Шесть имен кота-демона - Чжан Юнь
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К этому моменту все уже поняли, на кого намекал Ди Гуанъюань, – он явно говорил о сыне императора Тай-цзуна, Ли Чжи, что в дальнейшем стал известен как Великий император Гао-цзун.
– Чувства, что вспыхнули между двумя молодыми людьми… Как бы это сказать… Император Гао-цзун испытывал к ней истинные чувства, однако ее чувства к императору Гао-цзуну… – Ди Гуанъюань горько улыбнулся. – Вскоре после этого император Тай-цзун умер, и ее низвели из наложницы в статусе цайжэнь до монахини в буддийской обители – в храме Ганье. Тогда ее называли Цзин Чэнь, что дословно означает «чистая пыль». Ах, какое говорящее имя! Выдающееся положение императрицы было обусловлено близостью к императору, но… Коль кожи нет, на чем держаться волосам? Кончина императора Тай-цзуна ознаменовала конец талантливой наложницы У Цзэтянь. То были, я думаю, самые отчаянные дни в ее жизни. Ее любовь ушла, желание стать великой ради матери и сестры ушло, ее собственная жизнь ушла… А ведь она тогда была цветущей женщиной двадцати с небольшим лет.
Все внимательно слушали проникновенный рассказ Ди Гуанъюаня. Он продолжил повествование:
– Я думаю, что именно тогда она превратилась в пыль, ведь ее сердце было мертво, как пыль. А потом… появился тот человек, который возродил в ней надежду. Появился Ли Чжи, которому было суждено заменить скончавшегося императора. Когда любовь уходит – она уходит бесповоротно, и все, что остается, – это идти вперед. Именно это и сделала императрица.
Ди Гуанъюань невесело рассмеялся:
– Итак, затем ее вновь призвали ко двору. Думаю, она вернулась совершенно другим человеком: женщиной, у которой больше нет чувств. И все, что ее волновало, лишь статус и власть. Она стала безжалостной и беспринципной интриганкой, и жажда завладеть престолом была для нее всем. Далее, как вы хорошо знаете, последовало ее превращение из наложницы в императрицу, которая затем объявила себя императором, правящим миром и вкушающим славу, ранее в истории неслыханную! Без колебаний она прокладывала себе путь бесчисленными трупами и костями к трону дракона, через реки крови и бесчисленные огни несправедливости. Но сердце ее не знало ни тоски, ни сожалений. Она преуспела – и стала императрицей, возвышающейся над земным миром. Стоит ей молвить слово – и проливается кровь; стоит ей кашлянуть – и империя трепещет. Она убивает, она искусно играет всеми талантами Поднебесной. Она – абсолютный хозяин, она – бог империи! Однако… даже ее не щадит время. Она тоже стареет… – Ди Гуанъюань встал и медленно подошел к окну, глядя на снежинки, падающие снаружи. – Днем она императрица, которая смотрит на склонившийся перед ней мир со своего высокого трона. Но что после захода солнца? В пустом, мертвом дворце она совершенно одна – старая, одинокая, никому не нужная. Когда она просыпается среди ночи, то чувствует, какое у нее старое, холодное и сухое тело, а перед глазами – ничего, кроме безжизненной тьмы. В такие моменты все, что приходит на ум, – это прошлое: она была молодой девушкой, над которой издевался старший брат. Тогда она, как ребенок, боялась темноты. Робкая и трусливая, она в своем сердце не знала жестокости. В прошлом она была девушкой, которую после смерти отца издевательства заставили стать сильной и со всей злостью отвечать на выпады этого мира. В прошлом она была девушкой, которую вызвали во дворец, которая была счастлива и до безумия любила императора Тай-цзуна. Она была девушкой, у которой отобрали все – постригли в монахини, обратив ее сердце в пепел. Она была девушкой, которой было суждено стать знатной наложницей, что полна решимости добиваться власти и делать для этого все возможное. И вот теперь она императрица, которая, ступая по бесчисленным трупам, в конце концов захватила мир… И что же теперь? Не осталось ничего, кроме одиночества – одиночества, похожего на смерть.
