Моя семья: Горький и Берия - Сергей С. Пешков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Слова вождя не обсуждались, и через некоторое время семья переехала в фешенебельный особняк на улице Мачабели. В большом доме они жили не одни. Соседями были – те, кого помнил папа, – видные партийные работники Амбегрилия Кекелия и Григорий Арутинов.
Конечно, уже на следующий день вся улица знала, что дома у Л.П. побывал сам Сталин. Знакомые мальчишки жадно расспрашивали папу: «Какой он? Что говорил? Ты к нему прикасался?» Для них и для папы Сталин был сверхчеловеком. С годами это детское, а затем и юношеское обожание постепенно изменилось. Сам папа рассказывал об этом так: «До перевода в Москву отношения нашей семьи к И.В. можно обозначить одним словом – обожествление. Когда отца перевели в столицу, то многое он увидел в более откровенном виде. И перед матерью некоторые вещи предстали в ином свете. Я общался с семьей И.В., с ним самим. Сказать, что я уважал его, – значит ничего не сказать. Но когда я сравнивал свои личные впечатления с тем, что с ним связывалось, то много не понимал. У меня было какое-то внутреннее неприятие того, что происходило. Я чувствовал, что и отец думает то же самое. Особенно это проявилось во время так называемого “Мингрельского дела”. Множество людей были арестованы без суда, и каждого заставляли давать показания на Л.П. Берия».
Есть интересные воспоминания известного журналиста Мэлора Стуруа о встрече со Сталиным в особняке Л.П. в Москве. Мэлор и мой папа играли в бильярд, когда неожиданно в комнату вошли Сталин и Л.П. После непродолжительного разговора Л.П. предложил сыграть до обеда партию-другую, разделившись на «стариков» и «молодых». Мэлор, игравший очень хорошо, сразу же понял, что Сталин играть совершенно не умеет. После недолгих колебаний он все-таки начал играть в полную силу, решив для себя, «что лучше обыграть Сталина, чем попасться на том, что умышленно поддаешься». Мэлор Стуруа вспоминал:
Мы с треском обыграли «стариков». Сталин не выказал никакого неудовольствия, хотя с усмешкой заметил:
– Здорово играешь. И как это у тебя остается время для учебы?
Вторая партия не состоялась. Так же, как и обед – Сталин и Берия неожиданно уехали. Я спросил Сергушу, не обидел ли я Сталина своей слишком агрессивной игрой? Ответ прозвучал несколько неожиданный:
– Не во всем же он должен быть гениальным!
Так мог рассуждать, да еще вслух, лишь человек, который достаточно часто видел Сталина, причем в домашней обстановке. Недаром говорят, что ничто так не способствует заземлению героической личности, как ночной колпак на его голове.
Я знал, что это двойственное отношение к Сталину мой отец пронес через всю жизнь. Он считал Сталина величайшим государственным деятелем. Отнюдь не оправдывая его жестокость, он все же не мог не думать и о том, что, может быть, сама жизнь, история того времени, требовала, чтобы во главе государства стояла именно такая личность.
Точно так же считала моя бабушка Буба, которую некоторые называли «правоверной сталинисткой»: «Тогда шла жестокая борьба – Советская власть должна была победить. Да, я лично знала этого человека. В свое время мы часто ходили друг к другу в гости. Действительно, Сталин был очень суровый человек, с жестоким характером. Но кто может доказать, что в то время надо было иметь другой характер, что можно было обойтись без жестокости? Сталин хотел создать большое и мощное государство. И он сделал это. Конечно, не обошлось без жертв. Но почему же другие политики в то время не увидели иной дороги, которая без потерь бы привела к заветной цели».
Но вернемся на улицу Мачабели. Не изменяя привычкам, выработанным в юности, вставал Л.П. очень рано – в шесть утра и приучил к этому сына. Каждое утро вместе начинали с зарядки, после – обтирались холодной водой. Сами соорудили во дворе дома турник. После завтрака папа отправлялся на занятия, а Л.П. некоторое время работал в кабинете и уезжал на работу. Иногда в сопровождении охранника шел пешком по улице, а не, как гласит очередная легенда, по специально прорытому туннелю от дома до здания ЦК. Вечером все вместе ужинали, и Л.П. вновь шел в кабинет работать с материалами.
Отец рассказывал, что Л.П. по натуре был аналитиком, никогда не спешил с выводами, основываясь лишь на собственных эмоциях. Он считал, что для политика это абсолютно недопустимо. Конечно, на его характер наложила отпечаток многолетняя работа в разведке.
С раннего детства Л.П. старался приучить сына к систематическому труду, умению работать с информационными материалами, сопоставлять факты, прогнозировать. Сообразно возрасту Л.П подбирал ему книги, журналы. Советовал, что прочитать, на что обратить внимание, и, главное, с детства приучал его к жесткой, почти армейской дисциплине. В дальнейшем это очень пригодилось папе в самых разных ситуациях – и при огромной загруженности в КБ-1 с одновременной работой над диссертацией, и в тюрьме, и в ссылке…
Много внимания родители уделяли и физическому развитию сына. Известно, что лучше всего учить на своем примере. Сам Л.П. ездил верхом, метко стрелял, играл в футбол и волейбол, великолепно плавал. Буба тоже занималась верховой ездой и брала призы на республиканских соревнованиях по стрельбе. Всему этому они старались обучить и сына. А по поводу умения плавать папа вспомнил, как однажды по приглашению Сталина он с отцом отдыхал у него на даче на берегу Черного моря: «В тот день поднялся шторм. Мы с отцом смело ныряли в высокие волны, так как оба были хорошими пловцами. Сначала мы не обратили внимания на Сталина, сидевшего на некотором расстоянии от прибоя и надрывавшегося от крика: “Выходите! Выходите!”». Когда, наконец, изможденные, но счастливые они вышли из воды, Сталин набросился на Л.П.: «Как ты можешь так рисковать жизнью мальчика!» А для них, умелых пловцов, побороться с большими волнами действительно было удовольствием, а не риском.
Отпуск Л.П. с семьей обычно проводил на Кавказе. Несколько раз были в Крыму. Людных мест старались избегать, часто и надолго уходили в горы, катались на лодке. Л.П. учил сына управляться с веслами, позже осваивали спортивный скутер.
Л.П. никогда в жизни не курил и не употреблял крепких напитков, за обедом на столе в Тбилиси и позже в Москве стояло легкое
