Прямо сейчас - Сергей Нагаев

– Ну что? – нетерпеливо спросил Микулов.

– Паутов, предположительно, жив. Пока. Моих людей, которых я послал разобраться в ситуации, атаковали неизвестные. В живых из наших остался только один. Но положение, видимо, можно переломить. Потому что Паутов, похоже, просто сбежал и сейчас один.

– Похоже, видимо! Радуешь ты меня, нечего сказать. Люди выходят на улицы, кругом митинги, элита мается, депутаты в Думе тоже, никто не поймет, что делать, то ли выжидать дальше, то ли ко мне бежать кланяться, то ли… Они же перепуганы всем этим, могут сорваться с катушек. Слава богу, русские силовики не дергаются, выжидают – я им официально сообщил, что Паутов погиб, что его тело сейчас везут в Москву. Ты должен привезти сюда его тело. Мне давно пора обратиться с речью к моей новой стране, и я хочу начать мою речь с некролога. А ты мне тут говоришь, что Паутов живой. Все карты путаешь.

– Туда уже отправлены дополнительные силы.

– Он с кем-то связывался после приземления?

– Нет. Если не считать тех, кто его отбил у наших ребят.

– Если не считать! Предположительно!

– Он сейчас тоже наверняка напуган. Видимо, он знает от тех, с кем его застала наша команда, ну, либо он догадывается, что вы в Кремле, и значит – подозревает, что вы уже контролируете какие-то ключевые службы. Поэтому теперь если он с кем и свяжется, то, скорее всего, с кем-нибудь из своего неофициального окружения.

– Например, с кем?

– Думаю для начала, скорее всего, со своей любовницей Еленой Стрельцовой.

– А, с этой циркачкой?

– Да.

– Перехватить ее телефонные разговоры сможете? – Микулов кивнул министру, чтобы тот налил ему стопочку. – Себе тоже налей.

– Конечно, – Чернега пододвинул рюмку Микулову, и они, чокнувшись, выпили. – М-м, конечно, перехватим. И циркачки разговоры, и других его родных. Если он кому-то позвонит, даже с чужого сотового, мы сразу вычислим, где он находится. Кроме того, нам сливают информацию, кое-кто из местных, тут вообще многие вам сочувствуют и хотят помочь на самом деле.

– Никто никому не сочувствует. Выслужиться спешат, чтобы карьеру сделать. Но это тоже хорошо, раз они думают, что теперь в Москве передо мной надо выслуживаться. Это хороший знак. А протестующих много?

– Хватает. Кругом митинги, по всей Москве.

– Чего орут?

– России – русский президент, орут. Ну и интеллигенция тоже – они, конечно, про тоталитаризм в вашем лице и так далее.

– А где наши танки из Бобруйска?

– Уже у Москвы. Только дайте приказ – войдут в город.

– Ну так даю приказ: пусть войдут и по кругу в центре встанут, ближе к Кремлю.

– Можно. Но только еще такая деталь: русские танки, из Таманской дивизии, тоже у самой Москвы.

– Кто их направил?

– Я с министерством обороны России связывался, говорят, что по плану – был приказ провести парад, вот их и привели на репетицию парада. Ближе к ночи репетиция на Красной площади запланирована.

– Черт!

– Это ерунда. Они-то на парад собрались, без снарядов и патронов, а наши – с полной боеукладкой. Для этого же и шла речь про совместные маневры в Подмосковье – чтобы на границе наши танки пропустили с боезапасом.

– А, ну да. Ну и осел же этот Паутов! – Микулов несколько повеселел. – Как я его на этот парад развел! Как ребенка, ей богу.

Глава 31. На скотном дворе

Владимир Иванович Паутов понятия не имел, где находится, когда миновал – уже не бегом, а еле переставляя ноги – очередное небольшое поле и подошел к бетонному забору с воротами, сделанными из металлических труб и прутьев. Поля и перелески были для него сейчас полны опасности. Он чертовски устал и хотел одного – спрятаться где-нибудь, в каком-нибудь укромном месте, отдохнуть и обдумать, как ему быть дальше.

Паутов приблизился к воротам, они оказались запертыми только на засов. Он просунул руку между прутьями, отодвинул засов и оказался на просторном дворе, поросшем низкой травой. Справа на земле лежала куча металлолома: тронутые ржавчиной обрезки труб, батареи отопления, а в середине холмик наваленных друг на друга больших рыже-коричневых железных листов с остатками оцинковки, видимо, старой кровли. Перед ним было кирпичное здание с выступающими по бокам пристройками. Судя по мычанию, которое доносилось из-за пыльных окон, а также по запаху, это был коровник. По периметру всего здания и пристроек тянулась довольно широкая полоса отмостки из асфальта.

