Джон Кеннеди - Хью Броган

Но некоторый прогресс был возможен. Вьетнам сильно пострадал как во второй мировой войне, так и в войне против французов, и в Ханое, и в Сайгоне восстановление могло продлиться на годы, и до 1960 года Вьет Мин начал все решительнее вмешиваться в дела Юга. Но Дием не был заинтересован в реальном восстановлении, так как это требовало больших социальных реформ. Он сохранял старые землевладение и систему налогов, хотя их и ненавидели крестьяне, которые составляли большинство населения Южного Вьетнама. Они решили, что Дием — это не кто иной, как новый Бао Дай, типичный представитель класса старых хозяев, который сотрудничал с французами и принял их религию. Со своей стороны, Дием, вероятно, помнил, что сотня его предшественников-католиков была убита буддистами в XIX веке. Он все чаще обращался к своей семье и тем, кто разделял ту же религию, за поддержкой, подтверждая таким образом подозрения крестьян (население Вьетнама в подавляющем большинстве исповедовало буддизм). Одновременно нарастало движение сопротивления, которое американцы стали называть вьеткон-говским (вьетнамские коммунисты). Дием послал свою армию подавить восстание и переселить крестьян из своих деревень в так называемые «стратегические поселения», чтобы обезопасить себя от партизанских атак или влияния. Это только усилило негодование крестьян и таким образом помогло коммунистам. В 1960 Хо Ши Мин начал направлять оружие и агентов на юг, чтобы помочь восставшим. Вскоре у Дие-ма появился другой повод для беспокойства, заключавшийся в недовольстве армии. В ноябре 1960 года он едва не был свергнут в результате заговора генералов, и ему удалось уцелеть, возможно, только благодаря американской поддержке.

Это было плохое положение дел, которое Кеннеди унаследовал от Эйзенхауэра, и стало очевидным, что налицо все признаки надвигающегося падения Южного Вьетнама. Структура была неустойчива изначально, и рациональность американцев не могла ничего сделать для ее поддержи, кроме как предос-тавить ей самой обретать прочность. К тому же американцы могли действовать иррационально, но никто наверняка не знал, будет ли Джек Кеннеди держать пари. Однажды на встрече с Советом национальной безопасности, где обсуждался вопрос, касающийся Юго-Восточной Азии, председатель объединенного комитета начальников штабов обещал победу, «если нам дадут право использовать ядерное оружие». Кеннеди закончил встречу, оставив это без комментариев, но впоследствии заметил: «Он пообещал нам победу, так как он не считал, что в дальнейшем ситуация будет обостряться… Им нужна сила американских войск. Они говорят, что им это необходимо для обретения уверенности и поддержания морального духа. Но может повториться ситуация, которая была в Берлине. Войска войдут в страну, оркестры будут играть туш, люди — приветствовать, а через четыре дня все будет забыто. Затем нам скажут, что нужно прислать дополнительные войска. Это как алкоголь. После первого приема эффект снижается, и вам нужно выпить еще»[308]. Он был категорически против того, чтобы использовать ядерное оружие или посылать войска США не только в Юго-Восточную Азию, но и куда бы то ни было, где идут военные действия. Как показали кризисные ситуации на Кубе и в Берлине, он всегда предпочитал переговоры — его недруги могли бы сказать, что это его слабое место. По этому вопросу он не собирался отступать от политики Эйзенхауэра[309].

Он был отлично подготовлен, чтобы принять к делу вьетнамский вопрос. В 1951 году он посетил Сайгон, и era не ввели в заблуждение требования французского колониализма или аргументы в его поддержку.

В 1554 году в Сенате он энергично выступил против призыва Джона Фостера Даллеса к «объединенному действию» в Индокитае (другими словами, чтобы Америка помогла Франции вместе с другими союзниками, которых удалось бы привлечь к этому): «выделить деньги, средства, людей для джунглей Индокитая, не ожидая победы хотя бы в отдаленной перспективе, было бы опасным, тщетным и саморазрушительным». Конечно, вся дискуссия об «объединенном действии» предполагает неизбежность подобной победы; но такие предположения очень похожи на самонадеянные предсказания, которые убаюкивали американский народ в течение нескольких лет и которые, если бы они продолжались, создали бы неверную основу для решения о расширении участия Америки.

Более того, без представления независимости объединенным государствам (Индокитая) другим народам Азии стало бы ясно, что идет колониальная война, и «объединенное действие», о котором было сказано, что оно совершенно необходимо для победы в этом регионе, является не чем иным, как односторонней акцией со стороны нашего государства»[310]. Слова предсказания! Он высказался еще резче два года спустя, 2 июля, в своей речи о французской войне в Алжире. В манере, навевающей воспоминания о его книге «Почему Англия спала», он безжалостно проанализировал французскую политику в Алжире и предрекал ее поражение; и, отвечая своим критикам несколькими днями позже, он открыто сказал, что будет означать для Франции отказ принять неизбежность алжирской независимости: «Не окажется ли Франция с ослабленной экономикой, истребленной армией и несколькими сменами нестабильных правительств только для того, чтобы понять — как она слишком поздно поняла в Индокитае, Тунисе и Марокко, — что желание человека быть свободным и независимым является сегодня самой большой в мире силой?»[311]. Все это показывает, что Кеннеди был способен противостоять вьетнамской проблеме; к несчастью, другие его утверждения показали, что он недостаточно понял природу революции третьего мира. Он не видел, что она бросает вызов не только старым империалистическим державам, но и экономическому порядку, классовому строю, из которых она выросла; «свобода», о которой заявляли страны третьего мира, была не совсем тем, что имеют обычно в виду американцы, которые любят громкие слова. И, к несчастью, Кеннеди среди тех, кого ввел в заблуждение Нго Дин Дием. В 1954 году он публично указал, что ожидает, если Вьетнамом будет управлять Хо Ши Мин, и его не особенно беспокоит эта перспектива; но в 1955 году он пришел к выводу, что Дием построил «чудо» в Южном Вьетнаме, которое начало «освобождать и использовать скрытую силу национализма, чтобы создать независимый, антикоммунистический Вьетнам»[312], и что он «определенно встретился с основными политическими и экономическими кризисами, которые до сих пор продолжали терзать Вьетнам»[313]. Он все еще верил в Диема, когда тот стал президентом; он полагал, что трудности, которые ощутимо вставали между Сайгоном и Вашингтоном, были ошибкой администрации Эйзенхауэра, которая не относилась к Диему с достаточной симпатией.