Записки Мегрэ. Первое дело Мегрэ. Петерс Латыш (сборник) - Жорж Сименон

– Выпить что-нибудь есть?

Торранс налил ему бокал превосходного белого вина, который тот залпом осушил. В ту же секунду в дверь тихонько постучали. На пороге стоял лакей, и вид у него был заговорщический.

– Управляющий просил передать, что мистер и миссис Мортимер приказали подать к входу свою машину.

Мегрэ посмотрел на стол с разносолами точно таким же взглядом, каким в своем кабинете совсем недавно смотрел на печку.

– Я поеду, – скрепя сердце сказал он. – Оставайтесь здесь.

Он слегка привел себя в порядок перед зеркалом, вытер лоснящиеся губы и подбородок. Минуту спустя он уже сидел в такси, ожидая, пока Мортимер-Левингстоны займут место в своем лимузине.

Они не замедлили появиться: он – в черном пальто поверх вечернего наряда, она – укутанная в меха, как накануне.

Должно быть, миссис Левингстон чувствовала себя не очень хорошо, поскольку муж незаметно поддерживал ее под руку. Автомобиль бесшумно тронулся с места.

Мегрэ, не знавший, что в «Жимназе» дают премьеру, с трудом прорвался внутрь. У входа дежурила парижская жандармерия. Несмотря на дождь, зеваки наблюдали, как гости высаживаются из машин.

Комиссару пришлось обращаться к директору, плестись по длинным коридорам, где он выделялся из толпы, потому что единственный из всех был в пиджаке, а не во фраке.

Директор лихорадочно жестикулировал.

– Да я бы с превеликим удовольствием! Но вы уже двадцатый, кто спрашивает, не найдется ли для него «местечко»! Но мест больше нет! К тому же вы не в вечернем туалете!

Его звали со всех сторон.

– Вы видите, что творится! Поставьте себя на мое место!

В итоге Мегрэ пришлось стоять возле двери вместе с билетершами и продавцами программок.

Мортимер-Левингстоны сидели в ложе. Там было шесть человек, среди них – одна принцесса и один министр. К ним постоянно заходили люди. Обменивались улыбками, целовали руки.

Поднялся занавес, и перед взором зрителей предстал залитый солнцем сад. Раздалось шиканье, шепот, торопливые шаги. Наконец, послышался голос актера, сначала неуверенный, затем все более твердый, как того требовал образ.

Но опоздавшие продолжали прибывать. И шиканье возобновлялось. Где-то засмеялась женщина.

Мортимер выглядел еще торжественнее, чем обычно. Держался он с достоинством. Белая манишка выгодно оттеняла желтовато-смуглый цвет его кожи.

Видел он Мегрэ? Или не видел? Билетерша принесла комиссару табурет, который ему пришлось делить с крупной дамой в черном шелковом платье, матерью одной из актрис.

Наступил первый антракт, затем второй. В ложах царило оживление. На лицах читалась наигранная восторженность. Партер и бельэтаж обменивались приветствиями.

В коридорах, в фойе и вплоть до колоннады театр гудел, как разворошенный улей. Шепотом произносились имена махараджей, финансистов, государственных деятелей, артистов.

Мортимер три раза выходил из ложи, мелькнул на авансцене, затем в партере, перекинулся парой слов с бывшим премьер-министром, звучный смех которого разносился на двадцать рядов.

Закончился третий акт. На сцену полетели цветы. Зрители устроили овацию какой-то худенькой актрисе. Раздался грохот откидных сидений, дружное шарканье ног по паркету.

Когда Мегрэ обернулся к ложе американцев, Мортимер-Левингстона там не было.

Четвертый и последний акт. В этот момент те, кто имел возможность, проходил за кулисы и в ложи актеров и актрис. Остальные осаждали гардероб, хлопотали насчет машин и такси.

Мегрэ потерял целых десять минут, безуспешно разыскивая Мортимера по всему театру. Затем, не надев ни шляпу, ни пальто, он вышел на улицу и принялся расспрашивать полицейских, посыльного и жандармов.

Наконец он выяснил, что оливковый автомобиль Мортимера только что уехал. Ему показали место, где он был припаркован: напротив бистро, куда обычно ходили торговцы контрамарками.

Автомобиль направился к воротам Сен-Мартен. Американец не забрал из гардероба свою одежду.

Зрители вышли подышать свежим воздухом, столпившись там, где можно было спрятаться от дождя.

Комиссар с хмурым видом курил трубку, засунув руки в карманы. Раздался звонок. Люди хлынули внутрь. Даже жандармы ушли со своего поста, чтобы посмотреть последний акт.

Большие бульвары выглядели неопрятно, как обычно в одиннадцать вечера. Полосы дождя в свете фонарей стали менее плотными. Из ближайшего кинотеатра вышли последние зрители, внутри погасили свет, убрали рекламные щиты и закрыли двери.

