Остаюсь с тобой - Леонид Гаврилкин

Скачков слушал и не верил своим ушам. Котянок, который всегда смотрел ему в рот, больше того, сам делал многое из того, что сейчас разносил в пух и прах, теперь все приписывал только одному ему, Скачкову. И как ловко! Говорит будто бы правду. Раздумаешься - да, все это имело место. И в то же время неправда. Все шиворот-навыворот. Вранье! Все подается в искаженном свете. Но с какой целью?.. Кому-то не нравится он, Скачков. Надо от него избавиться. Вот и выбрали подходящий момент. Как предупреждал когда-то еще Дорошевич. Прав оказался старик. Ну, пусть Костянок карьерист. Пусть Балышу хочется иметь на посту управляющего своего человека. Балыша, впрочем, можно понять. Но почему молчат, не возмущаются в зале? Слушают развесив уши. Неужели верят? А почему бы и нет? Произошла трагедия. Люди хотят знать причины. Котянок называет их. Все это и правда имело место... Но после этого ему, Скачкову, здесь нельзя оставаться... Хотя не стоит спешить. Надо подождать, что скажут другие. И все же было обидно. В груди ныла тупая боль. Шум стоял в голове. Он боялся, как бы ему вдруг не стало дурно. И когда Балыш спросил у него, не хочет ли он выступить, Скачков отказался. Вообще все, что потом происходило в конференц-зале, вдруг перестало его интересовать, как будто он сидел на каком-нибудь чужом собрании, в чужом, незнакомом коллективе, не понимал и не хотел понять, о чем идет разговор. Он был здесь, и в то же время его здесь не было. Не хотелось верить, что это не сон.

Как в дрожащем мареве поднялся Протько. Что он хочет сказать? Только что выступал и - снова? Балыш приглашает его пройти к трибуне.

- Я не хочу подниматься к трибуне, которую опаскудил своим выступлением Котянок, - отвечает Протько. Интересно, он никогда еще не был таким злым. Вот он повернулся к Котянку, который сидел сзади от него. - Я и раньше догадывался, что вы провокатор, но никогда не думал, что такой... - И сел.

- Кто еще? - снова обратился к залу генеральный директор. - Только давайте, товарищи, без этого, без злости...

- Разрешите мне, - встал Бурдей. Улыбнулся одними губами, многочисленные морщинки на его лице даже не шевельнулись. - Разрешите мне с места. Я всего несколько слов. Хочу сделать замечание нашему уважаемому главному геологу Виктору Иосифовичу Протько. Мне кажется, он незаслуженно обидел Котянка, обвинив его неизвестно в чем. Я не согласен с ним. Помолчав, крикнул: - Категорически! Котянок молодой специалист. Горячий. Все принимает близко к сердцу. Встал и сказал все, что думает. Открыто, честно. Может, что и преувеличил, может, что и не так, но все равно откровенно, заинтересованно. Так за это мы должны сказать ему спасибо, а не бить дубинкой по голове, Виктор Иосифович.

- Правильно, - подал голос Балыш, посмотрев на секретаря райкома. - Кто еще хочет сказать?

- Есть вопрос, - чуть не в последнем ряду поднялся с места лысоватый человек. - Вот лежит большой мешок соли. Его можно переносить горстями. Можно всем взяться и перенести мешок весь, целиком. А можно этот мешок взвалить одному человеку на плечи, и тот человек надорвется. Вот вы взвалили такой мешочек на плечи начальника. Тут уже кто-то говорил, что много развелось табличек. Вопрос: кто же за теми табличками, почему они не взяли хоть горсточку той соли? А? Интересно было бы послушать...

Потом брали слово еще несколько человек. Их претензии в основном касались разных производственных проблем. То нет труб, то нет резины для грузовиков, то не хватает изоляционных материалов... О Скачкове ни слова. Растерялись после выступления Котянка, решили, что уже нечего защищать своего начальника, или не хотели говорить о нем плохое, и так, мол, хватит, а хорошее не находили?.. Трудно сказать.

Когда собрание кончилось и люди начали расходиться, на сцене задержались секретарь райкома, генеральный директор объединения и Скачков.

- Так как мне быть? Подавать заявление или как? - спросил он, поглядывая то на Михейку, то на Балыша.

- Я считаю, Валерий Михайлович, - начал рассудительно Балыш, - что ваш вопрос свидетельствует о том, что вы самокритично оцениваете свою работу, правильно все поняли. Поверьте, я лично и, думаю, все в управлении ничего против вас не имеют. Знаю и ваше отношение ко мне. Но... авария. Это серьезно. Нам еще предстоит разобраться. Впрочем, и не в аварии дело. Аварии бывают. Это несчастье... Но как случилось так, что ваши помощники начинают выступать против вас? Не понимаю... Не понимаю, как можно дожить до такой жизни? Во всяком случае, вам есть над чем подумать. Вы человек опытный, умный, сами примете правильное решение. Я могу только пообещать помочь вам устроиться. Мне известен ваш разговор с заместителем министра. Его предложение остается в силе. Вот так... Впрочем, могу взять вас к себе в объединение. Будете жить в областном центре.

