Над пропастью юности (СИ) - "Paper Doll"

— Может, расскажешь мне больше об этом? — он не переставал шутить, чем только сильнее дразнил. Едва ли от него можно было ожидать чего-то другого. — Хватит обижаться на всё, что я говорю. Понимаю, что это стало сродни закономерности, но, думаю, тебе стоит воспринимать мои шутки иначе, — строгое выражение на её лице не изменилось. Кажется, она ещё больше нахмурилась в ответ, когда он скорее был намерен воззвать к скромной кроткой улыбке, разгладившей хмурость на очаровательном лице.

— Я начну относиться к ним по-другому сразу после того, как они перестанут быть такими глупыми, — хмыкнула Фрея. — Куда ты идешь?

— Очевидно, туда же, куда и ты, — он пожал плечами, спрятав руки по привычке в карманы. — Поэтому куда мы идем? — небрежность в тоне, с которой Джеймс говорил, заставила Фрею, в конце концов, улыбнуться.

— Ты начинаешь меня пугать. Это всё больше похоже на преследование.

— Не могу поверить, что ты меня так быстро раскусила, — он ударил себя ладонью по лбу, явно переигрывая в эмоциях. — Что меня выдало?

— Не знаю. Например, то, что ты даже не пытаешься скрыться, — Фрея рассмеялась, сумев наконец-то расслабиться, забыв о неловкости, произошедшей в библиотеке, о чем у неё ещё было время подумать позже, испытывая смесь неловкости и стыда. — И что будет теперь, когда я тебя раскусила?

— Я был настолько уверен, что мои преследования останутся не замеченными, что вовсе не подумал, что стоит делать дальше, — он нахмурился, кривляясь в изображении глубокой задумчивости, потирая сжатой ладонью подбородок, приняв совершенно глупый вид, что продолжал отвлекать Фрею от незадавшегося начала их внезапной встречи. Оба осознавали, что эти встречи повторялись намного чаще, чтобы их можно было назвать случайностями, но, тем не менее, ничем иным они не были.

— Тогда ты ужасно плохой преследователь.

Они шли по мощенной улице вверх, прямиком к почте. Было тепло, но Фрея обняла себя, закутавшись поплотнее в кардигане, натянула рукава на кисти, пряча в них холодные руки. Кончик носа немного покраснел, на открытой шее были заметны мурашки. Джеймс снова спрятал руки в карманы. В теплом пиджаке было жарко, поэтому он расстегнул все пуговицы, сверкая белой мятой рубашкой, края которой без особой аккуратности были спрятаны в брюки.

Он рассказал, как соврал Спенсеру, будто занял у друга машину для того, чтобы тот прокатил Рейчел по городу, когда на самом деле угнал её. Теперь они двое щеголяли по городу на украденном автомобиле, не подозревая ни о чем.

— На самом деле я знаю владельца. Эрл Треверс, часто бывает в пабе, откуда уходит последним. У него уже давно руки подрагивают, поэтому он не водит. Оставил машину на заднем дворе своего коттеджа, как напоминание о прошлом. Никак не решиться продать её.

— Это всё равно неправильно. Это воровство, как бы ты сам это не называл, — Фрея нахмурилась, смерив его удивленно недоверчивым взглядом. Ей было невдомек, как он мог так легко не только совершить подобное, но ещё и с тенью гордости рассказывать об этом.

— Я не первый раз занимаю её у него и, поверь, не первый, кто вообще это делает. Машина Эрла достопримечательность общественности. О нем самом ходят легенды, — без намека на сожаление ответил Джеймс. — Это всего лишь невинная авантюра. Забава, да и только. Если тебя это успокоит, Дункан был со мной.

— Что? — её глаза округлились, а рот выдал беззвучный вздох. — На самом деле меня это лишь сильнее обеспокоило.

Было к лучшему, что Джеймс не стал и далее донимать её глупыми шутками, с тенью насмешки на счет дурацкой книги. Не сговариваясь, они оставили это обсуждение, хотя Фрея не могла быть уверенной, что он не вспомнит об этом инциденте более. Сильнее страшила мысль о том, что Джеймс расскажет обо всем друзьям. Ей не слишком приятно было бы знать, что Дункан был бы поставлен в известность о том, какую литературу она изучала, чтобы затем на общем семейном ужине выбросить неуместную шутку, требующую объяснения.

