Фамильный оберег. Отражение звезды - Ирина Мельникова

Айдына принесла мазь – густую и такую вонючую, что Мирона затошнило, но он подчинился безропотно и даже пошутил, когда она наложила повязки на раны:

– Ну, спеленала, как младенца…

Боль ушла быстро, но вскоре поднялся жар, затрясла лихорадка. Нестерпимо хотелось пить. Пот заливал лицо, и Мирон никак не мог согреться даже под овчинным одеялом. Всю ночь Айдына и Никишка не отходили от него. И он, виновато поглядывая, божился, что ему лучше, а скоро и вовсе встанет на ноги. И, правда, уже под утро Мирон заснул, а когда лучи солнца заглянули в юрту, он и впрямь ощутил себя здоровым. Встретив закат полуживым, с рассветом он мог уже сидеть в седле и держать в руке саблю. Никишка перевязал раны чистыми тряпицами, и они почти не беспокоили князя. Лишь голова слегка кружилась, но вскоре и это прошло…

Примеряя куяк, Мирон удивлялся: руки двигались, как и прежде, словно и не было вывернутых суставов. Он несколько раз взмахнул саблей для проверки. Ничего! Не болит, не саднит, не ноет! Что ж это за мазь такая диковинная, после которой даже кровавые рубцы мигом затягиваются?

Поглядывая на него, Никишка качал головой.

– Колдовка она! Айдынка-то! Непременно колдовка! Почище бабки своей управилась!..

Мирон лишь посмеивался. Колдовство ли, любовь ли Айдыны поставила его на ноги. В этом ли дело? Главное, что он снова полон сил и может сражаться!

А враг был уже на подходе. Вспыхнули на сопках сигнальные огни, поднялись столбы черного дыма, а вскоре примчался гонец на взмыленном коне. Спешившись, он пошатнулся от усталости, но нашел в себе силы доложить Айдыне, что ойратских яртаулов заметили на берегу Енисея. Значит, основное войско тоже недолго осталось ждать.

В аале поднялась суматоха. Все, кто слаб и стар, немощен и мал, – все устремились в крепость на вершине Изылтах. Табуны и стада еще накануне спрятали в глухих логах и распадках. Так что на главном рубеже остались только воины…

Войско Айдыны приготовилось к отпору. Широкая лощина перед аалом просматривалась вдоль и поперек, ойратские яртаулы наверняка рыскали по всей округе, но одно знал точно Мирон: об укреплениях и ловушках им мало что ведомо. Слишком плотно стояли дозорные – мышь не проскочит, змея не проползет незаметно. Значит, ойраты пойдут на хитрости. В стане Айдыны никто в этом не сомневался….

Пробравшись ложбинами и оврагами, прибыли остальные дозорные, сообщив, что джунгары совсем близко.

Мигом, по взмаху руки чазоолов[90] чаадарские воины метнулись в укрытия, затаились в укромных местах за скалами и в кустарнике. Тысячное войско исчезло, будто растворилось среди густых зарослей и каменных глыб. И воцарилась тишина…

А затем послышался гул. Казалось, он рос из-под земли и, усиливаясь, заполнял собою степь, сопки, ложбины. За дальним лесом, точно грозовые тучи, поднялись клубы пыли, а гул распался на дробный топот множества копыт. Серая мгла затянула солнце. Синее, будто чистое озеро, небо потемнело и, утратив свою глубину, стало похоже на грязную лужу.

И вот, словно длинный язык, вывалилась из дальнего ущелья джунгарская рать. Тонкая и длинная цепь всадников, расправляясь, как веер, приближалась к реке. Частокол пик, сотни разноцветных знамен… Грозная сила, беспощадная, как пыльная буря, стремительная, как степной пожар…

– Давай, Никишка, беги к запруде, – приказал Мирон. – Как только калмаки начнут переходить реку, спускайте воду!

Черкас нырнул в заросли.

Тем временем передовые отряды ойратов уже достигли берега. Натягивая поводья и осаживая коней, всадники вглядывались в пересохшее русло. Пофыркивали кони и перекликались воины – больше ни единого звука не нарушало тишину. Застывшая на миг тяжелая рать тронулась дальше. Их приземистые, привычные к крутым склонам лошади легко преодолели спуск, ступили на камни. И тут обрушились прутяные и берестяные щиты, прикрывавшие ловушки…

Закричали истошно всадники, заржали отчаянно лошади, валясь на железные и деревянные иглы ловчих ям, на частокол, забитый вдоль реки… А черная лавина безудержно текла и текла сверху, подминая тех, кто тщетно пытался выбраться из ям, сама валилась им на головы, топча раненых и убитых…

Неслись от реки крики, проклятья и стоны. И тут, ломая подпорки, упали фашины, преграждавшие путь воде. Грязный, вперемешку с камнями, сучьями, обломками деревьев, высотой в две сажени вал ринулся на ойратов. Мигом затопив русло, он подхватил людей и коней и понес их, закручивая в бурунах, подбрасывая на волнах, ломая хребты, корежа мертвых, уродуя и убивая живых. Немногим удалось выбраться на противоположный берег. Но в эту жалкую, мокрую, окровавленную кучку ойратов тотчас ударили стрелы кыргызов. Звеня, как осы, тучей вылетели из-за каменных заплотов и скальных уступов, прибрежных зарослей тальника и кустов черемухи…

Как подкошенные падали люди. Освободившиеся от всадников кони из последних сил карабкались по склону и, сраженные стрелами, катились вниз, увлекая за собой камни. Вой, визги, вопли еще живых сливались воедино с ржанием лошадей, грохотом камней, свистом стрел и победным ревом кыргызских лучников. Казалось, сама Изылтах ожила и стала метаться, биться, кричать, визжать, скрипеть в исступлении зубами и проклинать тот ад, что творился у ее подножия. И лишь осеннее солнце смотрело вниз безучастно и отрешенно.

Глава 28

Мужество и сплоченность кыргызов превзошли все ожидания Мирона. Ни одного неверного движения не сделали они, ни единого просчета не допустили. Лучники открыли стрельбу в нужный момент. Воду пустили в русло как по заказу. Передовая часть ойратского войска билась в ловушках, как щука, угодившая в сеть. Теперь он знал точно: джунгары крепко подумают, прежде чем начать наступление.

Джунгары отхлынули от берега и новых действий не предпринимали. Но с вершины Изылтах Мирон видел, как поскакали во все стороны то ли гонцы, то ли разведчики. Уровень воды в реке понизился. И теперь в бродных местах едва достигал лошадиных бабок. Вскоре враг начнет искать безопасное место для переправы. И непременно его найдет…

Мирон и Айдына наблюдали, как ойраты откатывались к сопкам. Вскоре, казалось, по всей степи вспыхнули костры. Враги спешивались, ставили шатры… Они не торопились. И первые потери их явно не обескуражили.

До самых сумерек ойраты ничего не предпринимали. Правда, одиночные всадники, потрясая копьями, подъезжали к берегу, рысили туда-сюда, время от времени останавливались и что-то громко кричали.

Ветер относил в сторону голоса людей и ржание лошадей. Сизый морок затягивал сопки. Над степью повисла зловещая тишина. И только в густой кроне лиственницы жалобно кричал кобчик. Но стоило солнцу нырнуть за пологие вершины, как в ближнем логу завыли волки. Жадные хищники почуяли кровь… Много крови!