Солнце уже вовсю припекало. Паутов направился к кирпичному углу, в котором сохранялась тень, и уселся на асфальт. Наконец можно было расслабить ноги. Кроме того, удобство угла состояло в том, что отсюда просматривались ворота, а за ними поле и еще дальше опушка леса, так что преследователи, если они не отстали и вдруг объявятся, не застанут его врасплох.

Проклятье! Как получилось, что его травят, как дикого зверя, а он, один из могущественнейших людей на земле, не знает, куда деваться. Загнан в угол в прямом и переносном смысле. И нет никого, кто бы пришел на помощь. Паутову ужасно захотелось исчезнуть, сгинуть, чтобы ни одна живая душа даже не догадывалась, где его искать. Ни одна.

А что если это сама судьба подбрасывает возможность уйти на покой? Погиб в авиакатастрофе после того, как присоединил к России Белоруссию. Красивая легенда. Найдутся надежные люди, которые за хорошую мзду выправят паспорт и прочие документы на имя какого-нибудь Иванова – ни в жизнь не подкопаешься. Конечно, придется лишиться бизнеса в России. Несколько крупных корпораций – строительство, нефть, да много всего… Ну и к черту их, эти компании. На имена сыновей за рубежом столько недвижимости и других фирм позаписано. Не говоря уже просто о счетах в банках в Швейцарии, на Кайманах. И черт с ним, с Микуловым. Все в самолете погибли, кроме него… Разве это не знак? Судьба, или Бог, или вселенский разум, неважно как это называть, дает знак – живи. Ведь возраст уже нешуточный, а так хочется пожить. В Библии вроде описывается, как люди жили чуть не по тысяче лет. Ну тысячу лет, конечно, не протянешь. Но на сотню можно замахнуться. И это имеет смысл, только если не станешь к этому возрасту развалиной. Всю ночь Паутов думал об этом. Крушение борта №1, немыслимое, казалось бы, было фактом. До сих пор у него перед глазами был горящий самолет, разметавшийся на части после удара о землю. Опускаясь на парашюте после катапультирования, Паутов видел, как самолет окончательно нырнул в лес и как почти сразу взорвался, осветив округу. Страшно было представить себе, что стало с теми, с кем он летел, с министрами, с которыми он работал, большинство из них он знал долгое время.

Смерть была этой ночью очень близко, и это чудо, что ее сеть загребла всех, кто был с ним рядом, а его, казалось, самую крупную рыбину среди них, пропустила.

Паутов сидел в тихом дворе станции осеменения, у стенки, из-за которой доносилось мирное мычание, смотрел то на траву, то на ясное небо, и ему отчаянно хотелось, чтобы его жизнь протекала в какой-то похожей на эту сельской идиллии. И чтобы жизнь длилась вечно. Ну или, если не вечно, то хотя бы по-настоящему долго.

В этот момент где-то у него под боком разразилась веселая мелодия. Что это? Он стал хлопать себя по карманам и обнаружил в кармане пиджака телефон. Откуда в кармане мобильник? Паутов давно уже не имел при себе телефонов. Для этого есть специальные люди – телефоны президента носить. Мелодия набирала обороты, становилась все громче. Вот уж чего ему сейчас точно не нужно, так это привлекать к себе внимание бравурными треками. На табло светилось имя: «Панфилыч». Что за Панфилыч? Паутов хотел дать отбой, но в суете нажал на кнопку «Ответить». Чей-то голос зарокотал в динамике. Паутов приложил аппарат к уху.

– Слышишь – нет, Алексеич? – гудел голос.

– Да, слушаю, – ответил Паутов.

– Здоровеньки. Я чего звоню-то? На выходные рванем на рыбалку?

– Кто это?

– Артем, не дури.

«Артемка!» – пронеслось в голове Паутова. Вот кто сунул ему в карман телефон. Только теперь Паутов стал припоминать, что произошло в последнюю минуту перед его катапультированием из горящего самолета. Ну да, это его денщик, Артем Алексеевич, дал ему свой телефон. Только зачем? Он о чем-то просил – куда-то позвонить.

– Сегодня же пятница, так? А в понедельник 12 июня. Этот… День независимости, что ли, не пойми, от кого, или как там правильно этот праздник? Забываю всю дорогу. Это же к выходным плюсуется, – бубнил между тем голос в трубке, – Ну чего, давай порыбачим? Не сидеть же тебе три дня подряд под боком у жены.

Вот что! Паутов наконец вспомнил: Артем просил позвонить своей жене. Позвонить и сказать ей… что? Что он любит ее. Или что-то вроде этого.

– Вы не туда попали, – отрезал Паутов и дал отбой.

Ладно, жене Артемкиной, конечно, надо будет позвонить. Пособолезновать. Только не сейчас.