Слова Ди Гуанъюаня были достаточно тяжелыми – настолько тяжелыми, что его слушатели потеряли дар речи и не знали, что сказать, ведь их сердца разрывались от сочувствия к императрице.
– Одинокая грустная женщина нуждается в любви. Даже если эта любовь не более чем физическое удовольствие, оно все равно может в какой-то степени согреть ее. Вот почему она вызывала во дворец одного красивого юношу за другим и делала все что хотела с Чжан Ичжи и Чжан Чанцзуном. Вы никогда не задумывались, почему она так благоволила к этим двум мужчинам? – Ди Гуанъюань повернул голову, посмотрел на Чжан Чжо и его спутников и улыбнулся. – Она действительно нуждается в тепле, нежности и успокоении. И несмотря на бесчисленных фаворитов… в глубине своей души она любит только одного человека. Разве вы не заметили, что танцы, которые исполняют два Чжана, и музыка, которую они играют, очень похожи на танцы и мелодии императора Тай-цзуна?
У всех присутствующих расширились глаза.
Самая настоящая правда! Тай-цзун всегда был искусен в танцах, игре на флейте и барабанах!
– Она предавалась всем видам любовных утех, преследуя скорое плотское наслаждение и временное избавление от пустоты в сердце… Однако… все заканчивается. Недолго музыка играла, недолго фавориты танцевали – в конце концов она оставалась одна в своей опочивальне, и в тот миг бесконечная пустота накрывала ее с головой.
Ди Гуанъюань покачал головой:
– Отец как-то рассказал мне, что однажды, когда Ее Императорское Величество вызвала его во дворец поздно ночью, он увидел, как императрица ходит босиком по ледяному полу своих покоев посреди зимы и плачет! В то время вся империя была у ее ног!
Голос Ди Гуанъюаня дрогнул:
– Кто бы мог подумать, что Ее Императорское Величество, такая властная, красноречивая, мудрая, великолепная женщина, тоже умеет плакать? Мой отец и правда был опорой государства и обладал исключительными талантами. Однако… я думаю, что она получила от него нечто такое, чего не получала уже долгое время…
Глаза присутствующих удивленно распахнулись.
Ди Гуанъюань оглянулся на памятную табличку:
– Сердце моего отца, личность моего отца и Тай-цзун…
Чжан Чжо и его спутники задохнулись от волнения – и ведь правда!..
– Вы не так меня поняли! – Заметив выражения лиц собравшихся, Ди Гуанъюань поспешно замахал руками. – Между Ее Императорским Величеством и моим отцом не было абсолютно… ничего подобного.
Все залились смехом – мысли о любовной связи казались абсурдными. Как это возможно, когда и императрице, и канцлеру Ди к тому времени было уже за семьдесят и восемьдесят лет?
– Мой отец – единственный человек, которому Ее Императорское Величество могла довериться. Единственный, кого она могла впустить в свое сердце. Ее радости и печали, ее боль и одиночество, все, что у нее есть, она могла открыто высказать лишь моему отцу. Мой отец был для нее лучшим из подданных, лучшим из друзей и самым доверенным из доверенных лиц. Однажды я имел удовольствие видеть издалека, как эти двое беседовали во дворце божественной столицы. То были два седовласых человека в лесу с опадающими листьями, в лучах заходящего солнца… И они просто… прогуливались, обнимая друг друга. В тот момент императрица не была императрицей, и канцлер не был канцлером. То были не мужчина и женщина, а… просто пара стариков, счастливо беседующих, как… как самый обычный старый крестьянин и его пожилая супруга, с которой они вместе прошли жизнь. Эту сцену я никогда не забуду.
Глаза Ди Гуанъюаня покраснели. Он выдержал длительную паузу и проникновенно сказал:
– Отец лучше всех понимал Ее Императорское Величество. Еще при жизни он оставил эту парчовую шкатулку и сказал мне те последние слова. Я ни в чем не могу быть уверен, но знаю, что ему, должно быть, было трудно отпустить Ее Императорское Величество, трудно было оставить ее без присмотра. Поведение моего отца на предсмертном одре было квинтэссенцией переживаний умирающего человека за старого друга.
Наконец длинный рассказ о жизни императрицы и ее связи с канцлером Ди
