Тень Бога. Султан Селим. Владыка османов и творец современности - Алан Михаил

собой «первую скрипку» в симфонии гражданских потрясений, что было усладой для ушей Селима. Ахмед напал на Коркута в Манисе, застав его врасплох. Коркут понятия не имел, что его сводный брат ударит так далеко от столицы – более того, для этого не существовало никакого объяснения, кроме почти бредового плана Ахмеда построить новую империю в Анатолии. Крайне неподготовленные силы Коркута с самого начала оказались в невыгодном положении и были легко уничтожены. Коркут бежал в Стамбул, ища защиты своего отца от человека, которого они оба теперь считали смертным врагом. Прибыв во дворец, он сказал отцу: «Я пришел, потому что побоялся султана Ахмеда»[341].

Своими собственными действиями Ахмед и Коркут, по сути, лишили себя легитимности в качестве претендентов на престол. Ахмед виделся всем невменяемым и чрезмерно агрессивным, игнорирующим установленные государственные и религиозные законы; Коркут выглядел безразличным и слабым. Пока два брата рвали империю на части, Селим и его янычары демонстрировали силу, спокойствие и единство. В ситуации, граничащей с гражданской войной, поддержка отставных военных империи была, конечно, мощным преимуществом. В то же время многие из высшего военного руководства, а также имперские чиновники, которые были ранее сторонниками Ахмеда, потеряли к нему всякую благосклонность, когда он бесчинствовал в Анатолии, и база поддержки Селима как среди янычар, так и среди бюрократических кругов росла. Среди беспорядков, которые их отец позволил создать Ахмеду и Коркуту, Селим выделялся как лидер, в котором нуждалась империя, капитан, который мог управлять османским государственным кораблем сквозь этот шторм.

* * *

Из Кефе Селим приказал своим союзникам-янычарам еще громче публично критиковать неудачи Баязида и еще сильнее оказывать на него давление, чтобы подавить беспорядки, бушующие в Анатолии. В конце концов, военные сторонники Селима предъявили Баязиду ультиматум: вразумить своего мятежного сына или отдать трон.

Положение Баязида становилось все более плачевным. Прежде всего, он был заинтересован, чтобы не стать первым османским султаном, которого заставят отречься от престола. Надеясь умилостивить Селима и выиграть себе больше времени, 27 марта 1512 года Баязид заочно назначил Селима главнокомандующим янычар[342]. Каким бы важным ни был этот пост, в тот момент он не имел большого значения на местах. Поскольку Селим уже был фактическим лидером большей части османского военного ведомства, «уступка» Баязида представляла собой не столько продвижение по службе, сколько простое признание существующего положения дел. Что еще более важно, титул главнокомандующего янычарами никоим образом не приблизил Селима к титулу, к которому он в конечном итоге стремился, – титулу султана.

Хотя это назначение и не успокоило Селима, оно все же предоставило ему повод приехать обратно в Стамбул, не привлекая свою военную мощь. Представители империи отправились в Кефе, чтобы сопроводить Селима в столицу. Баязид надеялся, что прибытие Селима в Стамбул в качестве реального ответственного лица позволит ему сохранить положение, а Селим – всегда опасавшийся ловушек – рассматривал свое возвращение как первый шаг к восхождению на трон. Таким образом, его путь в столицу больше напоминал победоносное шествие, во главе которого шли барабанщики и валторнисты. В османской версии этого потемкинского марша его сторонники собрали большие толпы солдат и простолюдинов, чтобы они аплодировали ему во всех городах, через которые он проходил, бросая цветы и сладости к его ногам. Излишне говорить, что это разозлило представителей Баязида, но они ничего другого не могли сделать, чтобы остановить волну. И как обычно, восхваляющий свод «Селимнаме» описывал возвращение шехзаде в Стамбул: «пыль от его приносящих счастье шагов была желанна при высоком дворе, ее можно было приложить к воспаленному взору государства как бальзам для глаз с сурьмой и цинком»[343].

Когда всадники достигли окраин Стамбула, люди Баязида покинули Селима и его свиту и разбили лагерь в находящемся за городскими стенами районе, известном как Йени Бахче. Эта часть города возвышалась над руслом забытой древней реки и могла похвастаться обширными огородами и фруктовыми садами (yeni bahce означает «новый сад»). Проведя в императорском дворце шесть лет детства, Селим впервые возвращался в столицу уже взрослым. Когда-то он жил со своей матерью в гареме дворца Топкапы с видом на Босфор; сидел каждый день на уроках и бегал по мощеным дворам. Стоя сейчас у стен города, 41-летний Селим жаждал вернуться в изысканную императорскую резиденцию своей юности – но уже султаном.

Глава 16

Единственный и неповторимый султан

Оружием, с помощью которого взял Константинополь Мехмед II[344], дед Селима, в 1453 году, была пушка, способная выстрелить снарядом массой около полутонны на расстояние более полутора километров. Для транспортировки пушки, отлитой в Эдирне (в то время столице Османской империи), потребовалось 200 человек и 100 быков, а также два месяца на само путешествие из Эдирне в Константинополь – расстояние, которое обычно занимало всего два дня верхом. Группа инженеров шла впереди пушки, готовя дорогу для провоза огромного колесного устройства. Мехмед расположил пушку недалеко от западной стены Константинополя. Когда он отдал приказ начать атаку, пушка произвела единственный выстрел, разрушив древнюю кладку, словно песочный замок. Затем османские войска хлынули в осажденный город, а его голодные и напуганные жители разбежались во все стороны.

Лагерь Селима в Йени Бахче находился в нескольких сотнях метров к югу от того места, где почти 60 лет назад стена была разрушена его дедом (позже она была восстановлена). Селим провел ночь, восстанавливаясь после долгого перехода из Крыма, «в палатке, высота которой была сравнима с небосводом»[345], и затем договорился о визите к отцу. Его вступление в город получилось намного проще, чем у Мехмеда. В тот день в сопровождении группы дворцовых служителей Селим и его свита вошли в окруженный стеной город, прошли мимо лавок стамбульских пекарей и мясников, через площади, на которых били фонтаны, и мимо других сооружений, стоящих в тени мечетей. Он проследовал через Врата Блаженства (Дерсаадет), как будто он уже стал султаном всего мира, «с тысячами проявлений величия, великолепия и удачи»[346]. В свете раннего вечера, когда он приблизился к дворцу (без сомнения, с некоторым страхом и подозрениями о том, что все это может быть ловушкой) и прошел через его трое ворот, Селим сосредоточил свои мысли на стратегии. Хотя ему не нужно было пробивать стены Стамбула, чтобы захватить дворец, его захват тем не менее пошатнул бы все здание Османской династии и заставил бы содрогнуться весь мир.

При первой встрече с отцом Селим выразил почтительное уважение человеку, который еще был султаном, выказав ему «превосходную