Миф тесен - Александр Баунов

Молчание ласковых телят

Убить одному 70 человек из стрелкового оружия — это в некотором смысле долгая и утомительная работа даже для офицера НКВД, который пускает в расход во дворе жертв со связанным за спиной руками. Тем более удивительно, как это удалось в лагере пусть безоружных, но свободных, молодых, крепких, спортивных людей, к тому же партийных, то есть сознательных, числом 650. Иногда кажется, что норвежцы утратили качества, необходимые для выживания. В 2004 году в Осло из музея среди бела дня украли главные картины главного художника страны Мунка. Оказавшийся свидетелем ограбления французский журналист с удивлением рассказывал, что в музее не было никаких средств электронной защиты, даже элементарной тревожной кнопки, а полиция приехала через пятнадцать минут после того, как грабители уехали на машине.

Норвежские полицейские объясняли, почему так долго добирались до острова, где Брейвик расстреливал молодежь. В губернском отделе полиции не нашлось подходящей лодки. Когда в ту лодку, которая у них была, погрузили людей и снаряжение, она зачерпнула воду и у нее заглох мотор. К тому же местные полицейские дожидались отряда спецназа из Осло. Отряд добирался 45 км на автомобиле, потому что единственный доступный вертолет находился еще в 60 км к югу от Осло. Полиция добиралась на остров час, через две минуты после того, как она высадилась, Брейвик прекратил стрельбу и сдался.

На размазней норвежцев мы по этому случаю смотрим свысока. А вдруг это в действительности взгляд снизу? Так же свысока, а на самом деле снизу, смотрят на нас бесконечно борющиеся за выживание жители Индии, Мексики или Африки. «Какие они в России странные. Пенсии по триста долларов, зажрались, у нас зарплаты меньше. Останавливаются на красный свет, когда можно проехать, — смешные. Голубей кормят, вместо того чтобы поймать и съесть. Тем более уток в парках. Видят одиноко идущую женщину и не отбирают у нее сумку, а там, может быть, деньги». С точки зрения жителей Кении или Ямайки мы тоже не приспособленные к жизни овечки. Но значит ли это, что мы хуже?

Фраза из норвежского учебника истории: «В 1830-е годы усилилась активность крестьян в парламенте». В парламенте. В 1830-е. Крестьян. Пока этого не прочувствуешь, нам Норвегии не понять.

Мы твердим, что убивают от несправедливости. Оказывается, от насилия и смерти нельзя защититься ни социальной системой, ни порядком, ни всеобщим равенством. Но значит ли, что не надо и пытаться? От смерти не спасают таблетки и капельницы, но это не повод отменить медицину. Хотя проводить всю жизнь в коридорах поликлиник тоже не стоит.

КАК ОКАЗАТЬСЯ НА ЛОНДОНСКОМ ДНЕ

«Что это, Бэрримор, — Темза?» — «Нет, сэр. Это шпана с другого берега». Вопрос, откуда в щепетильном Лондоне с его обильными прихотями завелись гопники с их простыми запросами, жгут и громят целые районы, не на шутку волнует человечество.

И у нас, и в Британии до сих пор есть люди, которые воспринимают вынос кроссовок через витрину — между прочим, без примерки (а вдруг не подойдут?) — как форму социального протеста. «Мародеры — мразь», — пишет первый же комментатор под подборкой выразительных фото лондонских грабежей 2009 года. «Мразь — компании, уклоняющиеся от налогов», — отвечает ему второй. «Бедняки в Англии — уже давно жертвы насилия со стороны правительства и полиции. Насилие порождает насилие», — присоединяется третий. «По ту сторону баррикад находятся такие же люди», — волнуется еще один. «Я готова пожертвовать всем, что у меня есть, ради счастья народа», — пишет русская революционерка Лидия Кочеткова своему швейцарскому жениху в 1898 году (по­учительную переписку опубликовал писатель Михаил Шишкин в одном из номеров «Сноба»).

Те, кто готов понять и простить, — сами порядочные люди, которые не пойдут выносить кроссовки ни при каких обстоятельствах, и поэтому им кажется, что нужны какие-то веские причины, какая-то вопиющая несправедливость и постыднейшая нищета, чтобы кто-то пошел. Психолог мог бы заподозрить их в некоторой экзистенциальной трусости — человек страхуется от падения: «Я не на дне, но если окажусь, кто-то пожалеет и меня». Но прежде всего это случай тяжелой инерции обществоведческого сознания, которое разогналось сто лет назад и не может остановиться. Ведь вся огромная интеллигентская традиция и великая русская литература про это (хотя «Преступление и наказание» — против).

