Орбинавты - Марк Далет

Затем европейцы открыли несколько других островов, мелких и крупных. И наконец Мануэль рассказал историю нелепого крушения «Санта-Марии» и возведения форта Ла Навидад, где он сам и еще тридцать восемь человек остались до того времени, когда за ними прибудет следующая эскадра адмирала Колона.

В отличие от «Света в оазисе» путевые заметки Мануэля де Фуэнтеса никакой тайны не содержали, и Алонсо, вместо того чтобы переписывать их от руки, поручил работнику в книжной лавке изготовить две печатные копии. В заднем помещении лавки стоял предмет гордости Алонсо — приобретенный им недавно гуттенберговский наборный станок. Благодаря ему обе копии делались практически одновременно.

Еще несколько дней «книгоноша» потратил, объезжая цыганские стоянки на территории от Кордовы до Севильи, а также от Кордовы до Толедо. Совершенно не представляя, как вести разговор с потомком Франсиско Эль-Рея, если таковой отыщется, Алонсо мысленно представлял себе самые разные варианты беседы.

На одной из стоянок старики помнили Франсиско, но ничего не могли сказать о том, были ли у него дети. На других даже не слышали этого имени.

Смирившись с тем, что поездка ничего не дала, Алонсо зашел на рынок в небольшом городке Мадрид, близ Толедо. Там он купил в лавке зеленщика сушеных фруктов на дорогу. Когда он протянул руку, чтобы взять плетеное лукошко с фруктами, зеленщик вдруг спросил:

— Простите, сеньор, можно ли поинтересоваться, откуда у вас это кольцо?

— Что? — удивился Алонсо, очнувшись от своих размышлений и впервые обратив внимание на продавца. Им оказался смуглый, пожилой цыган.

— Я имею в виду вот это кольцо с печаткой. — Цыган кивнул на безымянный палец правой руки Алонсо, оправленный в перстень с печаткой в форме черепахи.

— Почему вы об этом спрашиваете? — удивился Алонсо.

— Извините, если я влез не в свое дело. Но, кажется, я знаю человека, который делает такие кольца. И я также знаю, что он никогда их не продает, а лишь дарит очень близким людям.

— Нет, вы ошибаетесь, — вежливо ответил Алонсо. — Вы никак не можете знать ювелира, изготовившего этот перстень, так как он был сделан лет восемьдесят — девяносто тому назад.

— Странное совпадение, — пожал плечами зеленщик. — Может быть, это у них семейное.

— Семейное? — встрепенулся Алонсо. — Как же зовут вашего знакомого?

— Пако Эль-Рей.

— Эль-Рей? Возможно ли? А сколько ему лет?

— Около двадцати пяти или чуть больше.

— Вероятно, это внук Франсиско Эль-Рея, который сделал перстень! — воскликнул Алонсо, не веря своей удаче. — Тем более что у них одинаковые имена…[53] Я как раз разыскиваю потомков Эль-Рея. Вы, случайно, не знаете, как его можно найти?

— Знаю, сеньор. Это совсем несложно. Раньше их табор располагался возле Альхамы, но перед самым падением Гранады власти потребовали, чтобы они ушли. Теперь они стоят недалеко отсюда, возле южного входа в Бургос.

Бургос и Кордова находились в противоположных направлениях от Мадрида. Алонсо, изрядно утомленный разъездами последних дней, решил отложить на несколько дней поиски таинственного Пако. Поблагодарив зеленщика, довольный «книгоноша» вернулся в Кордову и рассказал Ибрагиму о своем открытии.

— И когда же ты поедешь в Бургос? — Дед не скрывал радости и любопытства. — Мне уже не терпится узнать, что скажет тебе внук Франсиско. Ведь если он делает такие же перстни, совпадение фамилий, имен и цыганского происхождения не может быть случайным.

— Сначала в Саламанку, — решил Алонсо. — Мать Мануэля, наверняка, осведомлена о возвращении Колона. Об этом уже знают все. Надо поскорее сообщить ей, что сын остался на Эспаньоле, и передать ей письмо и его заметки. Потом поеду искать цыган. Не беспокойся, дед. Как только узнаю что-нибудь, расскажу тебе.

— А если они как раз за эти дни сменят место стоянки?

— Это они могут сделать и сегодня. Все предугадать невозможно. Будем исходить из того, что цыгане снимаются с места лишь в крайних случаях, ведь закон преследует их за бродяжничество. Дед, я уверен, что мы найдем этого Пако! Вот только не знаю, расскажет ли он нам что-то путное. Но я должен хотя бы попытаться разговорить его.

