Сивилла - Флора Шрайбер

— Доктор, — она с трудом шевелила языком, — иногда я так боюсь всего этого, что мне хочется умереть прямо на месте.

Доктор Уилбур тихо и спокойно ответила:

— Зачем вам умирать? Слишком многое пришлось бы оставить здесь. Хороших людей. Интересные занятия. Музыку, живопись, природу. — И добавила многозначительно: — Возможность объединиться с Сивиллой и обрести себя.

Настроение пациентки резко сменилось. Вместо страха появился гнев и инстинкт самосохранения.

— Зачем вы загоняете меня в угол? — спросила Нэнси.

— Дорогая моя, я не загоняю вас в угол, — успокаивающим тоном ответила доктор. — Я просто пытаюсь заставить вас понять, что нет причин умирать.

— Нет причин? — задумчиво переспросила Нэнси. — Есть причины личные, есть и общественные.

— Каковы же личные причины? — тихо спросила доктор, прекрасно сознавая, что, несмотря на все предыдущие бурные высказывания, первый настоящий контакт с Нэнси возникает только сейчас.

— О, — ответила Нэнси, — все мы стараемся заставить Сивиллу что-то делать, и ни у кого ничего не получается. Суще ствование, связанное с Сивиллой, — это постоянное разоча рование. Поэтому я сержусь и боюсь. А иногда мне хочется свернуться как младенцу и снять с себя всю ответственность. Но вообще я очень близка с обеими Пегги, а вы зна ете, как они относятся к Сивилле. Сивилла все время заставляет Пегги Лу кипеть.

Неожиданно снова расслабившись, Нэнси пояснила:

— Я так близка с обеими Пегги, что взяла у них вторые имена. Но они пользуются фамилией Дорсетт. Я — нет. Я — Нэнси Лу Энн Болдуин. Мисс Болдуин была учительницей, которой воображала себя Сивилла в то время, когда появилась я.

— А какие другие личные вопросы беспокоят вас, Нэнси? — поинтересовалась доктор. — Что бы вы хотели делать, но не можете?

— Ходить на ногах, которые не подгибаются, — прозвучал удивительный ответ. — Мне хочется бывать в разных местах, заниматься разными делами. Вы же понимаете, что с Сивиллой это не получится.

— Мы можем устроить так, что получится, — пообещала доктор.

— Боюсь, все же не получится, — резко ответила Нэнси. — Но как раз сейчас меня больше беспокоят общественные проблемы. — В ее глазах вновь появилось выражение страха. — Эти католики проскользнут, когда от них меньше всего ожидаешь. Они захватят нас врасплох.

— Меня они не захватят, потому что я их не боюсь, и верю я не так, как вы. Я верю…

— Времени осталось совсем немного, — истерично заговорила Нэнси. Потом повторила уже тише: — Я бы хотела умереть, но Бог не позволяет мне. Вы понимаете, мне самой пришлось бы делать это, а самоубийство — это так же неправильно, как следовать указаниям католиков. И в том и в другом случае я предала бы свою душу дьяволу.

— Послушайте, Нэнси…

Доктор пыталась сбить этот настрой, представив иную точку зрения, но Нэнси оборвала ее:

— А я не желаю, чтобы дьявол победил!

— Нэнси, — ответила доктор, решив радикально сменить тему, — если бы вы и Клара, да и некоторые другие, а в особенности Марсия, присоединились к Сивилле…

— У Клары те же самые проблемы с религией, что и у меня, — вновь прервала ее Нэнси. — Ее беспокоит то же, что и меня. Я уверена, что вчера она рассказала вам то же самое, что…

На этот раз доктор оборвала свою собеседницу.

— Если вы и Клара поможете Сивилле стать сильной и начать делать то, что ей хотелось бы делать, — многозначительно заявила доктор, — появится еще один человек, способный поддерживать демократию, которую католики, по вашему мнению, могут у нас отобрать.

Погруженная в собственные мысли, Нэнси ответила не совсем впопад:

— Всегда нужно быть готовым к дню, когда католики уничтожат нашу демократию. Нужно следить за этим!

— Нэнси, — продолжала доктор твердым, настойчивым голосом, — Господь дал нам мозги для того, чтобы мы пользовались ими…

— Конечно. — Нэнси снова не дослушала до конца. — А кроме того, Он дал нам Пророчества, чтобы мы знали, как воспользоваться своими мозгами для подготовки к борьбе против захвата власти католиками.

— Послушайте, Нэнси… — вновь начала доктор.

— Он это сделал! — страстно воскликнула Нэнси.

— Господь дал нам разум для пользы дела, — повторила доктор Уилбур. — Не следует транжирить его на необоснованные беспокойства.

Нэнси запротестовала:

— Но Он велел отвратиться от сил тьмы и обратиться к силам света, что значит — следовать за Ним.

— Сейчас в нашей стране обеспечена свобода религии и свобода убеждений, — напомнила доктор Уилбур.

