Мадемуазель де Мопен - Теофиль Готье

Он вновь и вновь с такой настойчивостью уговаривал меня навестить вместе его сестру, у которой истекал срок вдовьего траура и которая жила теперь с теткой в старинном замке, что я не могла ему отказать. Для приличия я немного поупиралась, но на самом деле мне было совершенно безразлично, туда ехать или сюда; своей цели я могла достичь любым способом; и когда он сказал мне, что я не на шутку его огорчу, если не уделю ему по меньшей мере недели две, я ответила, что с удовольствием поеду и дело с концом.

На развилке дорог мой спутник показал мне на правое ответвление этого ландшафтного игрека и сказал:

— Нам сюда.

Остальные пожали нам руки и поехали другой дорогой.

Спустя несколько часов мы прибыли в место нашего назначения.

Парк отделялся от большой дороги довольно широким рвом, который вместо воды был полон густой и обильной растительностью; ров был облицован тесаным камнем, а по углам щетинились огромные железные артишоки и репейники, — казалось, они, подобно настоящим растениям, выросли в расселинах каменной кладки; через этот сухопутный канал был переброшен одноарочный мостик, по которому можно было проникнуть за ограду.

Прежде всего перед вами открывалась аллея могучих вязов, смыкавшихся в вышине наподобие арок свода и подстриженных на старинный манер; следуя по этой аллее, вы попадали на круглую площадку, к которой сходились несколько дорог.

Деревья тут выглядели не просто старыми, а скорее старосветскими: они словно были в париках и присыпаны белой пудрой; им оставили только по небольшому пучку зелени на самой макушке; все прочее было тщательно сострижено, так что эти деревья можно было принять за великанские султаны из перьев, воткнутые в землю на равном расстоянии один от другого.

Миновав круглую площадку, поросшую ровно подстриженной нежной травкой, нужно было еще проехать под странным сооружением из листвы, украшенным цилиндрами, пирамидами и шероховатыми колоннами, причем все это было вырезано при помощи усердных ножниц из густых зарослей букса. Сквозь просветы в зелени справа и слева мелькали то полуразрушенный изысканный замок, то изъеденные мхом ступени иссякнувшего каскада, то ваза, или статуя нимфы, или пастушка с отбитым носом и пальцами, на плечах и голове у которой приютилась стайка голубей.

Перед замком простирался сад, разбитый на французский манер; клумбы были очерчены с безупречной симметрией при помощи падуба и букса; все вместе напоминало скорее не сад, а ковер: пышные цветы в бальных туалетах, с величественной осанкой и безмятежными лицами, точь-в-точь герцогини, собирающиеся пройтись в менуэте, приветствовали вас легким кивком головы. Другие, явно менее воспитанные, застыли прямо и неподвижно, наподобие сановных вдов, не участвующих в танцах. Кусты всех мыслимых форм, исключая лишь ту, что присуща им от природы — круглые, кубические, заостренные, треугольные или похожие на серые барабаны, — казалось, маршировали вереницей вдоль главной аллеи и за руку подводили вас к первым ступеням крыльца.

Несколько башенок, заблудившихся среди более новых построек, выступали поверх здания на всю высоту своих черепичных кровель, остроконечных и похожих на гасильники свечей, и железные их флюгера в форме ласточкиных хвостов свидетельствовали о весьма почтенной давности сооружения. Все окна центрального павильона выходили на один общий балкон, украшенный железной балюстрадой необыкновенно искусной работы и весьма нарядный, остальные же были обрамлены каменными резными наличниками с орнаментом из вензелей и бантов.

Прибежали не то четыре, не то пять огромных псов и зашлись в лае, выделывая в воздухе фантастические прыжки. Они скакали вокруг лошадей, бросаясь им прямо в морды; особенным ликованием встретили они лошадь моего товарища, которую, надо думать, частенько навещают на конюшне и сопровождают во время прогулок.

Наконец-то на весь этот шум вышел какой-то слуга, смахивавший отчасти на землепашца, отчасти на конюха; он схватил наших скакунов под уздцы и увел. Я еще не заметила ни одной живой души, если не считать маленькой крестьяночки, дикой и боязливой, как лань: при виде нас она бросилась наутек и юркнула в какую-то ямку за стеной конопли, хотя мы наперебой подзывали ее и лезли из кожи вон, чтобы ее успокоить.

В окнах никого не было видно; казалось, замок необитаем или, на худой конец, в нем живут только привидения, ибо наружу не просачивалось ни единого звука.

