Победить Наполеона. Отечественная война 1812 года - Инна Соболева

Через месяц после сдачи Москвы Александр Яковлевич Булгаков, в то время – личный секретарь Ростопчина, писал Александру Ивановичу Тургеневу: «Несчастная Москва… горе тому, кто отдал её. Велик его ответ перед Богом, перед Отечеством и потомками. Сто тысяч солдат можно набрать, но того, что потеряно в Москве, того помещикам никакая сила земная возвратить не может, не говорю о пятне, которое на нас падёт и которое одним только совершенным разбитием, истреблением врагов загладиться может. Не оправдал Кутузов всеобщих ожиданий, но дело не потеряно… ты не можешь сделать себе понятие о страшных опустошениях и насилиях, делаемых каннибалами в несчастной Москве».

Но о самом страшном, что случилось в сожжённом городе, упоминают нечасто и почти всегда как-то невнятно. Имею в виду сгоревших в московских пожарах русских раненых, героев Бородина и других не таких знаменитых, но не менее ожесточённых сражений. Сколько их оставалось в Москве? Наполеон в своих бюллетенях утверждал, что тридцать тысяч.

Николай Николаевич Муравьёв писал: «В госпиталях было до двадцати пяти тысяч больных и раненых, из коих часть сгорела в общем пожаре города». Часть – это сколько? Нет ответа…

У Алексея Петровича Ермолова другие данные: «Кутузов… приказал… отовсюду свозить их [23] в Москву. Их было до двадцати шести тысяч человек. В последнюю ночь я послал к коменданту, чтобы он объявил раненым, что мы оставляем Москву и чтобы те, кто был в силах, удалились. Не на чем было вывезти их… и следствием неблагоразумного приказания Кутузова было то, что не менее десяти тысяч человек осталось в Москве».

А вот цифра из воспоминаний графа Ростопчина: две тысячи… Оно и понятно: он пытается оправдаться. Ведь в трагедии вина не только главнокомандующего, но и его, военного губернатора, тоже. Но пусть даже не двадцать, не десять, а «всего» две тысячи сгоревших по твоей вине… Как с этим жить?

А вина Ростопчина сомнений уже давно не вызывает. Хотя долгое время в поджогах пытались обвинять французов. Но есть документы, которые оспорить невозможно. 12 августа Ростопчин писал Багратиону (они были друзьями): «Я не могу себе представить, чтобы неприятель мог придти в Москву… народ здешний по верности к государю и любви к отечеству решительно умрёт у стен московских. А если Бог ему не поможет в его благом предприятии, то, следуя русскому правилу: не доставайся злодею, обратит город в пепел, и Наполеон получит вместо добычи место, где была столица. О сём недурно и ему дать знать, чтобы он не считал на миллионы и магазейны хлеба, ибо он найдёт уголь и золу».

Добавлю к этому: перед смертью Багратион написал Ростопчину записку: «Прощай, мой почтенный друг. Я больше не увижу тебя. Я умру не от раны моей, а от Москвы».

Потомки будут долго и ожесточённо спорить, кто же решил сжечь Москву. Для современников это вопросом не было. «Ростопчин постоянно устраивает новые поджоги; остановится пожар на правой стороне – увидите его на левой в двадцати местах, – писал военный чиновник наполеоновской армии Анри Бейль. – Этот Ростопчин или негодяй, или Римлянин». Через годы, став уже одним из самых прославленных французских писателей, взявши псевдоним Стендаль, он напишет, что в России увидел «патриотизм и настоящее величие» и был поражен, что «деспотизм русского самодержавия совсем не принизил народ духовно».

А другой будущий знаменитый литератор, русский – Денис Давыдов – вспоминал: «Граф Ростопчин сказал: “Лишь только вы её (Москву) оставите, она, по моему распоряжению, запылает позади вас”».

Пожар Москвы А. Ф. Смирнов. «Пожар Москвы»

И запылала… Вместе с солдатами, ещё недавно пытавшимися её защищать. Потом подсчитают: в Москве из каменных девяти тысяч ста пятидесяти восьми домов уцелело две тысячи шестьсот двадцать шесть, из восьми тысяч пятисот двадцати магазинов – тысяча триста шестьдесят восемь, из двухсот девяноста храмов сгорело сто двадцать семь, остальные были разграблены и изуродованы. Только на улицах (кроме колодцев, погребов и ям) валялось одиннадцать тысяч девятьсот пятьдесят девять человеческих трупов и двенадцать тысяч пятьсот сорок шесть лошадиных.

