Фамильный оберег. Отражение звезды - Ирина Мельникова

Ночь прошла в ожидании. А под утро прискакал дозорный и сообщил, что большой джунгарский отряд переправился через реку и спешит к Изылтах. И снова все пришло в движение в стане Айдыны…

Первыми к каменным заслонам рванулись ойратские лучники. В воздухе завизжали, заныли стрелы. Били сильно – некоторые стрелы долетали до подножия крепостных стен на вершине. Железные наконечники, лязгая, выбивали из камней искры. Но Айдына не ушла в укрытие, осталась в седле наблюдать за наступавшим противником.

За лучниками шли мушкетеры. Теперь в кыргызов полетели пули. Мушкетеры и лучники под прикрытием высоких плетеных щитов бросились вперед, пытаясь взобраться на сопку. Но дошли немногие – ответные стрелы и пули ударили им в лицо. Тех, кто успел добраться до каменных заплотов, взяли в копья. Послышался долгий, отчаянный крик. Оставшиеся в живых побежали к березовой роще, в распадок…

– Выманивают, – негромко бросил Мирон, и Айдына согласно кивнула.

Наверняка в распадке таились всадники. Но пока все шло, как и думалось. Враг бил не кулаком, а одним пальцем.

Мирон оказался прав. На смену лучникам мигом выскочили из рощи конники. Их тоже оказалось немного – около сотни. На этот раз никто не орал, не похвалялся. Не дойдя до заплотов, всадники отвернули в сторону и начали неторопливо подниматься в гору. Похоже, не случайно выбрали тот участок склона, на который из-за крутизны невозможно было уложить бревна. Обзору мешали деревья и каменные останцы, торчавшие, как зубы дракона. Они же не позволяли стрелкам прицелиться, да и далековато был враг, не всякая стрела долетит, не всякая пуля достанет.

Мирон то и дело бросал взгляд на Айдыну. Надо же, удивлялся, выдержка и терпение – как у бывалого полководца! Ни одна жилка не дрогнула на юном лице, ни один мускул. А в глазах – ни капли сомнения, ни искры страха.

Всадники то исчезали за камнями, то появлялись. Порой видны были только головы в круглых верблюжьих шапках и островерхих шлемах. Ойраты неуклонно приближались к каменистому гребню. Подъем был крут, но люди и кони упорно искали дорогу. Лошади оступались, скользили, падали на колени, храпели, но всадники не покидали седел и ударами плеток понужали их карабкаться все выше и выше по склону.

Айдына, закусив губу, напряженно наблюдала, как медленно, но верно ползут к цели ойраты. Мирон ждал, что из ближнего соснового бора встречь врагу ударят стрелы, но спрятанный за деревьями отряд лучников затаился и молчал, позволив врагу благополучно миновать засаду.

Под гребнем подъем оказался особенно крут, и всадники замешкались, тычась, как слепые кутята, в поисках удобного выхода на скалы. Нижние подпирали верхних…

И тут сверху ударили стрелы. Как пчелиный рой, они поднялись в небо и обрушились на врага. Заметались ойраты, заржали их кони. Падали наземь мертвые тела людей и лошадей, кувыркаясь, летели вниз, сбивая живых и увлекая их за собой. Но паника длилась недолго – уцелевшие быстро перестроились и начали заходить справа, пытаясь обойти сопку по заросшей ольхой ложбине. Путь оказался не менее труден – по руслу бежавшего там ручья. Конники уткнулись в каменную стену и повернули обратно. А из бора опять ни звука. И Мирону стало ясно – Айдына не спешит бросать кости на стол.

Прискакал запыхавшийся гонец, сообщил, что выше по течению реки лучники пытались прорваться сквозь рощу. Вскоре такая же весть пришла с правого крыла, где воинам Равдана удалось подняться на одну из сопок. Оба нападения тоже кончились ничем, но противник подступал снова и снова, меняя усталые сотни на свежие. Но это были мелкие укусы, Равдан явно прощупывал, выискивал слабые места обороны. Теперь он знал об укреплениях, и его воины уже не бросались опрометчиво вперед, как в первый день. Терпеливо пытались понять, чем крепок и в чем не силен их противник…

Мирон озабоченно посматривал на Айдыну, но она оставалась спокойной. Лишь время от времени рука сжималась в кулак и еле заметно подергивалось плечо.

– Что-то не так? – осторожно поинтересовался Мирон.

В ответ она покачала головой.

– Все так… Но их слишком много. Понимаешь, они могут нападать день, затем – ночь. А когда мы устанем…

Она была права. Джунгары лезли, как саранча. В одном месте их удалось раздавить, они прорывались в другом. Умело обошли две засеки и напоролись на третью. И здесь пригодился отряд в две сотни дружинников, который таился в засаде. С визгом и гиканьем выскочили из бора кыргызские воины и окружили сбившихся в кучу ойратов.

Всадники, выхватив острые мечи и сабли, ринулись навстречу друг другу. Взрытая сотнями острых лошадиных копыт красноватая степная пыль тяжело поднялась к небу, заволокла солнце…

За мутной завесой не было видно, что творилось на поле боя. Зато слышны были звуки сражения: лязг мечей и сабель, отчаянное ржание, боевые вопли, крики и стоны погибавших. Потерявшие всадников кони с окровавленными гривами и хвостами метались, дико ржали и уносились в степь. Летели прочь без оглядки, не веря тому, что вырвались из кровавого месива, из жути, полной боли и животного страха… Люди, которым они служили верой и правдой, вонзали в их бока железные стремена и шпоры, ломали им хребты, дробили кости. Но и кони скольких людей потоптали, изувечили, искромсали копытами…

Истошный вой стоял над долиной. И, наконец, джунгарские воины дрогнули, побежали, а в спины им неслись стрелы и победные крики воинов Чаадара.

…Время шло к вечеру, и Айдына нетерпеливо поглядывала на солнце. Она понимала – ночь не принесет покоя, но все равно ждала темноты. И вот, наконец, солнце скрылось за сопками. В ранних сумерках удалось отбить еще один приступ. Он оказался последним – войско Равдана не спеша, сотня за сотней, переправилось через реку и ушло к своему табору…

Нимгир недолго гонялся за скакуном – тот был почти обессилен после битвы. И когда хара ашыт набросил на него аркан, почти не сопротивлялся, лишь испуганно всхрапывал и косил глазом на чужака, насквозь провонявшегося потом и кровью.

Вестовой с восхищением осмотрел неожиданную добычу. Одного из своих лучших коней Нимгир потерял на переправе. А этот всем был хорош – резв и силен, выше степных лошадей и крупнее, только молод еще и, видно, плохо обучен.

Он похлопал скакуна по шее, но тот дернул головой и оскалился, обнажив крупные зубы, – он был обижен на чужака, который не дал ему вволю попастись в степи и до сих пор не подпустил к воде, которая текла совсем близко.

Хара ашыт резко ударил строптивца по носу – и впрямь недавно взят из табуна и потому не понимает, что коню кочевника недозволенно фыркать и скалить зубы на хозяина. Конь всхрапнул и отпрянул, но Нимгир ловко ухватил его под уздцы и повел к воде.