Последнее целование. Человек как традиция - Владимир Кутырев

Таким образом, источником и движущей силой лингвистической контрреволюции, все шире распространяющейся дискредитации языка, слова, вырождения эстетического в литературе, искусстве и всего «человеческого, слишком человеческого», превращения культуры в информацию является дигитально-технологическая революция, означающая вступление нашей цивилизации в стадию торжества Искусственного. Для доразумного живого она несет смерть как прямое вытеснение из реальности, для человечества она опосредована «влечением к смерти» – эпохой Mortido[148].

В ее в основном стихийном, превратном и лишь иногда более-менее сознательном мировоззренческом выражении А. С. Нилогов не одинок, он в хорошей, прогрессивной компании. Раньше, тоньше и изощреннее его это было сделано в рамках постмодернизма, особенно, как мы видели, в работах Деррида, его учении о письме (грамматологии). В отличие от ближайших коллег по деконструкции метафизического философствования, Деррида не остановился на ней, а предложил позитивную программу, выработав «субстанцию» для построения (конструкции) нового мира. Это была идея их замены «письмом», теория грамматологии как отказа от звукового языка и буквенного текста. Письмо или грамматологическое мышление есть знаковые, чисто формальные, математические способы обработки реальности в форме полу-и полностью автоматизированного мышления-коммуникации. В нем нет предметного референта, образов и смыслов (в этом смысле оно трансцендентальное, инобытийное), от которых оно только отталкивается в начале или они «вышелушиваются» в его конце. До чего мы, люди, дожили! Вступили в «цивилизацию смерти» и стали культивировать собственное отрицание. Завертывая его в гламурную оболочку сверхпотребления и обманывая себя возможностью технического бессмертия.

Насколько оригинален вклад нашего автора в идеологию разрушения человеком своего Lebenswelt (жизненного мира) вплоть до отрицания собственной телесности и живых форм общения? По тексту видно, что хотя о заслугах Дерриды в этом плане он знает, идеи антиязыка рождались самостоятельно. Более того, увидев (или указали критики, в том числе говорил я), что у Дерриды они давно разработаны и более фундированы, он задним числом пытается включить их в свою философию, утверждая, что понятие антиязыка шире «письма-программирования». «Антиязык является неким феноменом, в отношении которого прото-письмо (Деррида) аналогично письму естественного языка, а грамматология входит в состав антилингвистики»[149]. Согласимся, что шире, «входит», ибо как всякое «анти» феномен антиязыка неопределеннее, размытый, (с)мутный и ему можно приписать любое состояние. Согласимся, но если до конца и только критически, это будет несправедливо. Несправедливо, если упустить, что у автора намечается уровень отрицания языка, которого у Дерриды не было. Именно, когда ему противопоставляется не дигитализация и программирование как формализованная коммуникация, а нечто принципиально беззнаковое, нерасчленяемое и неноминабельное (намеки на что можно «вывести» из Предисловия). «Если антиязыковая коммуникация обеспечивает ресурсный базис бессознательного, проявляясь не в виде паралингвистических казусов, а пронизывая всю фундаментальную антропологию (в отличие от фундаментальной онтологии, опирающейся на (анти) язык бытия), то измененные состояния сознания можно редуцировать в качестве антиязыковой бессознательности, представляющей собой антиязыковый поток вне семиотической структуры…»[150]. Антиязык как «поток вне семиотической структуры». Запомним!

И опять, теперь окончательно, оторвемся от текста, в котором еще много чего есть, включая споры с другими теоретиками, тоже ратующими за уничтожение живого языка и замену слова цифрой и которые мы рассмотрим ниже: М. Эпштейном, с его «скрипторикой», который только упоминается и С. Е. Шиловым, с его «риторической теорией числа», которого он хотел бы включить в философию антиязыка, а тот, в свою очередь, обещает найти антиязыку местечко в РТЧ. Оторвемся, чтобы о чем толкует и в превратной форме предвидит А. С. Нилогов, говоря то о медитации, то о бессознательной телепатии с телепортацией, подверстывая их под антиязык, сказать проще. Без псевдофилософского тумана. И современнее. Чем все это вызвано или как перерастание общества в Технос искажает сознание гуманитарных теоретиков.

