Второй президент Чехословакии Эдвард Бенеш: политик и человек. 1884–1948 - Валентина Владимировна Марьина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В записи беседы значится: «Что бы ни произошло, они (Англия и Франция. – В. М.) снимают с себя ответственность. Президент Бенеш: Это ультиматум. Они: Нет, только советы»[444]. В конце встречи с обоими посланниками президент сказал: «Как я вижу, вы предложили мне от имени своих правительств определенного рода ультиматум. То, что ваши страны делают в отношении моей страны – единственный случай в истории. Я созову правительство и политические партии, и мы все вместе примем решение. Вы настоятельно требуете немедленного решения. Я не могу ничего обещать, но попытаюсь, чтобы ответ на ваш ультиматум был дан, если это возможно, еще сегодня»[445]. Затем президент поклонился обоим посланникам и удалился из кабинета приемов.
Как пишет Бенеш, он провел страшную ночь, размышляя о своей ответственности за принятие решения и о возможных альтернативах. Прежде всего, о возможности отвергнуть ультиматум и начать войну с Германией: «мы были в целом к ней в военном отношении, как и Германия, готовы. Это было самым легким, и особенно лично для меня, учитывая ответственность в ту минуту, наиболее приемлемым. Но что будет, если мы вынуждены будем вести эту войну в одиночку? Я взвесил всё…». Что касается Англии и Франции, то они уже заявили о своей «незаинтересованности» в судьбе Чехословакии в случае ее военного конфликта с Гитлером. Что касается России, то Бенешу, по его словам, «в тот момент не были достаточно ясны ее будущие практические действия (подчеркнуто. – В. М.), но то, что она будет в принципе с нами, мне было определенно ясно». Относительно двух соседей Чехословакии – Венгрии и Польши – у Бенеша не было «больших сомнений»: «Венгрия уже тогда находилась в полном сговоре с Германией против нас…»; Польша также открыто выступала против Чехословакии.
«Вывод из размышлений, – как пишет Бенеш, – был печален: мы вели бы войну в изоляции, вторжение в нашу страну трех наших ближайших соседей, смерть и уничтожение сотен тысяч наших людей, разорение страны и гибель государства. Одновременно я предполагал и определенно считался с решительным отказом всех этих государств не допустить помощи нам со стороны советской России, и, в конце концов, общее выступление против нее и попытка ее уничтожения, если она все же решится прийти к нам на помощь. В данной европейской ситуации я не мог исключать, что реакционные западные круги в этом случае попытались бы содействовать борьбе «не на жизнь, а на смерть нацизма против большевизма», и даже, возможно, и помогли бы Германии [в войне] против России. Могу ли я в этом случае рисковать? Это был постоянно встающий передо мной, приводящий в отчаяние и решающий вопрос».
При этом, по словам Бенеша, он был уверен, что Гитлер не будет удовлетворен достигнутым «и пойдет дальше, вплоть до европейской войны». Из всех этих размышлений следовало: «Мы должны своей умеренностью доказать, что республика, поступая легкомысленно, не хочет лишь из-за части своей территории вовлечь Европу во вторую великую европейскую войну, что не хочет, чтобы только из-за нее Европа была залита кровью и разорена». Бенеш надеялся убедить в этом западные державы и привлечь их на свою сторону в предстоящей схватке с Германией. Эта надежда, как он пишет, не покидала его до самого последнего момента, когда он узнал о совещании в Мюнхене[446].
21 сентября утром состоялось заседание правительства, представителей политических партий и армии в лице генерального инспектора вооруженных сил генерала Я. Сыровего и начальника Генерального штаба генерала Л. Крейчи. Бенеш доложил о ночной встрече с посланниками двух стран. Началась свободная дискуссия: «все участники взяли слово и изложили свое мнение о том, что нам делать. Все с большей или меньшей решимостью сначала отстаивали точку зрения о том, что нельзя отступать». Но когда началось обсуждение вопроса о возможных последствиях этого и, особенно, о последствиях изолированной войны, «мнения начали сильно расходиться и постепенно менялись». Оба приглашенных генерала, заявляя, что армия выполнит то, что ей прикажет правительство, высказали общее мнение, что в сложившихся условиях – оккупации Австрии, недружелюбного поведения Венгрии и Польши, ясной позиции Англией и Францией – с военной точки зрения «у нас есть возможность лишь короткой и трудной обороны, которая не может быть длительной». В сложившихся обстоятельствах они не могли рекомендовать начать изолированную войну с Германией. Что предпримут практически с военной точки зрения Советы, по их мнению, пока тоже неясно. «В этом плане из Москвы, насколько им известно, пока нет никаких точных сведений». «Надо сказать, – пишет Бенеш, – что точка зрения наших военных, высказанная ясно и открыто, сильно повлияла на всех участников совещания»[447].
Английский и французский посланники были настойчивы в требовании немедленного ответа. И вечером 21 сентября он был дан. В 20.30 Крофта сообщил циркулярной депешей чехословацким дипломатическим представительствам о принятии Чехословакией англо-французских предложений. В ней говорилось: «Вынужденное обстоятельствами и чрезвычайным давлением французского и английского правительств чехословацкое правительство с душевной болью принимает французско-английские предложения, надеясь, что оба указанных правительства сделают все, чтобы при их реализации были сохранены жизненные интересы Чехословакии»[448]. «Наша жертва, – говорилось в чехословацкой ноте, – мир не сохранит, и в войне, которую западные союзники, Советский Союз и другие в ближайшее время, несмотря на наши жертвы, будут в любом случае вынуждены вести, мы встанем на сторону тех, которые сегодня от нас отреклись». По словам Бенеша, «ни одно из условий, включенных в текст нашей ноты от 21 сентября, в ходе дальнейших действий великих держав с момента раздела и занятия территорий Чехословакии на основании мюнхенского соглашения и до немецкого вторжения 15 марта 1939 г. выполнено великими державами не было»[449].
21 сентября по стране прошли манифестации с требованием не отступать и
