Твоя вина - Мерседес Рон

Я любила его. Это превращало меня в монстра? Стану ли я чудовищем из-за того, что продолжаю любить человека, который избивал маму и постоянно причинял ей боль? Неужели я и правда думала, что, если бы вела себя по-другому, отец все еще был бы жив?

Я закрыла глаза, стоя под струей горячей воды, и провела губкой по телу. Чувствовала себя грязной снаружи и внутри… Ненавидела эти мысли, но иногда казалось, что кто-то другой находится в моем теле, заставляя быть мазохисткой и поступать нелогично и дико.

Папа не заслужил ни моих слез, ни того, чтобы я жалела его…

Мне было все равно, сколько раз он брал меня в парк или на рыбалку… Ничего не имело значения: ни то, что он научил меня водить машину, когда я еще даже не дотягивалась до педалей, ни то, что я обожала смотреть, как он участвует в гонках и побеждает.

Однако это был отец, и мой «извращенный» детский ум заставлял меня отводить взгляд всякий раз, когда папа плохо обращался с матерью. Я не понимала себя, пыталась проанализировать все с другой точки зрения, но ничего не получалось.

Конечно, в приюте и приемной семье я скучала по маме, но и по нему тоже… ведь отец относился ко мне лучше, чем к ней, мне нравилось быть особенной, видеть, что папа никогда не причинял мне вреда, по-своему любил больше всех, говорил, что я важна для него… Естественно, в конце концов все рухнуло, поскольку он причинил мне настоящую боль, много боли.

Воспоминания о нем, как и его слова вернулись, и я ничего не могла сделать, чтобы исправить это.

– Ты плохая! – крикнула мне одна из девочек в приемной семье.

Там было пять девочек и маленький мальчик. Мы жили в ужасном доме с лживыми псевдородителями, которые не любили нас и не заботились ни о ком, кроме самих себя.

– Ты взяла мою куклу! – завопила я, пытаясь перекричать рыдания русоволосой малышки, стоявшей рядом. – Если плохо себя ведешь, тебя наказывают, разве никто не учил тебя этому?

– Не бей ее! – Девочка с густыми темно-русыми косами ткнула в меня грязным пальцем, другой рукой обнимая четырехлетнюю сестру, которая громко плакала (а на ее щеке виднелась красная отметина после пощечины, которую я ей отвесила).

Две другие девочки, которым было семь и шесть лет, встали позади Алексии, той, что с косами. Мне жутко не нравилось видеть, что они любят ее, а не меня. Я ведь только потребовала вернуть мне куклу, которую отняла рыдающая мелкая нахалка. Значит, ее нужно и можно ударить, верно?

Так всегда делают, когда кто-то себя плохо ведет.

– Ты дура, Ноа, и никто тебя не любит, – заявила Алексия. Она была почти такой же высокой, как и я, мы оказались самыми старшими, но она обладала свирепым взглядом, который у меня никогда не получался.

Несмотря на то, что я ударила малявку, я просто хотела, чтобы мы были друзьями. Я пыталась объяснить, что, как только я закончу играть, отдам куклу – мы должны делиться вещами… но она забрала ее, вырвала из моих рук.

– Не разговаривайте с Ноа, – приказала Алексия, повернувшись к подругам. – Теперь ты останешься одна: такие девочки, как ты, не заслуживают того, чтобы их кто-то любил, ты злая и уродливая!

Я почувствовала, как слезы навернулись на глаза, но не разрешила себе плакать. Отец ясно дал понять: плачут слабаки. Такие, как мама…

И я не проронила ни слезники.

– Ты плохая! Плохая! Плохая! Плохая! – повторяли девочки хором, даже малютка заулыбалась и скандировала вместе со всеми.

Я схватила куклу и выбежала из комнаты.

Я вышла из душа, пытаясь стереть детские воспоминания. Посмотрела в зеркало, разглядывая татуировку. Провела по ней пальцем, она была такая крохотная, но очень много значила. Я глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться, не хотела, чтобы прошлое опять настигло меня, как бывало раньше, я не могла позволить этому повлиять на меня.

Вдруг в дверь постучали.

– Ноа, это Ник.

Я зажмурилась и мысленно сосчитала до трех. Подошла к двери и впустила Николаса. Не знала, что он остался ночевать. Повернулась к нему спиной, накинула на голову полотенце и взяла крем, лежавший на полке. Мне не нужна компания, сейчас хотелось побыть одной.

– Ты в порядке? – тихо спросил он, а я увидела в зеркале его лицо: у Ника был напряженный взгляд, словно он прощупывал местность.

– У меня болит голова, – ответила я и направилась к двери. Я знала, что Ник последует за мной, и просто надеялась – он поймет, что у меня плохое похмельное утро. Иногда нам удавалось чутко чувствовать друг друга, и я решила, что он проявит тактичность.

Я вошла в гардеробную и надела легинсы и старую футболку с надписью (ее я купила еще в «прошлой жизни»). Футболка относилась к тем немногим вещам, которые не перекочевали в чемоданы, где лежала уже собранная одежда.

Но сегодня я не собиралась ее менять на что-либо другое.

Я почувствовала Ника позади себя, он стянул полотенце с моей головы, и влажные волосы упали мне на плечи.

Николас взял меня за руку и развернул к себе, вынудив посмотреть на него.

– Ты в порядке? – сказал он и собрал мои волосы в хвост.

– Я жутко устала, и у меня похмелье, – ответила я.

Ник представлял собой полную мою противоположность. На нем были джинсы «Левис», белая футболка «Кельвин Кляйн», он выглядел как модель с небрежно и стильно взлохмаченными волосами.

– Я приготовлю тебе завтрак перед уходом, Рыжая, – сказал он, целуя меня в щеку. – Я хотел бы остаться с тобой и провести день за просмотром сериала, но мне нужно на работу.

Я облегченно вздохнула. Не хотела, чтобы он видел меня в таком состоянии, я не могла веселиться и в конечном итоге напугала бы парня.

– Не волнуйся, я потом опять прилягу и посплю.

Я шагнула к нему и поцеловала Ника в губы. Это был нежный и долгий поцелуй. Ссора, которая случилась в ночь гонок, до сих пор не давала мне покоя. Мы кричали друг на друга, он упрекал, что я ему не доверяю… но что делать, если чувствуешь что-то, чего даже толком не осознаешь? Как рассказать обо всем Нику? Я ощущала: что-то явно не так, стремилась найти утешение в его объятиях, но не могла… о некоторых вещах мне было страшно начинать говорить, и я не хотела, чтобы он был разочарован или осудил меня.

Ник обеспокоенно посмотрел на меня, а я попыталась