Герои Курской битвы - Сергей Егорович Михеенков

Только мы расстались с Чистяковым, как мне доложили, что на КП прибыл Александр Фёдорович Бурда. Мы в это время с Шалиным и Никитиным готовили боевой приказ на следующий день. Бурда переступил порог избы, едва держась на ногах. Небритое лицо его было чёрным от копоти и усталости. Гимнастёрка в пятнах пота. Сапоги в пыли. Таким мы его ещё не видели. Он было поднёс руку к шлему. Но я шагнул ему навстречу, обнял и усадил на скамейку.

— Ну, рассказывай по порядку.

Он облизнул пересохшие губы, попросил разрешения закурить. Глубоко затянувшись, начал:

— Товарищ командующий, потери…

— Без потерь на войне…

— Нет, таких не было…

Странно было слышать всё это от такого командира, как Бурда.

— Ну а каковы потери? — тут же вмешался Шалин. — Желательно знать цифры.

— О цифрах потом, — махнул я рукой. — Рассказывай, Александр Фёдорович.

И Бурда стал рассказывать. На их участке противник атаковал непрерывно. По пятьдесят — сто танков. Впереди „Тигры“, „Пантеры“.

— А с ними трудно, товарищ командующий. Бьёшь по ним, а снаряды рикошетом отлетают.

— Ну и каковы результаты боя?

— Потери… Ужасные потери, товарищ командующий… Процентов шестьдесят бригады.

Можно было понять состояние Бурды. Незадолго до начала боёв он принял бригаду. Это был его первый бой в должности комбрига. И вдруг такой непривычный исход: ведь обычно он умел воевать малой кровью, как говорили тогда. Брал противника хитростью…

Я попросил Шалина дать донесение, где значился боевой счёт 49-й танковой бригады. Немецкие потери значительно превышали потери бригады Бурды.

Я поднялся и пожал руку Бурды.

— Считай, что ты выполнил задачу. Главное, вы выстояли, не отступили. А сейчас иди к ремонтникам, поторопи их. Пусть поскорей восстанавливают машины. Я уверен, что на них вы ещё будете воевать по-гвардейски».

Здесь автор мемуаров снова недоговаривает. Ведь подполковник Бурда и его экипажи были первыми из 1-й танковой армии, кто лицом к лицу столкнулся с монстрами фельдмаршала фон Манштейна, их тактикой и боевыми качествами. Не обсудить этого Катуков и Бурда не могли. Командарму и его штабу необходимо было выработать тактику борьбы с танками противника. Драка предстояла кромешная. Ещё никогда за несколько часов боя Катуков не терял больше половины бригады.

Для усиления контрудара слева от порядков 1-й танковой армии Н. Ф. Ватутин вводил ещё два гвардейских танковых корпуса — 5-й Сталинградский генерала А. Г. Кравченко[76] и 2-й Тацинский полковника А. С. Бурдейного[77] и таким образом, сильно рискуя, расходовал последние свои оперативные резервы.

По замыслу штаба Воронежского фронта задачей танковых войск второго эшелона было укрепление обороны гвардейских дивизий первой линии, к тому времени опасно потеснённых противником, и с рассветом 6 июня совместно с соединениями общевойсковой армии генерала Чистякова нанести контрудар в направлении Томаровки и Белгорода. Группировка, собранная Ватутиным для нанесения контрудара, насчитывала 1050 танков, из них 754 Т-34.

Готовясь к схватке, противотанковую артиллерию, а также часть танков и САУ Катуков приказал окопать и замаскировать в порядках первого эшелона стрелковых дивизий для стрельбы прямой наводкой. В бригадах были сформированы танковые группы силой до батальона, их задачей было перехватывать и уничтожать немецкие танки, прорвавшиеся через стрелковые окопы в глубину обороны.

В своих мемуарах Катуков пишет, что был против импровизированного контрудара 6 июля силами 1-й танковой армии и двух корпусов. Можно предположить, что такое настроение у него появилось после того, как немцы во встречном бою пожгли танки бригады подполковника Бурды. Учитывая горький опыт первого дня и имея боевое построение в два эшелона, Катуков в первый поставил 6-й танковый и 3-й механизированный. Более слабый 31-й танковый стоял во втором эшелоне. В штабе фронта по этому поводу произошла острая дискуссия. Ватутин настаивал на том, чтобы в первый эшелон были выведены танковые корпуса: в них больше танков! Командующего фронтом поддержал командующий 5-й гвардейской танковой армией генерал П. А. Ротмистров. Катуков стоял на своём: в 31-м, недоформированном, была слаба артиллерия (всего 16 орудий и 13 миномётов), не хватает транспорта и нет своей моторизованной пехоты. Мощный 3-й мехкорпус генерала С. М. Кривошеина имел, кроме трёх механизированных бригад, две танковые бригады, в которых насчитывалось по различным данным от 195 до 250 танков разных типов. 6-й танковый корпус генерала А. Л. Гетмана насчитывал от 155 до 169 танков.

Неудачи начались с неувязок. Корпуса не установили локтевой связи с соседями, не обеспечили стыки, в том числе и с левофланговым 5-м гвардейским танковым корпусом. В итоге все действовали самостоятельно, то есть разрозненно.

В мемуарах члена Военного совета 1-й танковой армии генерала Н. К. Попеля приведён и вовсе из ряда вон выходящий эпизод с организацией разведки в 6-м танковом корпусе. Начштаба «в состоянии алкогольного опьянения» выслал в сторону противника разведку — танковую группу из десяти боевых машин. Вся группа попала в засаду и была уничтожена противником.

Не принёс успеха и утренний контрудар корпусов. Ватутин настаивал: вперёд! Тогда Катуков, через голову комфронта, связался со Ставкой, изложил ситуацию и получил добро на вывод танков из атаки. Потому как зримых результатов, кроме новых потерь в танках, эта атака не обещала.

П. Е. Букейханов пишет: «Учитывая развитие событий утром 6 июля 1943 года, можно заключить, что, в отличие от большинства советских военачальников, Михаил Катуков не был готов приносить в жертву людей и технику с одной только целью любым путём ослабить противника. Катуков стремился действовать осмысленно и адекватно ситуации, поэтому его приверженность методу боя из засад показывает, что фактически он признавал превосходство германских бронетанковых войск в открытом бою против советских танков и механизированных частей и соединений. Учитывая это превосходство, командование 1-й танковой армии использовало соответствующую тактику боя и оперативно-тактические методы и приёмы ведения оборонительной операции в целом — манёвр с целью своевременного расположения войск на заранее подготовленных укрытых позициях на танкоопасных направлениях». И, делая экскурс в 45-й год, историк замечает: «Однако если командующий Воронежским фронтом генерал Ватутин в июле 1943 года смирился с самостоятельностью Катукова, то маршал Жуков на посту командующего 1-м Белорусским фронтом в апреле 1945 года жёстко пресёк попытки командования 1-й танковой армии проявить осторожность в ходе прорыва обороны 9-й немецкой армии в районе Зеелова».

Что ж, разные командующие — разные характеры и темпераменты. Сравнивать и спорить, кто из них лучше и правильнее, бессмысленно. Окажись в должности командующего войсками Воронежского фронта в июле 1943 года Жуков, возможно, удар танковых и механизированных корпусов был бы иным и с иными результатами. Но эти фантазии к нашей жестокой курской истории не имеют уже никакого отношения.

В мемуарах Катуков описал произошедшее 6 июля по-своему: «Скрепя сердце я отдал приказ о нанесении контрудара. И степь, минуту назад казавшаяся безлюдной, пустынной, наполнилась гулом сотен моторов[78].