не впадайте в сентиментальное восхваление жены…

Игумнов. Получил крошечное именьице, и погрузился в молочное хозяйство, в жмыхи, сеялки, клевера.

Лапинская. И преуспел.

Игумнов. Преуспел.

Лапинская. Нивы его стали тучны, овцы златорунны. Житницы…

Игумнов. Все перебиваете.

Лапинская. И вот предстала пред ним дева из земли Ханаанской, собою худа и плясовица, и многим прельщением наделена. Он же захотел преспать с нею. Одним словом… ну, дальше я не умею. Только ничего не вышло. Лишь себе напортил.

Игумнов. Вот именно. А она укатила, все такая же счастливая, веселая.

Лапинская. Ошибка! Она уехала, и все по-прежнему не знала… одного не знала…

Игумнов (кротко). Кого бы еще в себя влюбить.

Лапинская (смотрит на него внимательно и как бы с грустью). Она не знала, любит ее друг, или не любит?

Игумнов. Конечно, любит.

Лапинская (совсем тихо). А она сомневалась. И все острила, все дурила…

Игумнов. Она была… прелестная.

Входит Дарья Михайловна

Дарья Михайловна (раскраснелась от варки варенья, голова повязана платочком, сверх платья передник. В руках держит блюдечко). А вы таки сбежали, Татьяна Андреевна. Не дождались вишен, да и крыжовник без вас дошел. Боялись, что пожелтеет. А видите, какая прелесть. Смотри, Сережа, прямо зеленый, точно сейчас с ветки. (Протягивает блюдце с горячим еще вареньем)

Игумнов. Зам-мечательно!

Лапинская (берет ложечку). Я люблю сладости. Можно?

Дарья Михайловна. Пожалуйста.

(Лапинская быстро и ловко смахивает в рот все варенье.)

Игумнов (смеется). Только мы и его видели. Ничего не оставила?

Лапинская. Что ж на него смотреть.

Игумнов. Цо-п! И пустое блюдечко.

Дарья Михайловна. Как ты странно говоришь. Будто упрекаешь Татьяну Андреевну. Я затем и принесла, чтобы пробовали.

Игумнов. Да, странно. Конечно, странно. (Смотрит в сторону.)

Дарья Михайловна (садится). Тут такое место красивое, посидела бы, да некогда. Мужики говорят, нынче молодого сада не выкосить. Трава буйна. И понятно, просят еще водки. (Игумнов молчит.) Да, забыла тебе сказать: заезжали из лавки, от Сапожкова, в среду теленка режут, предлагают телятины. Что ж, по-твоему, взять?

Игумнов (не сразу). Как знаешь.

Дарья Михайловна. Теленок хороший, поеный. Это уж я знаю. А у Аносова опять Бог знает что дадут. Как ты посоветуешь? (Игумнов молчит) Сережа, ты слышишь?

Игумнов. Слышу.

Лапинская. Ну что ж, вам русским языком говорят, брать у Сапожкова, или нет?

Игумнов (резко встает). Да ну их к черту, всех ваших Сапожковых, Телятниковых, Собачниковых.

Дарья Михайловна. Чего же ты…

Игумнов. Мне это надоело. Понятно? Смертельно надоело. Покупайте телятину, баранину, свинину, я пальцем не пошевельну. (Уходит)

Дарья Михайловна. Рассердился! Что такое? (Смущенно) Правда, какой нервный стал. Из-за пустяка вспыхивает…

Лапинская. Эти великие визири все такие.

Дарья Михайловна. Какие визири?

Лапинская. Ну, мужья. Воли много забрали.

Дарья Михайловна. У Сережи, правда, характер горячий, но всегда он был добр со мной. А последнее время… Так неприятно. Ему будто вес скучно, апатия какая-то. Говорит, мы здесь страшно опустились.

Лапинская. Все они жалкие слова говорят.

Дарья Михайловна. Конечно, здесь не столица… И многого ему не хватает. Он очень музыку любит… Теперь его интересуют новые танцы, вот, как вы танцуете.

Лапинская. Наши танцы все ф-ф, мыльный пузырь.

Дарья Михайловна. Я его даже понимаю. Да что поделать? Мы не можем жить в городе.

Входят Машин и Полежаев.

Машин. Прямо, знаете, Леонид Александрович… надо бы сказать… посоветовать. (Кланяется Лапинской, Дарье Михайловне.)

Полежаев. Иван Иваныч недоволен…

Машин (дамам). У меня в жнее шестеренка поизмоталась… думаю, у соседа не нашлось бы. Только, на московское шоссе выезжаю, из-за поворота… да… автомобиль. Вороненький мой в сторону, дрожки совсем было набок… я-то удержался, все же. Помиловал Бог.

Дарья Михайловна. Чей же это автомобиль?

Машин. Генералов, как есть… генералов. И так, знаете ли, мчался… просто пыль… тучей. Точно бы мне показалось – Ариадна Николаевна за управляющего. Молодой же человек этот, господин Саламатин, сзади, на сиденье.

Лапинская. Ариадна покажет.

Дарья Михайловна. Мне сегодня говорит: хочу, говорит, попробовать, как это сто верст в час ездят.

Машин (Полежаеву). Да… ну, а насчет шестеренки как же? У вас-то, запасная найдется? Машина та же… Адрианс-платт.

Полежаев. Вероятно… Конечно. Я думаю, найдется. Хотя, говоря откровенно, и сам не вполне знаю, что у нас есть, чего нет.

Лапинская. Иван Иваныч, а что вы думаете о любви?

Машин (недоуменно смотрит на нее). Я говорю: шестеренки нет ли…

Лапинская. А я вас спрашиваю, каков ваш взгляд на любовь.

Машин (Полежаеву). И номер помню: сто семьдесят-а.

Лапинская (сбегает к водоему). Прямо, со мной и разговаривать не желает.

Машин. Вы все барышня… а… тово. Я не знаю, как отвечать. (Улыбается.)

Лапинская. А вот я вас прохвачу за это. (Брызгает водой.) Шестеренка. Раз! Еще.

Машин (смеется добродушно). Так ведь и выкупаешься, право.

Быстро, в волнении, входят Ариадна и Саламатин.

Саламатин. Нельзя, вы понимаете, нельзя браться за руль, если не умеешь. И пускать машину полным ходом.

Ариадна. Тогда зачем было со мной ехать?

Саламатин. И минуты не думал, что вы так…

Ариадна. Хотите сказать, что я сумасшедшая?

Саламатин. Такое слово…

Полежаев. Да позвольте, в чем дело?

Дарья Михайловна. Ариадночка, вся белая…

Саламатин (раздраженно). А то, что благодаря Ариадне Николаевне, мы чуть шею себе не свернули.