Пленник волчьей стаи - Юрий Пшонкин

Вокруг яранги выросло много красноголовых и сероголовых грибов. Атувье, как и любого чаучу, грибы не интересовали, но глядя на них, он вспоминал оленей. Шибко любят грибы олени! Ради того, чтобы поесть их вдоволь, олень на любую хитрость пойдет. За олешками сейчас смотри и смотри. Ой, много бегать надо! Оленей тоже понять можно: всю зиму они только ягель едят. Ягель — еда пресная, а оленю хочется и листья пожевать, и траву. Ну и грибы! Очень любят они эту еду. Да-а, трудно сейчас пастухам, трудно. Ночи во-он какие тем­ные, темные, как зимой в яранге без жирника.

Да, Атувье-отверженный жил здесь, на берегу неиз­вестного ему притока Апуки, но мысли его все время возвращались к олешкам. И чем дальше отдалялась от него привычная кочевая жизнь, тем сильнее тянуло к ней. Они сытно ели, вон сколько юколы и медвежьего мяса припасено, а ему казалось, что он все время ходит голодным. Сначала не понимал почему. Потом догадался. Его желудок просил оленьего мяса! По утрам, когда Атувье просыпался, ему казалось, что от костра тянет желанным запахом оленины. Рот наполнялся слюной... Атувье догадывался, что и Тынаку очень хотела поесть оленины, но, как настоящая жена, она не роптала, не жаловалась. Ведь от того, что стала бы укорять мужа, что он не может добыть оленьего мяса, сам олень к яранге не подойдет. Это жены богатых оленных людей могут ска­зать мужу: «Хочу жирный кусок оленины, хочу оленьих почек». Жены богачей могут так сказать, она — нет.

Наконец-то Атувье построил балаган — сараюшку на столбах. Сделал и лестницу. На нее тоже много вре­мени потратил. Не было ни гвоздей, ни ремней, чтобы крепить поперечины — ступени. Пришлось нарезать из медвежьей шкуры ремни. Долго строил балаган, но и без него никак нельзя. Где спрячешь мясо, юколу, жир от росомах, соболей, горностаев? Только в балагане и сохра­нишь. Зверье мясо и рыбу здорово чует. За балаганом- то все время надо посматривать.

Атувье втайне гордился и земляной ярангой, и бала­ганом, и юкольником. Все у него как у настоящего мужчины-чаучу, не кочевого, а осевшего на одном месте. Э-э, однако, не все. Оленей нет. Плохо без них, совсем плохо. Рот и желудок уже забыли про оленину. Ему-то ничего, а вот Тынаку... Ее уже три раза тошнило от рыбы. И утятину совсем не ела. Ой, плохо.

Как-то вечером, когда они уже лежали на своей пах­нущей смолой постели. Тынаку сказала:

—        Мы так давно не ели оленины, а мне очень хочется сейчас ее поесть. И нашему маленькому. Мне кажется, что он просит оленины.

Атувье задержал дыхание. Впервые с того вечера, как Тынаку стала его женой, ему сделалось стыдно. Очень стыдно. Жена чаучу терпелива, всякую еду ест. Видно, Тынаку очень плохо, если она сказала ему такое.

—         Ты сказала, мои уши услышали,— смущенно про­бормотал он и, немного переждав, продолжил: — Я пойду искать тропы поднебесных выше по Апуке. Там должны быть их тропы. Старики говорили, раньше в верховьях много ходило дикарей. Я уйду один. С тобой останется Черная спина. Я кончил.— Атувье умолк, давая понять, что говорить он больше не будет.

Утром Тынаку уложила в свою сумку юколу, вяленое мясо, в плетенный из бересты маленький короб насыпала высушенных цветов иван-чая, сухой пахучей травы впе­ремешку с листьями брусники. В сумку затолкала чайник и кружку. Атувье, точивший нож, встал, вынул обратно чайник и повесил его на место — на держало- рогатульку, врытую в землю.

—       Чайник должен остаться в яранге. Старики гово­рят, что если в яранге один чайник, то он всегда должен жить возле родного очага. Тогда тот, кто уходит из яран­ги в дальний путь, обязательно вернется,-- сказал Ату­вье.— Мне хватит кружки.

Тынаку кивнула. Она знала много примет, но не слы­шала о такой примете. Но если муж говорит так, пусть будет так. У нее хороший муж — сильный и совсем не злой. Еще ни разу не назвал ее беременной зайчихой. И ест всякую еду, которую она готовит. Все ест. Ему надо много есть — он много работает. Ему надо много еды — он такой большой, как кайнын.

Черная спина не сводил взгляда с Атувье, с сумки. Он радостно осклабился, предвкушая дальнюю дорогу, охоту. Атувье заметил «улыбку» друга и нарочито грубовато сказал ему:

—        На этот раз ты останешься дома, с Тынаку. Ты будешь охранять ее.

Волк покосился на Тынаку и перевел взгляд на сум­ку. Он понял приказ хозяина, но не хотел подчиняться. В последнее время он сторонился хозяев, подолгу про­падая где-то. Атувье, занятый делами, сначала не обратил внимания на перемену в поведении своего верного друга... А Черную спину неудержимо тянуло в тундру, в далекие синие большие камни, где на вершинах виднелись белые знаки Большого Холода. Он вспоминал... Да, так уже с ним было... Было! Давно-давно, когда он, совсем неопыт­ный на боевой тропе, услышал в Большой Тишине Боль­шого Холода голоса собратьев. Это тогда в нем проснулся зов предков — зов вольного, сильного, беспощадного пле­мени. Этот зов ожил в нем вновь и звал, манил куда-то далеко-далеко, к синим большим камням, с вершин кото­рых дул бодрящий ветер. Он вспоминал Вожака, Хму­рого и... свою подругу. Давно уже зажили раны, нане­сенные ему в том бою, когда он защищал человека, забы­лась обида, но не забылась мать его детей, властная, верная. Черная спина смотрел на хозяина и его подругу, и глухая злоба начинала раздирать его грудь. Злоба и зависть — ему самому хотелось снова иметь подругу. Он был в самом расцвете своих волчьих сил, и желание обладать самкой пришло к нему сейчас, в пору, когда самки равнодушны к любви... Вот почему его отлучки становились все продолжительнее, вот почему он так обрадовался, когда увидел, что хозяин готовится в дальнюю дорогу... Однако хозяин не хочет брать его с собой.

Тынаку, которая уже немного понимала язык волка, первая заметила недовольство хвостатого друга.

—       Атувье, возьми с собой Черную спину. Он обиделся и не хочет оставаться со мной.

Атувье выпрямился, посмотрел на посмурневшего волка.

—       Черная спина, ты должен на этот раз остаться с моей женой. Ты помнишь, как ее напугала медведица? Моей жене будет очень плохо одной. Ты останешься.

—        Атувье,— сказала Тынаку,— с тех пор, как ты спас медвежонка, другие медведи обходят нашу ярангу сторо­ной. Его мать не позволяет им подходить близко к нам.