Водолаз Его Величества - Яков Шехтер

был прямым и твердым. Писал он аккуратно, без помарок и без единой ошибки. Это Варе понравилось. Но особенно пришлось по душе то, с чего он начал свое письмо: «Все мои предки священники, а я влюбился в море».

– Видишь, он какой! – восхищалась Маша. – Прямой, честный, романтичный!

– Так, может, он твой суженый? – смеялась Варя. – Вот и поезжай к нему на свидание.

– Ну что ты, я же совсем из другого разряда. Не дворянка, не врач, не красавица. Твой Повалишин на меня даже не посмотрит!

– Вот уже и мой! Не рано ли?

Встречу назначили через три дня. Мичман умолял о прощении, но по службе он не мог в течение ближайшего месяца оставлять пост. Он предложил прислать за Варей сани, чтобы извозчик привез ее на форт Милютин и вернул домой. «У нас тут очень красиво, – писал Повалишин. – Вид с высоты стен на заснеженный залив открывается совершенно замечательный. Но я должен честно признаться, что просто мечтаю увидеть Вас. Пусть ненадолго, только перемолвиться несколькими словами и познакомиться. Обещаю вам, через месяц мы встретимся в Кронштадте и погуляем по городу безо всяких помех».

– Он в тебя влюбился по описанию, не видя, – расхохоталась Маша.

Возчик приехал к полудню, чтобы успеть вернуться затемно. Сумерки начинались уже в два часа пополудни, а к трем с половиной темнота овладевала заливом.

Встреча не заладилась. Оба чувствовали себя неловко и с трудом обменялись несколькими фразами, поднимаясь на стену форта. Вид на заснеженный залив и Кронштадт действительно был замечательный. А вот Повалишин выглядел очень простецки. Возвращаясь, Варя думала, что при иных обстоятельствах ей бы и в голову не пришло обратить на него внимание.

Распрощались тепло. Мичман помог Варе усесться в сани, прикрыл меховой полостью и хотел ее пристегнуть, но Варя воспротивилась. Столь близкая забота показалась ей уже чрезмерной, и она решила сама застегнуть полость, как только сани отъедут от форта.

Это ее и спасло. Не успел форт отодвинуться на приличное расстояние, как сани угодили в полынью. Откуда она взялась в промерзшем на два метра море и почему возчик ее не заметил, так и осталось неясным.

Почувствовав, как тонкий лед крошится под копытами, лошадь рванулась и сумела половиной туловища выбраться на край. Сани проломили разбитый копытами лед и провалились. Возчик оказался ловким, выскочил сам, вытащил пассажирку, обрезал постромки и освободил лошадь. Сани тут же ушли под лед, а перепуганная лошадь помчалась, мотая гривой, в сторону Кронштадта.

Пришлось добираться пешком в промокшей одежде. По дороге Варя все оглядывалась в надежде на попутные сани из Милютина. Но их никто не догнал и никто не повстречался.

Придя домой, Варя почувствовала озноб. Действуя по много раз испытанному рецепту, она напилась чаю с малиной и легла спать пораньше, рассчитывая, что к утру все пройдет. Но утром она проснулась от режущей боли в горле. Все тело ломило, лоб пылал. Маша побежала за Храбростиным. Тот немедленно явился, прослушал больную, проверил пульс, осмотрел язык.

– Не буду от вас скрывать, Варвара Петровна, – произнес он, завершив осмотр, – острое воспаление легких. Где вы успели его подхватить?

Выслушав рассказ Маши, Храбростин только руками развел.

– Больше часа на морозе в промокшей одежде. Храни вас Господь, Варвара Петровна. Будем надеяться, что лекарства помогут вашему организму справиться с болезнью.

Но лекарства не помогли. Началась горячка. На пятый день болезни, еле шевеля пересохшими, обметанными губами, Варя шепотом попросила:

– Позовите отца Алексия.

Священник пришел через полтора часа, очень быстро, учитывая его занятость. Он двигался своей обычной торопливой походкой, совсем не подходящей столь солидному возрасту и сану. Буквально ворвавшись в комнату, смежную с той, где лежала больная, он спросил у Маши:

– Где Варя? Проводи меня к ней, а сама оставайся здесь и не шуми!

Старец вошел в спальню к умирающей и плотно прикрыл за собой дверь.

Маша не находила себе места, то поднималась со стула и быстро выходила на кухню, сама не зная для чего, то возвращалась обратно и замирала возле двери, прислушиваясь изо всех сил. Через тяжелые створки не проникало ни одного звука, минуты не шли, а тянулись, медленно, бесконечно. Стрелки на ходиках просто остановились, Маша несколько раз проверяла, стучат ли часы. Часы шли, а время стояло. Кукушка в ходиках отмерила полчаса, когда дверь наконец отворилась. Маша кинулась к порогу и замерла.

В проеме, чуть покачиваясь от усталости, стоял седой старик в пастырской рясе, в старенькой епитрахили, с редкой всклокоченною седенькою бородкой. Его лицо, красное от пережитого напряжения, усеивали сияющие, словно бриллианты, капельки пота.

И вдруг почти прогремели слова, казавшиеся страшными, грозными, исходившими из другого мира:

– Господу Богу было угодно сотворить чудо! – вскричал отец Алексий. – Варвара будет жить!

Ноги у Маши подкосились, она упала на колени и, обливаясь слезами восторга и умиления, принялась ловить губами руку святого старца.

Варя умерла на следующее утро. Металась от жара, в забытьи звала Артема. Просила у него прощения. За что? Почему? Маша сжимала руку подруги до самого последнего мгновения, и когда душа Вари с легким хрипом вырвалась из тела, рухнула без чувств на пол.

После похорон отец Алексий попросил Машу зайти к нему. Она смогла лишь на третий день, когда резь в животе сошла на нет. Старец принял ее в своем кабинете, дорогая одежда, в которую он был облачен, не смутила Машу. Она знала, что отец Алексий не заказывал ее сам, а принимал лишь для того, чтобы не обидеть дарителей, искренне хотевших чем-либо его отблагодарить.

– Знаю, вижу, ты в смятении. Это хорошее состояние. Смятение порождает раскаяние, а без раскаяния христианин жить не может ни одного дня.

Отец Алексий отпил чаю из тонкого стакана в массивном серебряном подстаканнике.

– Ты ведь хочешь понять, что произошло с Варварой Петровной, твоей подругой, не так ли?

– Да, пресвятой отец, именно так.

– Непросто, непросто, – вздохнул старец. – Ох и далеко ушла эта душа в грехе своем. Так далеко, что Господу ничего не оставалось, кроме как забрать ее, дабы спасти от напасти жидовской. Даже чудо ради нее Он совершил, разверзнув полынью в толще льда.

Старец пожевал бескровными губами, отхлебнул чаю и продолжил:

– Я видел, что Варвара будет жить, но грешными глазами своими решил, будто речь идет о мирской жизни. А на самом деле с небес показали мне, что душа ее, чистая, белоснежная, как голубица, приобрела жизнь вечную. Чтобы тело не мешало, его очистили в ледяной купели и забрали душу прямо к ангелам, петь осанну у