Балыш умолк и усмехнулся чему-то.

- Очень жаль, что у вас не получилось, - сказал на прощание секретарь райкома и, видимо, не желая уж слишком обижать Скачкова, добавил, улыбнувшись: - А мы так надеялись на вас.

Скачков подался в свой кабинет. В коридорах, на лестничной площадке стояли люди, смеялись, громко разговаривали, видно, обсуждали собрание. На него не смотрели, будто не замечали. Он, как невидимка, проник в свой кабинет. Даже бдительная Эмма Григорьевна, которая как раз говорила с кем-то по телефону, не повела глазами в его сторону.

"Интересно, я есть и меня нет", - подумал Скачков, садясь за свой стол. На откидном календаре были записаны телефонные номера. По ним надо было еще до катастрофы срочно позвонить. Сейчас звонить не хотелось. Ему тоже никто не звонил. "Меня, выходит, и правда здесь нет, - с грустью думал он. - Меня нет, пусть и моего ничего здесь не будет..." Может, просмотреть ящики, выбросить все ненужное, что успело накопиться? Нет, пусть кто другой наводит здесь порядок. Вот книги стоит забрать. Он их складывал в нижний ящик, когда где-нибудь покупал, а после забывал о них. Действительно, несколько книг лежало в ящике. Он принялся их листать.

Хлопнули двери. Глухо застонал паркет. Кто-то тяжело приближался к его столу. Скачков поднял глаза - перед ним стоял, перебирая пальцами бороду, главный геолог. Он всегда так делал, когда волновался.

- Извини, Виктор Иосифович, не заметил, как ты вошел... - Скачков задвинул ящики на место.

- Почему ты промолчал? - возмутился Протько. - Что случилось с тобой? На тебя вылили ведро помоев, а ты всем своим видом показывал, что ничего не замечаешь, во всяком случае, грязь принимаешь за божью росу. Почему не сказал, что Балыш заставил выполнять план, что это именно он тянул с комиссией? Я ожидал, надеялся, что ты посадишь на место этого сопляка... Не посадил. А все подумали, что Котянок прав... Ничего не понимаю. Что случилось?

- Растерялся, - признался Скачков. - Кстати, мне Балыш намекнул, чтобы я, значит, заявление... Секретарь райкома его поддержал...

- Глупости! - забегал по кабинету Протько. Еще ни разу Скачков не видел его таким подвижным. - Если бы все начальники реагировали на выступления всяких Котянков, как ты, то ни одного начальника не осталось бы от Бреста до Сахалина. Надо бороться, надо проявлять характер, волю... Ну, случилось. Ну и что? А знаешь ли ты, что с твоим приходом в нашем управлении появился хоть какой-то порядок? Мы поверили сами себе. Мы все увидели, что можно, оказывается, работать значительно лучше. Они тебе завидуют. Тот же Балыш, Бурдей и еще пуще этот интриган Котянок. Они боятся тебя. Все видят, какие они примитивные на твоем фоне. Неужели ты этого не понимаешь?

- Балыш мой начальник.

- Ну и что? Над Балышем нет начальника, что ли? Конечно, если будешь вести себя как заяц...

Зазвонил телефон.

- Кто-то тебя ищет, - Скачков взял трубку и протянул ее главному геологу.

Тот послушал, положил трубку на место.

- Собирайся, поехали! - кивнул Скачкову.

- Куда?

- Поехали! Позвонил Буткевич из конторы глубокого бурения. Получили нефть. Нашли нефть! Представляешь, что это такое для нашего управления? Второе дыхание. - И, увидев, что Скачков раздумывает, закричал: - Ты что? Не поедешь? Эх ты! - И вылетел из кабинета.

"И все же надо было поехать, - подумал Скачков. - Хотя зачем?"

Он посидел еще немного, не зная, что делать, потом встал и тихой походкой направился домой. Кажется, давно он не чувствовал себя таким усталым.

Она прошла шумным коридором, выставив перед собой руки, чтобы ученики вдруг не врезались в нее, спустилась по лестнице на первый этаж. Здесь было тише, не так суетливо, - на первом этаже размещались мастерские, лаборатории, в которых занимались в основном старшеклассники.

Антонина Сергеевна сидела за столом и что-то сосредоточенно писала. Она выглядела очень официальной. Гладко причесанная седая голова, бледное задумчивое лицо, черный костюм - узкая строгая юбка и пиджак вроде мужского. Подняла тощую с синими выпуклыми венами руку, показала на стул, мол, присаживайтесь. Дописав фразу, пожаловалась: