Новый Мир ( № 9 2006) - Новый Мир Новый Мир

Так вот, вопреки стереотипам, батюшка “с близкими родственниками в Израиле” с наибольшим почтением цитирует правоконсервативного почвенника Ивана Ильина, хотя “национально-патриотическое движение” клеймит как антихристианское, уподобляя его коммунистическому. В свою очередь новшества о. Георгия Кочеткова считает “безвкусными, порой даже вредными” (современный русский язык в богослужении для о. Георгия Эдельштейна — это “советский дичок”). К церковным реформаторам у него отношение особое. “Собираются конференции и симпозиумы, публикуются сотни статей, выходят книги за и против священников Георгия Кочеткова и Александра Борисова. Эти принципиальные разногласия напоминают мне непримиримую войну Лилипутии с государством Блефуску, спор остро- и тупоконечников. Священники Кочетков и Борисов такие же сергианцы, как их „консервативные оппоненты”. Прочитал почти все, что вышло из-под их пера, много раз слушал их, но не помню ни одного случая, когда они дерзнули бы сказать правду в глаза высокому начальству”. Да и сам конфликт, по убеждению о. Георгия, просто раздут, поскольку выгоден руководству Московской Патриархии.

Но с того времени, как были опубликованы первые написанные о. Георгием филиппики против сергианства, в Русской Православной Церкви кое-что изменилось и церковь все-таки продвинулась на пути преодоления наследия советского тоталитаризма: в Москве произошло прославление пострадавших от большевизма православных христиан, включая Царскую семью. Кроме того, как бы во исполнение условий Зарубежной Церкви, покинут Всемирный совет церквей и свернуты все экуменические сношения, по крайней мере на Западе.

Что же касается покаяния, то у защитников стратегии митрополита Сергия Страгородского оказались доводы, которые в нашем общественном контексте звучат уже достаточно убедительно: сергианство — это даже не вынужденные уступки, а уверенная поступь, так сказать, в ногу со временем и государством к величию России. Московский Патриархат в годы войны — уже тема официального эпоса, это героика, это повод с гордостью отметить, что Церковь в тяжелую годину оказалась востребованной государством — сам Сталин “высоко оценил”, “был вынужден”, “пошел навстречу”. Более того, раздаются даже призывы к канонизации митрополита Сергия. Да и сама Зарубежная Русская Церковь в лице своих епископов идет на объединение с Московским патриаршим престолом. В этом отношении книга о. Георгия вновь настойчиво, назойливо, если угодно, ставит уже забытые вопросы: например, где та граница, которую нельзя было переходить, допустимо ли было и какие возымело последствия сотрудничество духовенства с Лубянкой, даже вынужденное. “Мне очень жаль, что никто из моих оппонентов не захотел обратить внимания на центральную мысль, на сакральный аспект акта доносительства: повреждение души доносчика. Нельзя заключить сделку с диаволом на 17% души, чтобы спасти остальные 83%”. При этом очевидно, что высшие должности в Патриархии можно было достичь только с разрешения компетентных органов, которые и создавали систему “доверительных бесед”.

Тема сергианства, таким образом, не исчерпывается эпохой или даже персоналиями. Как писал о. Георгий Эдельштейн в 1991 году, “можно еженедельно служить во всех кремлевских соборах, можно зарегистрировать еще три тысячи храмов в России, открыть епархиальные училища, издавать епархиальные газеты, но для православия все это может обернуться только пагубой более вредоносной, чем исступленная ненависть Хрущева, если система церковно-государственных отношений останется неизменной, если Русская Православная Церковь по-прежнему будет оставаться придатком государственной машины”. Прошло пятнадцать лет с того времени, как были написаны эти строки. Передача кремлевских соборов, открытие храмов, училищ, издание газет, журналов, энциклопедий и проч. — все это состоялось. Между тем все эти успехи достигнуты во многом через блат в государственно-олигархической системе, на умении строить отношения с сильными мира сего, которые видят в Церкви поддержку собственной “легитимности”. Вот и епископы в своих епархиях еще недавно публично призывали паству голосовать за встроенных в “вертикаль” губернаторов. Или благочинные благодарят баллотирующихся высокопоставленных воров за покупку каких-нибудь пластиковых окон для кафедрального собора… За все надо платить, но в чем принципиальный выигрыш для Церкви и страны? О. Георгий Эдельштейн убежден, что “ни лжесимфонией Московской Патриархии с посткоммунистической олигархией, ни феерическими телешоу из Успенского собора Московского Кремля, ни самыми развысокохудожественными концертами духовной музыки Смутное время не одолеть и не избыть”.