— Это себя не оправдало, — ответила Нэнси.

— Поскольку правление нашей страны есть правление народа, — продолжила доктор, — и вы и я являемся такими же частями системы правления, как все остальные, и…

— Все это я знаю, — резко прервала Нэнси.

— Так это значит, — уточнила доктор, — что если вы так боитесь потерять нашу демократию, то вам с Кларой следует присоединиться к Сивилле, и тогда Сивилла сможет делать все, что в ее силах, для того, чтобы помочь другим людям отвернуться от сил тьмы.

— Простите меня, доктор Уилбур, — вмешался в разговор голос, не принадлежащий Нэнси. — По-моему, я должна кое-что сказать.

Доктор хорошо знала этот голос.

— Слушаю вас, Вики.

— Вы, конечно, извините меня за эти слова, поскольку, как вам известно, я высказываюсь только в тех случаях, когда это совершенно необходимо. Но мне кажется, что вы совершаете ошибку, разговаривая с Нэнси таким образом. Видите ли, у Сивиллы те же самые страхи и тревоги, что у Нэнси и Клары. На самом деле, хотя Марсия считает, что она порвала с религией, у нее тоже есть эти страхи.

— Неужели?

— И я пытаюсь помочь Нэнси, Кларе, Марсии и Сивилле. Дело пошло к улучшению. Как-то раз вы мне сказали: «Вики, почему бы вам не помочь Сивилле?» — и я с тех пор этим занимаюсь. Но если Нэнси и Клара сейчас воссоединятся с Сивиллой, оставив при себе свои страхи, эти страхи прибавятся к тем, которые Сивилла уже испытывает. Боюсь, для нее одной их станет слишком много. Это одна из причин, по которым я перестала поощрять Нэнси и Клару к сближению с Сивиллой. Зачем сближать их, если они не принесут нам дополнительной силы? Они цепляются за ложные идеи: не только излишне озабочены религией, но еще и охвачены депрессией и идеей самоубийства — в большей степени, чем они признаются, и в значительно большей степени, чем они рассказывали здесь. Я не хочу, чтобы они нагружали всем этим Сивиллу, поскольку не уверена, что даже я смогла бы такое выдержать, несмотря на свой сильный характер. Больше я ничего не скажу. Просто считаю, что в данный момент нет смысла пытаться сблизить Нэнси и Клару с Сивиллой.

— Это действительно было бы ошибкой, Вики, — сообщила доктор Уилбур своей добровольной помощнице, — если бы я не собиралась как-то повлиять на тревоги Нэнси и Клары. Но я твердо намерена сделать это. Теперь, если Нэнси позволит мне поговорить с ней подольше, мне кажется, я сумею кое-что поправить.

— Хорошо, — ответила Вики, — я сейчас дам вернуться Нэнси. Но не забывайте о моем предупреждении, доктор Уилбур. Это не просто предупреждение — это предостережение.

Анализируя факт появления пяти новых «я», доктор Уилбур мысленно вернулась к моменту, когда после первого знакомства с Вики она взялась за литературу о расщеплении личности. Еще тогда она предположила, что случай с Сивиллой более сложен, чем случаи Кристин Бошан и Дорис Фишер. Теперь она знала, что случай с Сивиллой Дорсетт, начало которому положила не просто травма, но целый комплекс травм, был наиболее сложным из всех когда-либо отмечавшихся.

Множественные корни болезни Сивиллы: шизофреничная мать, которой помогал и попустительствовал отстраненный, пассивный отец, наивное и лживое окружение, истерия, порожденная фундаменталистскими религиозными убеждениями, конкретно представленными дедушкой Дорсеттом, — рассматривались и интерпретировались доктором. Однако она до сих пор не знала, когда произошла первая диссоциация, хотя ей было известно, что не все «я» возникли во время этой первой диссоциации и что все «я», которые до сих пор представились, уже существовали к тому времени, как Сивилле исполнилось двенадцать лет. Появятся ли еще какие-то «я», кроме тех четырнадцати, которые уже выявлены, доктор затруднялась определить.

Хотя данные о психических расстройствах по обеим родительским линиям говорили о наличии генетического фактора, доктор Уилбур была уверена, что болезнь возникла в результате воздействия окружения. Доктор Уилбур знала, что для излечения болезни проводимый анализ должен вскрыть конкретные случаи злоупотреблений со стороны окружающих.

Все эти «я», как теперь убедилась доктор, были не конфликтующими частями какого-то единого «я», борющимися за собственную идентичность, а скорее средствами защиты от нестерпимого окружения, вызывавшего детские травмы. Сознание и тело Сивиллы были во власти этих «других» — не каких-то вторгшихся духов, не взявшихся невесть откуда пришельцев, но выделившихся частей исходной детской личности. Каждое «я» было моложе Сивиллы, и их возраст соответствовал времени конкретной травмы, с которой данному «я» пришлось иметь дело.