В Саламанку Алонсо приехал под вечер. На этот раз останавливаться в гостинице Исидро Велеса не пришлось. Теперь у Алонсо Гарделя в «золотом городе» был собственный дом. Наутро он зашел к Небрихе, которого на месте не оказалось, потолковал с его работниками, и они объяснили ему, как ехать в Лас-Вильяс. К полудню он уже нашел Каса де Фуэнтес, небольшой замок с башенкой, въехал через ворота ограды, которые почему-то оказались открытыми, спешился, привязал коня к дереву и дернул за веревку колокольчика.

Дверь открыл слуга средних лет. Приоткрытый рот придавал его лицу глуповатое выражение.

— Что вам угодно, сеньор? — спросил он с заметным леонским акцентом.

— Я хотел бы повидать донью Росарио. Меня зовут Алонсо Гардель, и у меня есть для нее вести от ее сына.

— О! — воскликнул леонец. — Вести от дона Мануэля! — выкрикнул он, удаляясь в глубь замка.

— Боже, что ты говоришь, Эмилио?! — раздался женский голос, и навстречу слуге выбежала, всплеснув руками, высокая хозяйка замка.

— Вот, сеньор Гардель, — начал объяснять Эмилио, но она его уже не слушала.

— Вы Алонсо! — радостно воскликнула она. — Манолито так много о вас рассказывал! Не стойте на пороге, входите в дом!

Алонсо, не шевелясь и почти не дыша, смотрел на нее и не верил своим глазам.

— Что с вами? Вам нездоровится? — заботливо спросила Росарио. — Эмилио, позови Пепе! Нашему гостю может понадобиться помощь!

Алонсо молчал, не в силах вымолвить ни слова.

Состарившаяся лет на двадцать пять, располневшая, с легкими лапками морщинок вокруг изящно очерченных губ, с отдельными серебряными ниточками посреди ниспадающей лавы черных кудрей, обрамляющих неправдоподобно синие глаза, перед Алонсо стояла женщина, давно и прочно поселившаяся в его снах, — его прекрасная дама из медальона.

Глава 11

Угасает господское лето,Полный круг завершает печаль.Мне не робкого мальчика жаль,А влюбленное сердце поэта.

Ошеломление было настолько велико, а чувства — настолько противоречивы, что разбираться со всем этим просто не было времени. Хозяйка смотрела, широко раскрыв глаза. Когда-то, увидев это лицо на крошечном портрете в медальоне, Алонсо сказал, что художник придал ее глазам слишком много синевы при таких черных волосах. Как оказалось, тот ничего не приукрасил, скорее даже, напротив, — не сумел в полной мере выразить всей подкупающей открытости этого взгляда.

Надо было прекратить стоять истуканом и сказать что-нибудь.

— Донья Росарио, — пролепетал он.

Как же ему ни разу не пришла в голову эта мысль?! Она — мать Мануэля. Не возлюбленная, не кузина, не сестра, не племянница. Мать!

— Вам нездоровится, Алонсо?! Пройдемте в дом. Эмилио, воды для сеньора Гарделя!

Бело-голубое платье спадало волнами до самого пола и шелестело в такт шагам, когда она шла в глубь приемной залы, миновав ведущую на второй этаж крученую лестницу.

— Просто перегрелся на солнце в пути, донья Росарио! Ничего серьезного, — сказал Алонсо, придав голосу успокаивающую интонацию, однако стакан с водой, принесенный слугой-леонцем на серебряном подносе, выпил с жадностью.

На стенах висели портреты предков. Мужчины в доспехах, в шлемах с плюмажами, кто с копьем, кто с мечом. Вот этот — вылитый Мануэль, если бы не проседь в узкой бородке.

— Правда, похож? — спросила Росарио, перехватив его взгляд. — Это Фелипе, отец Мануэля. Когда они тренировались в оружейной, казалось, что человек сражается с собственным двойником или с отражением.

Сходство было сильным. А на мать Мануэль не походил. Иначе Алонсо смог бы догадаться о его кровной связи с девушкой из медальона.

— Простите, донья Росарио, — спохватился он, вынимая из дорожной сумки деревянную шкатулку. — Дон Мануэль просил передать вам это.

— О, благодарю вас! — Росарио сразу же прочитала адресованное ей небольшое письмецо. Затем вынула перевязанные тесьмой листочки с путевыми заметками.

— Простите за нарушение правил вежливости, — она приветливо улыбнулась, и Алонсо понял, что исполнилась его мечта: он наконец-то увидел, как улыбается «дама из медальона». Во сне Алонсо много раз желал этого, но девушка всегда сохраняла запечатленное давним художником мечтательно-сосредоточенное выражение лица.

— Гаити, — проговорила хозяйка замка. — Как странно звучит…

— Простите? — не понял Алонсо.