Звездопад - Отиа Шалвович Иоселиани
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Секретарша забрала со стола газеты и письма, тоже исчезла за дверью и, вернувшись, пригласила директора совхоза и агронома.
Старуха в черном, сидящая у самой двери в кабинет, удивленно взглянула на секретаршу, но промолчала.
Толстая, дебелая женщина с гладким, лоснящимся лицом недовольно заерзала, оглядывая присутствующих, и проговорила:
— Теперь его не дождешься!
Прошло с полчаса, прежде чем из кабинета, обливаясь потом, выскочил инструктор и, не глядя по сторонам, бросился к выходу.
Кроме Гено, в приемной дожидались очереди шесть человек. Двое из них, видимо, были колхозники. Они не садились, а стояли у стены и теребили свои войлочные шапки.
Зазвенел звонок. Секретарша процокала в кабинет, тут же выйдя, отправилась куда-то по длинному коридору и вернулась с двумя запотевшими бутылками «Боржоми» в руке.
Вошли начальник управления водного хозяйства и главный инженер. Они тоже сняли шапки и, несмело озираясь, открыли дверь кабинета — видно, были срочно вызваны.
— Теперь конца им не будет, — повторила толстуха с гладким, лоснящимся лицом.
— Что верно, то верно, — поддержал ее Гено.
— Раньше назначалось определенное время для посетителей, приходил — и за час тебя принимали. А теперь весь день его ждешь — не дождешься.
— У каждого свой метод.
Гено позвонил в редакцию, предупредил, что задерживается в исполкоме, выкурил сигарету в коридоре, потом еще одну.
Прошло не меньше двух часов, прежде чем он открыл дверь, ведущую в кабинет председателя исполкома, и оказался перед другой такой же обитой дерматином дверью. «Что за секреты у него, — за одной дверью не сказать».
Дурмишхан Зосимыч встал ему навстречу, приветливо пожал руку, приготовился слушать.
«Он, видно, неплохой человек, — подумал Гено, но тут Зосимыч придал лицу серьезное и строгое выражение. — Вот чего не хватает Доментию, он всегда одинаковый, мягкий, улыбчивый, а когда напьется, смеется без причины и ни на что не обижается».
— Доментий настоящий журналист, и его место в редакции, — говорил между тем Гено. — Его проступок не настолько серьезен, чтобы из-за него отрывать человека от любимого дела…
Выслушав его, Дурмишхан Зосимыч задал несколько незначительных вопросов относительно работы в редакции газеты и, получив ответы, примирительным тоном и даже с грустью сказал:
— Мой дорогой! Я читаю ваши статьи, и они мне нравятся. Знаю, что вас печатают в «Комунисти». Это очень хорошо, благодаря вам республика узнает что-то о нашем районе. Была у нас мыслишка назначить вас редактором… вы, наверное, не слышали об этом…
— Если б и слышал, я не согласился бы занять место Доментия. Он достоин…
— Выслушайте меня! — Гено понял, что Дурмишхана Зосимыча обидел его отказ от еще не сделанного предложения, но он сдержался. — Все это… — Зосимыч выразительно задрал голову и поднял указательный палец, — санкция бюро. — Гено знал, что над кабинетом председателя находится кабинет секретаря райкома, и понял, что вопрос Доментия решен окончательно.
В скверном настроении вышел он на улицу и собирался направиться в редакцию, но тут с ним поравнялся запыленный «Колхозник» с директором совхоза и с агрономом за рулем, Гено вспомнил о нужном для газеты материале и решил, не откладывая, воспользоваться удобной оказией.
Из совхоза он позвонил в редакцию и предупредил, чтобы в завтрашней газете оставили место для очерка, а сам отправился осматривать усадьбы, фермы и плантации обширного, добротно налаженного хозяйства.
До рассвета сделали все, что можно было успеть в таких условиях, — наспех приготовились к свадьбе.
Утром Мака пошла по селу — позвать соседей. В глазах человека, которого уважили, пригласили на свадьбу и хорошо угостили, грех уменьшается вдвое, и если потом гости стали бы на стороне осуждать нецеломудренную невесту, то хотя бы смягчили свои обвинения тем, что согрешила она с Бичико.
Среди прочих соседей Мака зашла и к двоюродному брату Симона — Антону Лежава. Мать из-за какого-то пустяка рассорилась с его женой, они не общались, и Мака с прошлого года не видела своей родни.
Пошли расспросы о том, о сем, воспоминания, смех… Наконец Мака сообщила цель своего визита: приходите на свадьбу, брат женится. Неожиданная новость вызвала удивление, даже недоверие. Как? Бичико? Ответ Маки не был исчерпывающим — частью правда с шуткой пополам, частью — обещание — вот придете и все узнаете.
Она задержалась у родни, а когда вернулась домой и поднялась по лестнице на веранду, к калитке подъехала машина.
«Гено приехал!» — обрадовалась было Мака, но калитку отворил Бичико, и светло-коричневая «Победа» смяла высокую траву во дворе.
Машину поставили возле самого дома. Тхавадзе скинул пиджак, засучил рукава белоснежной сорочки, открыл багажник и выкатил на земляной пол небольшую бочку. Бичи внес в дом объемистые свертки. Не дожидаясь его возвращения, Джумбер начал доставать из машины аккуратно спеленатые бутылки.
Мака отвернулась и вошла в комнату — ей не хотелось видеть, как в их доме хлопочет и хозяйничает Тхавадзе.
У окна, опустив плечи, стояла Мери.
— Нельзя было не позвать соседей, — сказала Мака так, словно оправдывалась или спрашивала разрешения у новоиспеченной невестки.
Мери взглянула на нее с благодарностью, смешанной с отчаянием.
— Да, вот что: тут недалеко, в пятом доме, живут наши родственники, мама в ссоре с ними. Если она не хочет, может и дальше не разговаривать, по с тобой мужнина родня должна познакомиться, должна чтить тебя.
— Как бы мама не обиделась!.. — забеспокоилась Мери, но тут же примолкла, стушевалась; если Мака так считает, значит, так нужно.
Мака подмигнула ей и улыбнулась. Потом, решив, что машина, наверное, уже разгружена, вернулась на веранду.
— Мери, дорогая, если ребенок проснется, кликни меня.
— Мака!..
— Что, Мери? Ты не стесняйся. Напротив, чувствуй себя свободнее. Скоро соберутся соседи, и пусть они увидят, что ты своя в нашем доме! Ты только сегодня вошла в наш дом, но уже давно наша невестка, — Мака ушла, а Мери еще долго смотрела на то место, где она только что стояла.
Когда Мака появилась на лестнице, Тхавадзе садился за руль, и ладонь его лежала на ручке дверцы.
«Такая же ручка была во сне у шкафа». Мака вздрогнула от этого воспоминания. Она внушила себе, что сон уже сбылся прошлой ночью, что он исчерпан, но собственные поступки вызывали в ней смятение: она суетилась, спешила, не находила себе места, не находила занятия, словно избегала кого-то, старалась понравиться Мери, удивить ее своим благородством.
Вскоре появились первые гости — с