Из-за этой инерции совести мы еще боимся мысли, что быть социальным низом — по крайней мере, в современной Европе — личный выбор человека. Не фатум, не рок, не «парки — бабье лепетанье», а мое хотенье, щучье веленье. Воротись, поклонися рыбке: не хочу быть столбовою дворянкой, а хочу быть черной крестьянкой. Сидеть у корыта на пороге социальной избушки. А соседки будут завидовать: как ловко устроилась.

Мыло душистое

В Царскосельском лицее, вспоминает Пущин («Записки о Пушкине»), белье постельное и столовое менялось раз в неделю, а нательное — два раза. Баня была раз в неделю по субботам. А в остальные дни — «стол умывальный, он же и ночной». Эти скромные по меркам современного горожанина гигиенические условия вспоминались ему как роскошные. Еще бы — ведь предполагалось, что в Лицее будут учиться братья великие князья. Народ же еще в конце XIX века жил в привычной грязи. «Все кишит паразитами, всюду блохи, вши, тараканы... Едят здесь вообще без тарелок — все хлебают из одного горшка сразу, и матери дают детям из своего рта прожеванную пищу», — пишет революционерка (и врач) Кочеткова из Смоленской губернии.

В предреволюционной России этот гигиенический контраст — как более наглядный — поражал верхушку общества не меньше материального. Общество разделялось на мытых и немытых, тех, кому стирали, и тех, кто стирал, на глаженых и неглаженых.

Однако ж немытая Россия минимум полвека как сказала себе «прощай», а немытая Европа и того раньше. Теперь если кто-то один не умывался и грязнулею остался, то это его собственный выбор, и сочувствовать человеку, у которого нет ножей и вилок, а есть вши и блохи, на шее вакса и под носом клякса — очевидный анахронизм. Если человек не мыт, значит, воду в его кране кто-то выпил — устаревшее представление об устройстве мира.

От пирамиды к веретену

Похожие вещи, только менее очевидные, поскольку не изваяны в виде кранов с холодной и горячей водой, произошли в экономике обществ. Как была устроена Европа сто и даже шестьдесят лет назад? Пирамида благосостояния очертаниями примерно соответствовала демографической. Вверху — богатое меньшинство, чуть пониже и пошире — сводящий концы с концами средний класс, так сказать, обслуга богатого меньшинства, а в основании — не сводящий концы с концами народ, кормилец обоих. Хотя часть этого народа была не кормильцем других, а только себя: производительность была низкой, на других просто не оставалось. Такое представление в целом верно для современной Индии или Китая, является сильным преувеличением применительно к России и совсем неверно для Европы и прочего Запада и развитого Востока.

Тут пирамида давно раздулась во что-то похожее на толстый бочонок или веретено. Наверху — по-прежнему богатое меньшинство, а вот бедного большинства уже нет. Есть сытое — когда легче, когда труднее, — но вполне сводящее сапоги с утюгами большинство. Внизу же располагается опять-таки меньшинство «черных крестьянок», которых подкармливают и верхушка, и середина.

Из этого меньшинства, приложив сравнительно небольшие усилия, не так уж трудно выбраться, но его представители иногда жалуются, что не знают как, а иногда прямо спрашивают: «А на фига?» Если вода в доме есть, но стоит вопрос: «А на фига мыться?» — на него трудно дать однозначный ответ.

Британская подвижная бедность

Никакого запредельного неравенства в доходах в Великобритании нет, зато налицо перераспределение доходов в пользу меньшинства внизу. В 2009/10 финансовом году средний годовой доход 20% самых богатых британских домохозяйств составлял 78 000 фунтов до налогообложения и получения соцпособий и 58 000 — после. Соответственно для 20% самых бедных домохозяйств — 5000 фунтов и 15 000 соответственно. Итоговая разница между доходами самых богатых и самых бедных — меньше чем в 4 раза. Таким образом, самые бедные в отчетный период получили помощи в три раза больше, чем заработали собственных средств. И это в высококонкурентной и экономически либеральной Британии, где неравенство не является неприличным, как где-нибудь в Скандинавии.

Абсолютной бедности в Великобритании, как и вообще в Европе, уже давно нет — никто не живет меньше, чем на 2 долл. в день. Но кто думает, что лучше жить на пособия там, чем работать здесь, будет разочарован. Бедностью в Британии считается доход в 60% и ниже от среднего по стране. Например, в 2008/09 финансовом году это было 119 фунтов в неделю на человека после уплаты стоимости проживания (ипотеки, найма, коммунальных услуг) — так сказать, чистыми, на овсянку. Тогда к этой категории относилось 13,5 млн жителей Британии или примерно одна пятая населения.