Уже наличные признаки развития современной технологии показывают, что в пределе формальное мышление-исчисление, превращаясь в безъязыково-бессловесное, будет осуществляться «от мозга к мозгу». Об этом день и ночь мечтают адепты так называемого «открытого церебрального общества» (когда будет прямая = внесемиотическая передача и чтение мыслей, которое пока в экспериментах). От мозга к мозгу, от чипа к чипу, от чипа к мозгу и наоборот – такой в идеале видится не опосредованная какой-либо внешней фиксацией передача сигналов. Над ее осуществлением полным ходом идет работа. По сути это не программирование, вообще не «язык», даже формальный, несловесный, потому что бессубъектная передача импульсов не коммуникация, а «коммутация». Просто замыкание контуров. Да и все. Пульсация электрических сигналов внутри неких био или кремниевых субстратов (ах, какая скорость, кричащие об онтологии коммуникаций новаторы не знают, что становятся консерваторами; их головы материал для прогресса). Уже сейчас достаточно много людей, которые в традиционном мире только присутствуют, а (не)живут «там», в качестве питательного бульона для интернет-матрицы. Чтобы совсем не отлипать от компьютера, они и питание себе придумали, получают по системе 3D какие-то растворы в пробирках; если нечаянно выйдут на улицу, то в очках-насадках, чтобы по-прежнему воспринимать мир не предметов, а фантомов и прямо на сетчатку глаза; секс тоже в виртуальных объятиях – в никому и в никуда; вот вам и «желание письма» вместо желания другого (первый уровень), а далее «тело без органов», «шевелящаяся протоплазма», – как видим, введенные постмодернизмом концепты были философским предвидением теперь действительно происходящего. Гей-движение и прочие «извращения» в сравнении с этими тенденциями – закоснелые традиционалисты. Жалкие реакционеры. Зачем при подобном образе жизни живой язык? Так формируется «язык» для поколения next+ без слов и звуков, в молчании, как информация без выведения «вовне», которая, поскольку ее никто не воспринимает, редуцируется до цепочки бегущих электрических импульсов. Вот он – подлинный антиязык, если говорить в подобных, как у А. С. Нилогова, приблизительно нащупываемых понятиях, когда мы вступим во второй, более фундаментальный этап лингвистической контрреволюции. В буквальном смысле слова «анти», т. е. на всю глубину, без коммуникации. Антикоммуникация. (Не)коммуникация. Коммуникация. Некому комммуницировать.

Таков конечный итог борьбы с живым общением: от естественных языков (речи) к письменным текстам и структурам, от них к дигитальной коммуникации через «различание» (протописьмо, биты, скрипторика и риторика числа, программирование), далее к новому тождеству в виде неких киберорганизмов, Матрицы или World Wide Grid. В конечном счете, это «антиязыки» Искусственного интеллекта. Или, например, мечтают почему-то еще не сбросившие с себя человеческий облик технократы: об о(за)хватывающих Землю «галактических информационных полях»[151]. распластанном по ней «ландшафтном разуме»[152]. по(на)крывающем ее «мыслящем океане» в духе Ст. Лема. Конец Логоса, ненужного при дигитальной коммуникации, потом даже Числа, ненужного при прямой коммутации. Если смысловые эпохи истории человечества характеризовать предельно широкими мазками, то это будет: язык – коммуникация – коммутация. Ком-мутация: конец семиотической реализации возможных миров! В борьбе с Бытием Хайдеггера через Ничто и нигитологию Дерриды по ленте Мебиуса приходим в ту же точку откуда вышли. Бытия, но Иного. Конец Света. Нашего. Впереди = после – Тот свет, о котором могут быть только футурологические фантазии, конкретизировать которые не решался даже Ст. Лем, а мы считаем их роковыми. Потому что постчеловеческие.

Когда летней ночью мотыльки, один за другими и целыми стаями летят на огонь, сгорая в нем, думаешь, вот глупые создания, что их туда влечет – на оче-видную смерть. Почему не видят, не чувствуют? Но совершенно также сейчас люди «летят на новое», стремясь к нему только потому, что оно «прогрессивное», дает сиюминутные выгоды и комфорт, не отдавая отчета в его опасности. Не желая, боясь оценивать ее, даже думать о ней. Иногда, правда, люди-мотыльки посетуют: что делать, «прогресс не остановишь». Структура фразы выдает суть процесса: «от смерти не уйдешь». Так хотя бы не отождествляйте его/ее с благом. И в отличие от мотыльков воспользуйтесь разумом, чтобы смотреть дальше своего носа, подчиняя научное сознание и технологические достижения задачам поддержания жизни. Особенно те, кто считает себя философами, должны им пользоваться не как рефлексом, а для рефлексии. Мыслить с одновременным пониманием, о чем и куда ведет мысль. Так им положено по профессии. Иначе мы не будем знать, когда нас не будет. Какие-нибудь мотыл(ьк)и, особенно теоретические, на которых хорошо клюют большие рыбы, скажут, это хорошо: смерть-то счастливая, эвтаназия. Но она досрочная и наркотическая, зачем ее, безвременную, считать за «хорошо»? Надо греться от огня, пользоваться им, удерживаясь от того, чтобы (по)падать в него. Благо живых людей – жизнь, которую надо защищать.