Что же тогда нужно? Простых ответов и решений быть, конечно, не может. Дело покаяния страшно тяжело на частном уровне, что уж говорить об уровне общинном, общенациональном, поместном… Но по крайней мере твердый канонический ответ у о. Георгия есть: это возвращение к решениям Русского Поместного собора 1917 — 1918 годов. “Почему мы избираем Патриарха вопреки постановлению Собора? Почему Священный Синод формируется вопреки постановлению Собора? Почему епископы сегодня назначаются Синодом, а не избираются? Почему церковный народ полностью отстранен от избрания священника на свой приход? Почему мы именуем свою Церковь „Соборной”, если Она строится по принципу „демократического централизма”?”

Однако, в отличие от многих рьяных бунтарей супротив сергианской иерархии, о. Георгий Эдельштейн принципиально не перешел в юрисдикцию Русской Православной Церкви Заграницей. Его позиция — Русская Церковь едина, и никто не имеет права претендовать на непогрешимость и исключительную каноничность. “Вам, катакомбным, — пишет он епископу Агафангелу из так называемой Истинно-Православной Церкви, — все просто и понятно: Московская Патриархия плохая, совковая, безблагодатная, соборы ей без надобности. Но мне непонятно другое: кто или что мешает вам, иерархам той структуры, которую Вы именуете Русской Истинно-Православной Церковью, провести Поместный Собор? Русская Православная Церковь Заграницей, если не ошибаюсь, тоже не нуждается в Поместных Соборах. Вы вот уже десять лет ловко играете в какие-то секретики, очень охотно именуете себя „катакомбниками”, а сами вполне легально летаете в очень дальнее зарубежье, имеете свои сайты в Интернете. За 2000 лет Церковь таких катакомбников не видывала”. Так что путь смены юрисдикций о. Георгий считает недостойным: “У каждой ветви Православной Российской Церкви есть свои грехи, свои болезни, которые можно лечить только одним средством — покаянием и соборным разумом”.

Книга протоиерея Георгия Эдельштейна местами, возможно, излишне запальчива, въедлива, полна желчи (на то она и злобо дневна). Но в условиях, когда многие критические голоса умолкли (о. Георгий полемизирует с авторитетным “Вестником РХД”, который смягчил свою позицию по отношению к Московской Патриархии), эта книга на сегодняшний день — достаточно убежденная, обоснованная, последовательная, без дипломатических умалчиваний критика сергианства и неосергианства. И вопросы, которые стояли перед русским Православием все эти десятилетия после падения исторической России в 1917 году, сняты, на наш взгляд, преждевременно.

Эдуард Зибницкий.

Псков.

КНИЖНАЯ ПОЛКА ДАНИЛЫ ДАВЫДОВА

КНИЖНАЯ ПОЛКА ДАНИЛЫ ДАВЫДОВА

+ 10

В. П. Григорьев, Л. И. Колодяжная, Л. Л. Шестакова. Собственное имя в русской поэзии ХХ века. Словарь личных имен. М., “Азбуковник”, 2005, 448 стр.

Своеобразное приложение к амбициозному проекту исследователей из Института русского языка им. В. В. Виноградова под предводительством известного хлебниковеда Виктора Григорьева к “Словарю языка русской поэзии ХХ века” (вышло два тома). Создание словаря поэтического языка не одного, а целого десятка первостатейных авторов: Анненского, Ахматовой, Блока, Есенина, Кузмина, Мандельштама, Маяковского, Пастернака, Хлебникова, Цветаевой — задача, вызывающая восхищение. Неизбежны, правда, спекуляции по поводу состава препарируемых поэтов (мол, почему тот-то, а не тот-то, где Белый, Ходасевич, Клюев, Заболоцкий и т. д.), но всякому понятна невозможность объять необъятное, поэтому какие-либо границы всегда необходимы. Почему бы не эти?

Однако это все касается проекта в целом; данное же издание — его аппендикс, вспомогательная и одновременно самостоятельная работа. Личное имя здесь предстает не историко-литературным свидетельством, основой для комментария (хотя энциклопедическое толкование приводится к каждой статье), но элементом поэтической речи, неотменимой частью художественной структуры текста. Имя здесь не столько факт, сколько слово.