Не успокаивала и мысль о том, что она поймала Джеймса на гораздо большем, поскольку ему самому было плевать на это. Он был парнем, и Алисса была права, у него было куда меньше риска оказаться в тени общего осуждения. Фрея убедилась в этом и два года назад, когда столкнулась с общественной приязнью за вытворенное на бале дебютанток, когда совершенно никто даже не поинтересовался, почему она сделала то, что сделала. Даже если бы она рассказала правду, это ничего не изменило. Убеждение «это же парни» было непреклонным перед всякими доводами.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

По крайней мере, он проявил учтивость и сменил тему, позволив Фрее ненадолго забыть о неприятном. Скованная в цепи неловкости, она освободилась от них, влившись в разговор с прежним упрямством во взглядах и мнениях, противоречащих почти всему, что он говорил. Джеймсу это нравилось в ней. Пусть между ними завязывался спор, но он хотя бы был интересен и полон смысла. Может, дело было не в том, о чем шла речь, и что становилось темой их живого обсуждения, а в человеке, с которым Джеймс нарочно завязывал разговор.

Они свернули на почте. Джеймс приоткрыл перед девушкой дверь, впуская её внутрь, последовав за ней. У Фреи был абонентский ящик, из которого она достала два письма. Выглядывая через плечо, он прочитал на конвертах имена своего брата Оливера и мистера Певензи.

— Что это? — спросил он у Фреи, которая развернула сложенный вдвое клочок бумаги и сосредоточенно читала. Джеймс не успел прочитать и слова, как девушка двинулась вперед, оставив его без ответа.

— Мне пришло известие о телеграмме, — произнесла она, оказавшись у застекленной стойки. Протянув женщине по ту сторону клочок бумаги, край которого теперь был безобразно измят, Фрея подалась всем телом вперед, выстукивая пальцами по деревянной поверхности. Джеймс подошел к ней, но она напрочь перестала замечать его присутствие, охвачена непонятным волнением. Прежде ей не приходилось получать телеграмм.

Женщина начала звучно печатать на ленте строку, когда Фрея набирала полные щеки воздуха, которым затем поддувала пряди, надвинувшееся на лоб. И когда рука с тонкой лентой потянулась вперед, Фрея резко выхватила телеграмму. Отвернувшись, не медлила с прочтением, не внимая голосу женщины, требующим платы за услугу. Джеймс заплатил вместо неё.

Обернувшись к Фрее, он заметил, как сильно побледнело её лицо, не оставив на себе следа смущенных красок. Она сжала зубами нижнюю губу, что до того подрагивала от волнения, пальцами обеих рук растянула перед глазами тонкую полосу бумаги. Глаза были сухими, когда Джеймс пытался заглянуть в них, что наводило на мысль о том, что всё было не так уж плохо.

— Всё в порядке? — наконец-то спросил он, нарушая молчание, натянутое до предела, как струна. Фрея подняла на него серые глаза, обжигая ледяным холодом. Смотрела на него, молча поджав губы. Руки опустились вниз, Фрея сделала глубокий вдох и качнула головой.

— Прости, что? — спросила тихим сдавленным голосом. Джеймс отметил, что в нем не было хрипотцы, что стала бы предупредительным знаком перед тем, как она должна была взорваться в слезах. — Да, я в порядке, — Фрея предупредила повторения вопроса. Рассеяно оглянулась вокруг и начала потирать шею, пока сама не заметила, как начала впускать в кожу ногти, оставляя болезненные царапины. — На самом деле мне немного не по себе, — губы дернулись в подобие улыбки, прежде чем Фрея опустила голову вниз и поспешила выйти на улицу, продолжая сжимать в запотевшей ладони клочок бумаги.

— Что в дурацкой телеграмме? — он без лишних промедлений последовал за ней.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Ничего, что касалось бы тебя, — грубо отрезала, даже не глядя на парня. Тон её был раздражённым, на лице не осталось и следа прежних добродушия и безмятежности, к которым Джеймс едва сумел воззвать. По пути на почту, на короткое время, они в который раз притворились друзьями, а теперь снова обратились в незнакомцев. Он испытывал недоумение, она — нетерпимость и раздражение. И снова они вернулись к истокам неприязни.