Думаю, о человеке, который задумал и организовал пожар Москвы, нельзя не рассказать. Хотя бы вкратце. Потому что, не зная, кто такой Ростопчин и чем он занимался перед отступлением нашей армии из Москвы, трудно представить тогдашнюю жизнь города, именуемого сердцем России. Интересный был человек Фёдор Васильевич… Он будто притягивал роковые тайны российской истории. Так, знаменитую записку Алексея Орлова Екатерине о смерти Петра III обнаружил и вручил только что ставшему императором Павлу Петровичу именно граф Ростопчин. Ему же было адресовано письмо Павла, в котором тот утверждал, что Николай, Ольга и Анна – вовсе не его дети. Письмо Павел просил уничтожить. Фёдор Васильевич просьбу не выполнил. Именно благодаря его неумению (или нежеланию) хранить секреты они становились достоянием историков. Современники не слишком восторженно отзывались о графе Ростопчине, но мы-то можем быть ему только благодарны.

Будучи фаворитом Павла Петровича, Ростопчин много способствовал установлению связей между ним и Наполеоном. Потом отношение к Франции и Наполеону изменил на прямо противоположное и сделался идеологом антифранцузской партии в русском обществе.

Александр Павлович отцовского любимца терпеть не мог. И не без причины. До императора дошло, что в поражении русской армии при Аустерлице Ростопчин видит Божью кару за убийство отца. К тому же граф резко отзывался об окружении царя, считая придворных тайными якобинцами и выскочками, а Сперанского открыто обвинял в сотрудничестве с французским правительством.

Но чтобы управлять Москвой во время войны, нужен был человек неукротимой энергии и одновременно – фанатичный патриот. Значит, лучше Ростопчина не найти. 24 мая 1812 года государь назначает его губернатором, а ещё через пять дней – и главнокомандующим Москвы. Тут-то и началась беспримерная по масштабам патриотическая агитация.

В одной из своих знаменитых афиш, названной «Воззвания на Три Горы», губернатор призывал москвичей на защиту древней столицы и всей русской земли: «…Вооружитесь, кто чем может, и конные, и пешие; возьмите только на три дни хлеба; идите с крестом; возьмите хоругви из церквей и сим знамением собирайтесь тотчас на Трёх Горах; я буду с вами, и вместе истребим злодея».

Люди явились. Несколько десятков тысяч. С пиками, вилами, топорами. Кричали: «Да здравствует батюшка наш Александр!» Были готовы жизнь отдать за родной город. Ждали Ростопчина. Он не явился… Поступок, что и говорить, не самый благородный. Но именно он спас жизнь тысячам москвичей: начнись сражение, кто из них выдержал бы столкновение с опытными наполеоновскими солдатами? Так с Ростопчиным и его делами случалось не раз: с одной стороны – зло, с другой – благо.

К примеру, как можно расценивать такое вот письмо Ростопчина Александру: «Государь! Ваше доверие, занимаемое мною место и моя верность дают мне право говорить Вам правду, которая, может быть, и встречает препятствие, чтобы доходить до Вас. Армия и Москва доведены до отчаяния слабостью и бездействием военного министра… Москва желает, государь, чтобы командовал Кутузов и двинул Ваши войска… Барклай и Багратион могут ли проникнуть в его (Наполеона) намерения? Повелите мне сказать этим людям, чтобы они ехали к себе в деревни до нового приказа… Вы воспрепятствуете им работать на Вашу погибель». Что это? Подлый донос? Или боль за судьбу Отечества, заставившая забыть о личном (не будем забывать: Багратион – друг автора письма)?

О том, какую роль сыграло это послание, можно судить по письму императора к Екатерине Павловне: «Зная этого человека, я вначале противился его назначению, но, когда Ростопчин… сообщил мне, что вся Москва желает, чтобы Кутузов командовал армией, находя, что Барклай и Багратион оба не способны на это… мне оставалось только уступить единодушному желанию и я назначил Кутузова».

Потом между новым командующим и губернатором начались распри. Поначалу не самые существенные. Так, Ростопчина возмущает, что воины, которым надлежит защищать отечество от врагов, грабят своих земляков, а командование смотрит на это сквозь пальцы. Разве он не прав?

А потом случается то, чего Ростопчин Кутузову простить не сможет: его, губернатора обречённого города, не только не пригласили на совет в Филях, но и скрыли правду, обманули: уверяли, что будет последняя битва под стенами Москвы, а решили… Это заставило его написать императору: «Он говорит, что с сожалением оставляет Москву. Государь! Поступок Кутузова решает жребий столицы и Вашей империи. Россия содрогнётся, узнав об отступлении города, где сосредоточивается величие России, где прах Ваших предков. Я последую за армией. Я всё вывез. Мне остается плакать об участи моего отечества».