Букет незабудок - Лили Мокашь
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– До России она все равно не дошла. Нам не за что ее благодарить, – на последнем слове я изобразила пальцами кавычки в воздухе, не представляя, как долго удалось бы протянуть маминому ковену, случись наоборот.
– Так как же? Ведьмы сюда толпами и бежали. Не удивлюсь, если в твоей родословной найдутся немецкие, а может, польские корни.
– Немецкие-то почему?
– Слишком любишь порядок. Во всем стараешься быть правильной, хорошей. Делать, как нужно. Быть такой, как положено. Разве не из-за этого ты так держишься за все человеческое?
Я прыснула, хотя отчасти считала, что в чем-то Стас мог быть прав, но лишь отдаленно.
– Будь все, как ты говоришь, я бы не ездила на велосипеде, одевалась иначе. Боже, да вместо книг на полках все бы было уставлено палетками с тенями, всевозможными лаками для ногтей, а также блесками и помадами, но я далека от этой обычной девчачьей чепухи, как моторная лодка в центре океана, – я хотела улыбнуться, но край губы лишь предательски дернулся, прежде чем истинное желание обернулось в слова. – Я просто хочу, чтобы все стало вновь как было, понимаешь? Не быть хорошей или правильной, как ты говоришь. Просто жить нормально. Не задумываться о том, изменится в следующее мгновение мое тело, выпуская волка наружу перед, скажем, учителем на уроке или хамоватой продавщицей в круглосуточном. Понимаешь?
– Честно? Нет. Для меня это звучит одинаково, в одних рамках. Будто ты обманываешь себя и пытаешь перефразировать те же смыслы, запихнуть их в упаковку посимпатичнее, смягчить. Смысл не изменился от порядка слов, Ася.
– Возможно, когда-нибудь я найду подходящие слова, чтобы ты понял и поверил.
– Давай попробуем зайти с другой стороны? – Рука Стаса скользнула по рулю, щелкнула переключателем поворотника, и в салоне послышались ритмичные щелчки. – Нормальная жизнь одиннадцатиклассницы – это какая?
Я потупилась от вопроса, ответ на который был очевиден. Спокойно и размеренно доучиться в школе. Готовиться к итоговому тестированию, порой жертвуя сном. Мечтать о выпускном. Грезить во сне о красиво украшенном зале с высокой сценой под софитами, где обязательно будут петь люди. Быть может, учителя даже устроят караоке. Я обязательно купила бы себе длинное платье, чуть ниже колена, из струящейся блестящей ткани, что будет приятно скользить по коже, остужая пыл от бешеных танцев в кругу друзей. Повсюду в зале только и слышны басы да обрывки смеха. Все веселятся, улыбки мелькают на лицах. А затем, когда большое празднование закончится, мы пойдем только нашей компанией встречать рассвет на опушке леса, чтобы навсегда проводить школьную пору и перейти во взрослую прекрасную жизнь, полную возможностей, о которых только и говорят из каждого угла. Но, вместо того чтобы рассказать о буйстве красок, я ответила иначе:
– Ни о какой хорошей работе не может идти и речи, если я останусь оборотнем, как и вообще о переезде. Я навсегда застряну здесь, в этом маленьком городишке, чтобы скрываться среди других мифических тварей, успешно мимикрирующих под обычных людей. Но мы никогда ими не станем. Раньше нас умрет не только надежда на лучшее будущее, но и случайные жертвы. Те, кто в момент слабости, когда мы не успеем совладать кто с жаждой, а кто со зверем внутри, лишится будущего навсегда. Отвечая на твой вопрос, нормальная жизнь – это право выбирать быть, каким хочется, без оглядки на многочисленные «но». Стареть и меняться. Проходить через стадии, взрослеть.
– Но ведь мы оба взрослеем, меняемся. Седина Константина лучше слов доказывает, что шансы стать очаровательной старушкой при тебе.
– Все так. Но что насчет болезней? Старушка с деменцией, которая прыгает от страха в шкуру волка, может стать тем еще местным бедствием.
– Ты слишком забегаешь вперед, – Стас окинул меня взглядом с долей скептицизма. – И вообще, откуда мысли о деменции? Кто-то из вашей семьи болел?
Я помотала головой:
– Насколько знаю, нет, но где гарантии, что я не стану первой? Что тогда?
– Но ты заранее готовишься буквально ко всему. На случай цунами в рюкзаке ничего не припасено, нет? – Смирнов весело усмехнулся, как бы пытаясь подчеркнуть, насколько нелепо могут выглядеть со стороны попытки обезопасить себя при всевозможных сценариях, и мне пришлось отвернуться к окну. Стас читал меня как открытую книгу, и меньше всего мне хотелось показать ему абзац, где заглавными буквами рассказывается о пауэр-банке, заряженном фонарике, пачке спичек и паре энергетических батончиков про запас на дне большого отдела рюкзака. Но это не помогло.
– Да ладно? Ты серьезно? – не менее весело поинтересовался друг, и я готова была сгореть от стыда, хотя, возможно, во всем был виноват подогрев сидений, что в прямом смысле успел напечь за дорогу тело. Мне захотелось расстегнуть куртку.
– Да, серьезно, – голос осекся и превратился в стыдливый шепот. – Дальше будешь ржать?
Веселая маска быстро сменилась поджатыми губами. Стас откашлялся и приосанился в водительском кресле, точно желая собраться и скинуть настрой, не зная, что сделать еще. Слова было не вернуть, и неприятный осадок уже тонким слоем оседал внутри.
– Извини. Я не хотел тебя обидеть. Думал, если ты посмотришь на вещи со стороны, станет легче. Наверное, я иначе отношусь к происходящему, потому что не знаю другого. Я ведь таким родился. Жажда для меня, конечно, не то же самое, что оборотничество для тебя, насколько объяснял отец, но это норма и будничность. Может, однажды и у тебя с оборотничеством сложится так же.
– Не знаю, посмотрим. Сейчас все происходящее пугает меня до чертиков. И это только начало изменений. Завтра может стать хуже или, наоборот, легче. По Косте не скажешь, будто у него возникают какие-то сложности, да и по Денису, если понаблюдать со стороны. Но я-то знаю, что основная борьба – она внутри. Вон как отец свалился сегодня, и все из-за меня.
– Не вини себя. Со всеми бывает. Если бы люди между собой не ругались, было бы даже скучно.
– Скажешь еще. Какое же веселье в том, чтобы спорить?
– Из-за чего на этот раз сцепились?
– Не говори так, будто мы с Костей только и делаем, что ссоримся.
Слова Стаса задели меня, потому что то, что происходило в стенах дома, никогда не просачивалось наружу. Пусть мы и спорили