Бряцая шпорами — потому что ноги у нас слегка затекли, — мы стали подниматься по ступеням крыльца, как вдруг из дома донесся шум отворяемых и затворяемых дверей, словно кто-то спешил нам навстречу.

И впрямь, наверху лестницы показалась молодая женщина; одним прыжком она проделала пространство, отделявшее ее от моего спутника, и бросилась ему на шею. Он с большой нежностью расцеловал ее, обнял за талию и, почти подняв в воздух, увлек на лестничную площадку.

— Знаете ли вы, мой милый Алкивиад, что для брата вы чересчур любезны и галантны?.. Согласитесь, сударь, что с моей стороны будет не совсем напрасной предосторожностью предупредить вас, что он мой брат, поскольку манеры у него и впрямь ничуть не братские? — промолвила, обернувшись ко мне, юная красавица.

Я отвечала, что воистину нетрудно впасть в подобное заблуждение, что быть ее братом, пожалуй, несладко, ибо в силу этого обстоятельства ему приходится исключить себя из категории ее обожателей, и будь я на ее месте, я чувствовал бы себя в одно и то же время и самым несчастным и самым счастливым кавалером на свете. Эти слова вызвали у нее ласковую улыбку.

Беседуя в таком духе, мы вошли в залу нижнего этажа, стены которого были отделаны фламандскими ткаными обоями старинной выделки. На них были изображены огромные деревья с острыми листьями, служившие приютом рою фантастических птиц; поблекшие от времени краски являли взору причудливые сочетания оттенков: небо зеленое, деревья великолепного синего цвета с желтыми бликами, а тени в складках на одеяниях персонажей подчас совсем другого цвета, чем сами одеяния; тела выглядели как деревянные, и нимфы, разгуливавшие под линялой лесной сенью, напоминали распеленутые мумии, вот только пурпурные губы, сохранившие свой первоначальный цвет, улыбались живой улыбкой. На переднем плане топорщились высокие растения небывалого зеленого оттенка, усеянные огромными пестрыми цветами, чьи пестики напоминали собой павлиньи хохолки. В черной сонной воде, исчерченной потускневшими серебряными нитями, торчали, стоя на одной тоненькой лапке, похожие на философов серьезные задумчивые цапли: головы их были втянуты в плечи, а длинные клювы покоились на выпуклых жабо; сквозь просветы среди листвы виднелись вдали маленькие замки с башенками, похожими на перечницы, с балконами, полными прекрасных дам в пышных уборах, следящих за шествующими мимо процессиями или мчащимися охотниками.

Причудливые очертания скал, с которых низвергались потоки белой шерсти, сливались на горизонте с пухлыми облаками.

Более всего меня поразила одна охотница, выстрелившая в птицу. Ее разжатые пальцы только что отпустили тетиву, и стрела полетела; но это место пришлось на угол; стрела угодила на другую стену и летела совсем в другую сторону, а птица на своих недвижных крыльях мчалась прочь и, казалось, хотела перепорхнуть на соседнюю ветку.

Эта оперенная стрела с золотым наконечником, вечно летящая по воздуху и никогда не достигающая цели, производила донельзя странное впечатление; она была словно печальный и мучительный символ судьбы человеческой, и чем дольше я на нее глядела, тем глубже постигала ее таинственный и зловещий смысл. Вот она, охотница: стоит, выставив вперед полусогнутую ногу, глаза с шелковыми зрачками широко распахнуты и потеряли из виду стрелу, отклонившуюся от своего пути; тревожный взгляд словно ищет яркого фламинго, которого она хотела подстрелить, ожидая, что он вот-вот упадет к ее ногам, пронзенный насквозь. Возможно, это грех моей фантазии, но, по-моему, лицо ее было проникнуто такой же томностью и таким отчаянием, как лицо поэта, который умирает, так и не написав шедевра, что должен был прославить его, и предсмертный хрип безжалостно душит несчастного в тот миг, когда он пытается диктовать.

Я толкую тебе об этих обоях долго, и, пожалуй, дольше, чем следовало бы; но меня всегда, на удивление сильно, занимал этот фантастический мир, созданный старинными ткачами.

Я страстно люблю эту воображаемую растительность, травы и цветы, которых нет в природе, леса с неведомыми деревьями, где бродят единороги, козероги и белоснежные олени с золотым распятием между ветвистых рогов, преследуемые обычно рыжебородыми охотниками в сарацинском платье.

В детстве я никогда не входила без содрогания в комнату с ткаными обоями и всякий раз едва осмеливалась шелохнуться.