Фамильный оберег. Отражение звезды - Ирина Мельникова

Равдан поднял голову. Семь Старцев[78] бесстрастно взирали на него с высоты. Звездный Шов – Тенгерийн Задал[79] разлегся от края до края, как шрам через все лицо старого воина, а Шесть Обезьян[80] уже вскарабкались на макушку неба – значит, близится полночь, пора начинать той…

…Долго шло пиршество в ту ночь. Запахи жареного мяса плыли над степью, смешиваясь с горьковатой прелью осенних листьев и трав. Присмирели сабдыки – духи гор, лесов и степей, притихли непокорные дыбджиты – повелители грозных стихий. Звенели бубенцы хонхо, глухо выли моринхуры, вели свой напев сууры, дрожали струны ятагов, глухо рокотали кенкерге, и звонче, чем обычно, звучали дамары.

Повсюду слышались хохот, веселые крики. Седые улигерчи завели свои песни, прославляя подвиги батыров и вознося здравицы Вечному Синему небу – давнему покровителю монголов.

Только Равдан был необычайно задумчив. Он не замечал недоуменных взглядов нойонов, не слушал, о чем поет старый сказитель Номжи:

– Кто твоей руки хоть мановеньяНа войне ослушаться дерзнёт,Не давай и тени снисхожденья –От детей и жен им отлученье!..

Перед его глазами стоял череп, обрамленный серебром, а губы шептали неслышно древние мани[81]. Равдан просил об отпущении грехов…

Когда же под утро взошел на юге яркий Гилаан[82], контайша удалился в свой шатер, не дождавшись конца тоя. Нойоны озадаченно переглянулись, расценив это как дурное предзнаменование…

Глава 26

…Пир продолжался до утренней зари. Когда солнце выглянуло из-за синих сопок, его лучи осветили множество спавших вповалку людей и потухшие костры, чадившие сизым дымом. Только стражники-хэбтэуулы оставались на ногах, дозором обходя становище. Не дремали и хара ашыты, охраняя покой своего повелителя.

Контайша Равдан в эту ночь спал спокойно, но чутко. Как принято в походе, он не разделся, а лишь чуть отпустил пояс и положил рядом лук со стрелами и обнаженный клинок.

Солнце поднялось на ладонь, когда Равдан вышел из шатра. Два вестовых – нукеры из хара ашытов – Туйдэр и Нимгир ждали его, коротая время за игрой в кости, с чашками баданового чая в руках. Они первыми получали приказы контайши.

Подойдя ближе к увлеченным игрой нукерам, Равдан присел рядом на пятки, усмехнулся и произнес:

– Наши старики говорят: нельзя пить из двух чашек, стрелять из двух луков и ездить на двух жеребцах. Наверное, они правы, я сегодня ночью скакал на одной кобылице. И звали ее Айдына!

Туйдэр рассмеялся, решительно смешал кости:

– Все, Нимгир, ты выиграл!

– Туйдэр! Посылай гонцов, поднимай минган-багатуров и зайсанов, – приказал Равдан.

Окинув взглядом затянутые то ли дымом, то ли туманом ближние гряды холмов, степь, подернутую инеем, зеленые сосны на фоне редкого березняка, Равдан уже сделал шаг к почтительно согнувшемуся джалаху[83] с медным кумганом в руке и мягким полотенцем на плече. Но вдруг насторожился и застыл, как зверь, заметивший добычу.

Два всадника на взмыленных конях вылетели из оврага за сопкой и понеслись наискосок, стремительно, точно чеглоки[84], едва касаясь верхушек сухих трав. На подходе к урге они разделились. Один из всадников, с белой повязкой на голове, поскакал к шатрам воинов. Равдан рассмотрел на крупе его лошади длинный вьюк из кошмы, из которого торчали ноги человека. Другой же всадник, в верблюжьем чекмене с надвинутым на лоб башлыком, осадил коня у самых ног контайши. Спешившись, он откинул башлык и встал на одно колено. Это был яртаул – совсем молодой нукер с едва заметными усиками и румянцем на щеках.

– Великий Равдан! – склонил голову лазутчик. – Новые вести мы принесли! Дозволь говорить!

– Говори! – приказал контайша.

– Всю ночь мы были в дозоре, – задыхаясь от быстрой скачки, сообщил яртаул. – Совсем близко к кыргызам подходили. Настолько близко, что слышали голоса их дозорных и видели пламя их костров. Узнали, что вместо трех кыргызских улусов только один выставил войско против ойратов. Езсерский улус откочевал на север, а люди улуса Эпчей-бега ушли к мунгалам…

– Даже так? – поднял бровь Равдан. И усмехнулся: – Чаадарская княжна просчиталась! Но не зря сегодня я скакал на кобылице! Она поплатится за свою глупость! Посмотрим на ее гордость, когда превращу ее живот и груди в подстилку для моих хара ашытов.

И спросил сквозь зубы, глядя поверх головы яртаула:

– Сколько у нее воинов?

– Около мингана, – ответил яртаул. – Ближе чем на полбэри к улусу подойти не удалось. Везде рыскают кыргызские харауулы. Нас заметили, пытались догнать, но ночь помогла нам скрыться.

– Откуда ж тогда известно, что у кыргызов почти минган воинов? – процедил Равдан. – Ты хочешь ввести меня в заблуждение?

– Нет! – в отчаянии вскрикнул яртаул. – Мы поймали кыргыза. Говорит, бежал из улуса. Это он сообщил о количестве воинов. Еще он сказал, что многое знает, но поведает об этом только великому Равдану!

– Веди его сюда! – приказал Равдан. – Немедленно!

Яртаул вскочил на коня – только его и видели!

Равдан кивнул головой, подзывая прислужника, и подставил руки под струю подогретой воды. Помывшись, он обтер полотенцем руки, шею, лицо и бросил его на траву. Затем рванул из колчана стоявшего рядом Нимгира стрелу, вертикально воткнул ее в землю, прищурившись, посмотрел на солнце и круто повернулся к вестовому, ждавшему приказаний:

– Бей в харангу, Нимгир! В полдень мы выступаем. Нужно повидаться с прекрасной Айдыной. В гости к ней лучше ехать с добрым туменом воинов. Но на этот раз нам и двух минганов хватит!

Нимгир махнул рукой. И тотчас два здоровенных нукера, голых по пояс, схватили деревянные колотушки на длинных ручках и принялись равномерно ударять ими то в харангу – громадный медный таз, висевший на шесте рядом с шатром, то в два небольших барабана-кенкерге.

Вестовой бегом бросился к куреням, зычными криками и пинками поднимая спавших.

Но и без его пинков воины вскакивали на ноги. Нукеры оглядывались по сторонам, перекликались, тормошили тех, кто никак не мог прийти в себя после ночного пира. Вскоре отовсюду послышался молодецкий посвист, крики зайсанов, возбужденные вопли. Барабанщики, подвесив на шеи кожаные дамары и выстроившись в ряд, били сбор. Погруженная в сладкую дрему ложбина вмиг ожила, пришла в движение, наполнилась голосами воинов и ржанием лошадей.

Равдан видел, как заклубилась пыль со всех сторон, как взметнулись туги и бунчуки, слышал, как загудели дунгары[85] в руках арбанчи…[86] В походе боевые кони привязаны к главному поясу кибитки или, стреноженные, пасутся рядом. Надеть доспехи, подхватить оружие и вскочить на лошадь – дело нескольких мгновений.