Под фонарем с зеленой полосой толпились люди, ожидая автобуса. Когда он приехал, начались споры, поскольку свободных мест в нем не оказалось. Пришлось вмешаться полицейскому, и он еще долго препирался с особенно негодующим толстяком, даже когда автобус уже ушел.

Вскоре бесшумно подъехал лимузин. Не успел он затормозить, как распахнулась дверца. Мортимер-Левингстон во фраке, с непокрытой головой буквально взлетел по ступенькам и растворился в теплом свете холла.

Мэгре бросил взгляд на шофера: стопроцентный американец, с жестким лицом, выступающей челюстью, неподвижный, словно закованный в свой костюм.

Комиссар приоткрыл одну из обитых дверей. Мортимер стоял в своей ложе. Актер саркастическим тоном бросал отрывистые фразы. Упал занавес. Полетели цветы. Затрещали аплодисменты.

Зрители ринулись к выходу. Вокруг зашикали. Актер назвал имя автора, сходил за ним на авансцену и вывел на середину.

Мортимер целовал руку одним, пожимал другим, дал сто франков чаевых билетерше, которая принесла его пальто.

Его жена выглядела бледной, под глазами – темные круги. Когда они сели в машину, та не сразу тронулась с места.

Пара о чем-то спорила. Миссис Левингстон возражала, нервничала. Ее муж закурил сигарету, раздраженным жестом погасил зажигалку.

Затем он что-то сказал в трубку водителю, и автомобиль тронулся; за ним последовало такси Мегрэ.

На часах – половина первого ночи. Улица Лафайет. Белые колонны церкви Святой Троицы в окружении строительных лесов. Улица Клиши.

Лимузин остановился на улице Фонтен, напротив бара «Пиквик». Швейцар в сине-золотом наряде. Гардероб. Звуки танго за красной портьерой.

Мегрэ вошел в зал и сел за ближайший к двери столик, который, должно быть, всегда был свободен, поскольку стоял на самом сквозняке.

Мортимеры устроились рядом с оркестром. Американец листал меню, выбирая блюда для ужина. Местный танцор склонился в легком поклоне перед его женой.

Она пошла танцевать. Левингстон не сводил с нее глаз. Она обменялась несколькими фразами со своим партнером, но ни разу не посмотрела в ту сторону, где сидел Мегрэ.

Здесь не все были в вечерних туалетах, несколько иностранцев пришли в обычных костюмах.

Комиссар жестом отогнал проститутку, собиравшуюся сесть за его столик. Перед ним поставили бутылку шампанского, которую он не заказывал.

Повсюду свисал серпантин. В воздухе летали ватные шарики. Один из них угодил ему в нос, и он бросил свирепый взгляд на старуху, которая в него целилась.

Миссис Мортимер вернулась на свое место. Танцор, побродив по залу, направился к выходу и закурил сигарету.

Внезапно он поднял красную бархатную портьеру и скрылся за ней. Прошло три минуты, и Мегрэ решил выглянуть на улицу.

Танцора нигде не было видно.

Остаток вечера был долгим и утомительным. Мортимеры плотно поужинали: икра, трюфели в шампанском, омар по-американски и сыр.

Миссис Мортимер больше не танцевала.

Мегрэ терпеть не мог шампанское, поэтому пил его мелкими глотками, только чтобы смочить горло. На его столике стояла вазочка с жареным миндалем, который он имел несчастье отведать, и теперь его мучила жажда.

Он взглянул на свои часы: два ночи.

Бар постепенно пустел. Танцовщица исполнила свой номер при полнейшем безразличии присутствующих. Пьяный иностранец, за столиком которого сидели три женщины, один создавал больше шума, чем все клиенты, вместе взятые.

Танцор, отсутствовавший не более четверти часа, пригласил еще несколько дам. Но сейчас уже никто не танцевал. Чувствовалась общая усталость.

Лицо миссис Мортимер стало серым, веки отливали синевой.

Ее муж сделал знак лакею. Им принесли меха, пальто и цилиндр.

Мегрэ показалось, что танцор, разговаривая с саксофонистом, обеспокоенно поглядывает в его сторону.

Комиссар позвал метрдотеля, который заставил себя ждать. Было потеряно несколько минут.

Когда он наконец вышел из бара, машина американцев поворачивала за угол улицы Нотр-Дам-де-Лорет. Вдоль тротуара стояло с полдюжины свободных такси.

Он направился к одному из них.

Раздался сухой щелчок выстрела, и Мегрэ невольно поднес руку к груди. Он огляделся вокруг, но ничего не заметил, лишь услышал чьи-то шаги, торопливо удаляющиеся по улице Пигаль.